Матрос с флагмана

Был, – отвечает он себе, сидя в своем уголке дома, в переоборудованной под «кабинет» кладовке. Там у него книги, бумаги, письменный стол. Вход воспрещен и детям, и внукам. Там он вспоминает. В ранней юности ничто не предвещало Буфетову судьбы моряка. Окончил в Ярославле семь классов. Когда началась война, их школу (сейчас она 33-я, а тогда была 3-я) заняли под госпиталь, и он оказался на распутье. Отец и брат на фронте, а Василий с младшей сестрой остались с бабушкой. Как-то его поймала во дворе соседка, секретарь райкома комсомола: «Хочешь в школу юнг?» «А что это такое?» Объяснения понравились. Незадолго до того он уже убегал на фронт – ссадили где-то под Рыбинском. Школа, готовящая специалистов для боевых кораблей, – самое то. Июнь 1942 года. После перенесенного тифа Вася только что выписался из больницы и, качаясь от слабости, ходил с палкой. В общем перед комиссией в Кировском военкомате предстал не в лучшем виде. «Что-то ты, парень, больно худой», – вздохнула одна врачиха. «Ничего, откормится», – заключила другая. Так он и прошел, хотя многих тогда комиссия отсеяла. Станция Всполье. Женщины плачут: «Вот уже мальчишек на войну погнали». В Архангельске новая комиссия – мандатная, за столом одни военные. «На кого хочешь учиться?» Василий собрался было назвать одно из знакомых по книжкам слов – на боцмана или рулевого, – но прикомандированный к их группе старшина шепнул: «Скажи, что хочешь быть артэлектриком, – не пожалеешь». Послушался. Не подозревая, конечно, что в тот момент определяется вся его дальнейшая жизнь – и во время войны, и после. Так Василий Буфетов оказался на Соловецких островах, в только что созданной здесь на базе учебного отряда Северного флота школе юнг Военно-Морского Флота. По программе, рассчитанной на одиннадцать месяцев, здесь готовили высококлассных специалистов для всех флотов – Северного, Черноморского, Балтийского, Тихоокеанского – и для всех существовавших тогда флотилий – Беломорской, Волжской, Днепровской, Онежской и прочих. В соответствии с приказом наркома ВМФ учили их те, кто уже понюхал пороху, бывалые моряки, потомственные морские офицеры. Параллельно с занятиями юнги строили себе землянки для жилья, соорудили баню, пекарню, клуб. Остриженные наголо, 15–16-летние, они казались похожими и не похожими друг на друга: среди них были совсем зеленые, как Василий, были прошедшие оккупацию, партизанские отряды, хлебнувшие всякого. Объединяли ребят суровые условия бытия и внезапно проснувшаяся у всех жажда учиться – чтобы только не опоздать, только бы успеть на фронт, пока война не кончилась. – Артэлектрик – специалист по приборам управления артогнем. Я к этому делу припекся, полюбил его. Выпускные экзамены сдал на все пятерки и получил право самому выбрать место назначения. Выбрал Черное море – намерзлись мы на севере, хотелось, где теплее. До Поти, главной базы Черноморского флота, группа юнг во главе с сопровождавшим майором добиралась с Соловков два месяца. Несколько лет спустя некий бдительный службист подозрительно спросит: «Интересно, где это вы столько времени путешествовали?» Эх, встретить бы его сейчас, Буфетов бы ответил! Шел 1943 год. Их обгоняли воинские эшелоны. Сутками они стояли в тупиках в ожидании, пока их прицепят, куда надо. А когда, наконец, трогались, из распахнутых дверей товарняка не было видно ничего, кроме искореженной земли и развалин. На пустыре – вагон и на нем фанерный щит: «Станция Белгород». Больше недели простояли в еще дышащем великим сражением Сталинграде. Города нет. Горы кирпича. Вагон с юнгами в безлюдной сталинградской степи, рельсов впереди тоже нет, а вокруг горы военного железа: подбитые немецкие танки, перевернутые грузовики, втиснутые в землю