и вдруг заметила целлофановый пакет, набитый таблетками. Он лежал на полке, очевидно забытый Вадимом. Ира почувствовала беспокойство: больным он, вроде, не выглядел. Они почти год жили вместе, и ни разу она не видела, чтобы Вадим принимал лекарства. Следуя своему принципу – не давать волю эмоциям, пока не разберешься, в чем дело, она отправилась в университет.
«У меня СПИД...»
Когда Ира пришла с учебы, пакета уже не было: видно, Вадим во время рабочего перерыва убрал. А вечером, девушка, едва он вошел в дом, прямо у порога спросила: «Вадим, а что это за таблетки ты принимаешь?» И, увидев, как он вдруг напрягся и как беспомощно забегали его глаза, поняла, что разговор будет долгим и тяжелым.
– Ты можешь мне не врать. Я все пойму, – пообещала она.
И пожалела. Потом она винила себя за прямолинейность и патологическую любовь к правде. Ложь Вадима спасла бы, пусть и на время, маленький кусочек ее счастливой жизни.
Но Вадим врать не стал.
– Понимаешь, два года назад на вечеринке я попробовал героин. Парень, который принес его, сказал, что с первой дозы никакой зависимости. Ну я и еще трое укололись. Может, оттого, что порошок плохой был, а может, оттого, что мы дозу на четверых разделили, но потребности повторить у меня не появилось. Больше я никогда ничего подобного не делал и думал, что на том все закончено. Ошибся.
Где-то через полгода я решил стать донором. После сдачи анализов меня вызвал к себе врач и сообщил, что у меня СПИД. Я сначала не поверил, но повторный анализ показал то же. У меня началась депрессия. Я сидел дома, ни с кем не общался. Мама постоянно плакала, и мне казалось, что этими слезами она меня как бы уже хоронит. И от этого становилось еще тяжелее.
А потом, в один прекрасный момент, я даже сейчас не помню почему, решил вдруг завязать с этим. Я подумал: самочувствие у меня прекрасное, и если так будет продолжаться еще хотя бы несколько лет, то почему бы мне не пожить в свое удовольствие? Ведь за это время столько всего можно успеть!
А потом я встретил тебя.
– Вадим, но почему ты мне ничего не сказал? Ты же мог меня предупредить?
– Мог. Но не хотел. Я боялся потерять тебя.
– И намеренно меня заражал... А я ведь даже предположить не могла... Я так тебе верила. Ты не просто эгоист, ты предатель.
«Когда я умру?»
Едва ли Ира теперь вспомнит, что было потом, как долго ехала в троллейбусе по ночному городу, как объясняла родителям свой поздний визит.
В голове была только одна мысль: больна или не больна? И хотя воспаленное воображение уже рисовало чудовищные картины будущего, вплетая туда все, что Ира когда-либо знала или слышала о СПИДе, все-таки надеялась – не больна.
На следующий день вместо университета она отправилась в центр по профилактике и борьбе со СПИДом. В транспорте на бледную, дрожащую девушку
оглядывались. Она старалась взять себя в руки, но мысли путались. Хотелось плакать.
«Ну если бы какая другая болезнь – тогда еще можно понять. Но СПИД! Ведь это диагноз геев и наркоманов – все знают. Я-то тут при чем? Ведь в жизни не сделала ничего плохого. Всегда старалась вести себя так, чтобы не огорчать родителей. Училась на пятерки, допоздна не гуляла, после школы поступила в вуз. Так что же случилось? Что я сделала не так? Все это неправильно, нечестно, страшно».
Она стыдилась взглядов врачей, боялась расспросов и сдала анализы анонимно.
– Диагноз Иры подтвердился, – рассказывает врач центра, Ольга Бугрова. – Однако она была так потрясена, что я поняла: сообщить ей сейчас о том, что она больна СПИДом, значит спровоцировать суицид. И я сказала, что результаты анализов сомнительны. Надо провериться еще раз.
Через полтора месяца Ира вновь пришла в центр. За это время она приучила себя к мысли, что больна, и диагноз не привел ее в шок. Она только тихо заплакала. И спросила:
– Когда я умру?
«Я уйду достойно»
Врачи объяснили ей, что вирус может не проявлять себя довольно долгое время, если принимать специальные препараты. Ире предложили привести в центр человека, которому она доверяет. Ему рассказали бы, как помочь больному СПИДом, – без этого очень трудно пережить свое горе. Но Ира и слышать об этом не хотела. Она панически боялась, что кто-то узнает о диагнозе. Больше всего, конечно, беспокоилась за родителей. Ира – единственный и поздний ребенок, они на нее нарадоваться не могли. Чудовищная новость может убить их.
Постепенно Ира стала отдаляться от людей, рассталась даже с близкой подругой. Об учебе совсем забыла – ей казалось, что это теперь ни к чему.
Постепенно она превратилась в жалкое подобие той яркой, жизнерадостной девушки, которой когда-то была. И несмотря на то, что признаки болезни физически еще не проявлялись, психическое состояние девушки было очень тяжелым.
Как-то ей позвонил Вадим. Просил прощения, уговаривал вернуться:
– Мы же с тобой теперь товарищи по несчастью. И мы любим друг друга. Нам просто надо быть вместе.
После этого Ира плакала, но простить не смогла. Нет оправдания человеку, сознательно обрекшему на смерть того, кто любил его больше всех на свете.
Однажды в центре, выходя из кабинета врача, Ира ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Обернулась – на лавке, очевидно, дожидаясь своей очереди на прием, сидела девушка. Выглядела она ужасно: неряшливо одетая, лохматая, бледная и очень худая. Наверное, наркоманка, решила Ира. Девица в упор смотрела на нее, но взгляд был какой-то мутный, застывший и совершенно пустой.
Иру вдруг захлестнул гнев: как же так, эта девица всю свою жизнь моталась по подъездам, кололась. А я в это время читала книжки и жила как примерная девочка. А теперь мы обе сидим у одного кабинета и наверняка с одинаковым диагнозом. Но мы-то не одинаковые! И кончим мы не одинаково! Я не позволю себе опуститься, и если уж мне суждено уйти, я сделаю это достойно.
А это значит, что надо снова начинать жить.
Екатерина АБРАМОВА.