снаряды... Вечерами, маясь от вынужденного безделья, юнги устраивали костры с фейерверками, бросая в огонь подобранные в степи боеприпасы. «Детки, остановитесь! Вы же меня посадите!» – увещевал майор. Первый раз за всю дорогу их накормили супом в Баку. Все были грязные, вшивые – сводили в баню. Выдали на дорогу сухарей и по куску сахара. Наконец, даже не верится, вот он, дохнувший свежим морским ветерком город Поти. В полуэкипаже юнг распределили по кораблям. Буфетову фантастически повезло, он попал на гвардейский крейсер «Ворошилов», флагман Черноморского флота. – Корабль отличный, последнее слово техники, спущен за несколько дней до начала войны. Уже повоевал, был слегка побит, команда обстрелянная. Приняли нас очень хорошо. Помню первые слова старшего помощника: «Накормить, вымыть, одеть!» А тут боевая тревога – налет немцев на Поти. Корабли в таких случаях дают заградительный огонь. И началось... И продолжалось затем до конца войны. Боевой пост Василия – половина над ватерлинией, половина под ней. По сигналу боевой тревоги Буфетова задраивают в тесной железной комнатушке, где находится центральный автомат стрельбы. Механическое счетно-решающее устройство («дедушка» нынешних компьютеров) дает данные управляющему огнем корабельных орудий. Буфетову надо действовать быстро, точно, без единого лишнего движения, он одно целое с этим механизмом. «Ворошилов» поддерживал огнем наши эсминцы, когда их накрывали немцы. Выходил на береговые скопления противника. Корабль был уязвим для вражеской авиации, но брал хорошей скоростью и выученностью экипажа (а в нем, между прочим, тысяча человек). Буфетов, как он говорит, «просидев в нем под броняшкой пять лет», прошел все ступени – юнга, краснофлотец, старший матрос, старшина первой статьи, так что и к тому, что в 1945 году крейсер наградили орденом Боевого Красного Знамени, и к тому, что флаг «Ворошилова» позже поместили в Центральный Военно-Морской музей, он имеет прямое отношение. Есть у Василия Александровича и совсем уж родственные связи с кораблем. В Севастополе, в музее на Сапун-горе, стоит его пушка. Вместе с гребным винтом и КДП (командно-дальномерным постом) крейсера ее перевезли сюда, когда бывший флагман разрезали на металлолом. – Как ребята тогда переживали! Многие ведь живы. В том числе старослужащий Гриша Ванжа, за которым меня, юнгу, когда-то закрепили. Он мне стал и дядькой-воспитателем, и самым хорошим другом. Никакой дедовщины у нас и в помине не было, мы «стариков» уважали, любили. Гриша был для меня как отец, как бог! Кубанский казак, награжден медалью Ушакова, он и сейчас молодец, хотя ему 87 лет. Когда кончилась война, первым пришел приказ о демобилизации «стариков». Они еще до сорок первого года прослужили пять лет, да до Победы еще пять. – Помню, как их провожали, – улыбается Буфетов, – выдали по приказу полную парадную форму, полный комплект постельного белья и все прочее – они поехали домой как буржуи. С молодыми было попроще: никакой нам па-радной формы, на выбор бушлат или шинель... Это по приказу. Но командир вызвал начальника интендантской службы: «Одеть во все новое». Тот: «Не имею права». «Я сказал. Выполняй! Не позорь флот!» Впрочем, у Буфетова поначалу даже мысли о демобилизации не было. На рубеже 1950-х годов началось строительство нового типа кораблей, и его командировали в Москву, на завод, где делали приборную технику для управления огнем. Корабли еще стояли на стапелях, а он и такие, как он – с Черного моря, с Балтики, с Северного флота – готовились к оснащению судов новой техникой. – А тут приказ о демобилизации бывших юнг. И начали нас обрабатывать: «Оставайтесь, ребята, на флоте, создадим условия». Предлагали военно-морское училище, училище МВД. Опять погоны? Нет, не хочу. А вот еще перед одним предложением он не устоял. Оно поступило с того самого московского завода: работать (без погон) от этого же предприятия, по тем же приборам, вести их наладку на кораблях на всех флотах, много ездить, страну посмотреть. – Меня закрепили за базой в Николаеве. Посоветовали: «Там, Вася, вечерняя школа, ты быстренько восьмой и девятый классы проскочишь». Он «проскочил», да так, что за год получил аттестат зрелости и начал искать подходящий к своей специальности институт. Много ездил, много чего повидал, славное было время! Конец вольной жизни положила женитьба, и он, уже женатый, бросил якорь в родном городе Ярославле. С работой здесь тогда было трудно. Пришел на шинный, там спросили: «Что умеешь делать?» «Стрелять из всех видов оружия». Какое-то время прокантовался за кульманом в палате мер и весов – чертежи ведь он читал слету. – И тут организовался ПТНИИ. Разузнав что к чему, я понял, что моя специальность (в мирном варианте) вполне может быть там востребована. И нырнул туда. Буфетов начал с должности инженера-конструктора, легко окончил заочно политехнический институт, стал завлабом, потом замом начальника электроотдела. Когда от этого института отпочковался другой – ВНИИТТ, – Василия Александровича пригласили организовать его техническую базу. Что он и сделал, да так там и остался в должности начальника отдела испытаний на все двадцать лет, до самой пенсии. ...Всю жизнь он был привязан к двум вещам – к морю и технике. В последние годы заинтересовался историей: прочитал кучу мемуаров о Великой Отечественной, всего Пикуля, серии «Рюриковичи», «Романовы». Книгочеем, впрочем, был всегда. Раньше выписывал все толстые журналы, лучшие вещи из которых, собственноручно переплетенные, и сейчас у него на полках. И еще Василий Александрович в своей кладовке понемногу пишет. Хочет рассказать о знаменитых людях, с которыми встречался, а их было много – адмиралов и генералов с громкими именами. Проштудировав многочисленные источники, написал и отпечатал на машинке подробную историю школы юнг. Я спрашиваю, не будет ли воспоминаний о морской службе? А вот таких планов, оказывается, нет. – Отбиты еще на корабле, раз и навсегда. Я там вел дневник, а всякие записи строжайше запрещались. Ничего особенного – философия, рассуждения о любви и все такое прочее. Но меня тогда чуть в тюрьму не посадили. Спас мой неразборчивый почерк. Комиссар приказал: «Читай сам». Слушал недолго: «Хватит. Ерунда какая-то. Дай слово, что больше не будешь. А то дойдет до СМЕРШа, сам знаешь, что будет». И давай вырывать из дневника лист за листом с таким хрустом... У нас на корабле с секретностью вообще было поставлено четко. Для работы нужны были схемы, чертежи. Жара, вокруг раскаленное железо, разденешься догола, куда эти схемы девать? А особисты так и ходят по пятам, чтобы уличить в небрежном отношении к документации, вдруг я ее где-то забуду! Так мы нашли выход – засовывали эти чертежи и схемы в плавки. Пресловутая секретность долго донимала Буфетова и в мирное время. Старшина первой статьи, прошедший войну на флагмане Черноморского флота, он на том же московском заводе, где вчера еще ходил в форменке, после демобилизации долго не мог получить допуск. По одной причине: потому что отец пропал без вести (позже выяснилось, что погиб, Буфетов ездил, искал, узнал где – между Ржевом и Вязьмой). А сколько всего интересного можно было сделать в ПТНИИ – того, что еще в 1940 – 1950 годах он видел на кораблях, в цехах военных заводов! И сколько раз он натыкался на одни и те же угрюмые слова: «Это стратегическое». Так что воспоминаний о морской службе не будет. Василий Александрович в душе и сейчас человек военный. Он присягу давал. Татьяна ЕГОРОВА.