На днях НТВ показало очередную программу из серии «Профессия – репортёр», после которой вы растерянно оглядываетесь: где я? что со мной? что со страной? этого не может быть!
Да нет, отчего же, может.
На Ангаре строят четвёртую мощнейшую Богучанскую ГЭС. Очень нужную, между прочим, ведь там вокруг – вся таблица Менделеева, бокситы – магнезиты – каменный уголь... Так что вопрос «строить, не строить?» не стоит. Строить! Едем мы, друзья, в дальние края, станем новосёлами и ты, и я! Вот только...
Вот только при этом выясняются кое-какие детали. ГЭС будет частной, и обслуживать она будет главным образом предприятия Дерипаски. Ну что ж, быть может, это не так уж и плохо, миллиардер своё дело знает. Но... Но земли, на которых до сих пор живут пять тысяч крестьян, проданы, и крестьянам тут больше места нет. Помните, как говорили про Англию времён дикого капитализма: овцы съели людей, фабрики нуждались в шерсти, и крестьян согнали с земли, чтобы дать место бесчисленным стадам овец. Английские крестьяне-земледельцы перестали существовать. Вот и у нас, в недавнем прошлом крестьянской стране, крестьянству как классу больше нет места.
Нет-нет, совсем на улицу большую часть всё-таки не выгоняют, всё делается по закону. Им предлагают небольшие городские квартиры в многоэтажном доме, там даже есть удобства: ни воду теперь носить не надо, ни дрова заготавливать на зиму. Благодать! Телевизор показывает нам такой дом: страшноват, конечно, но ведь даром, а дарёному коню...
Но вот ведь беда: невольные переселенцы почему-то этой благодати не рады, и что ни телеинтервью со старым ангарским мужиком, то через слово – сплошное «запикивание»: непрерывный горький мат висит над Ангарой, по берегам которой – горы теперь ненужного крестьянского скарба, стелется по-над рекой едкий дым от горящих жилищ: крестьяне ещё не отъехали от родного села, а поджигатели уже деловито берутся за работу, и ревут освещаемые пожарищем грузовики, в которых голосят женщины и нервно курят мужики, и глаза у них тоже мокрые.
Жизнь в сибирских деревнях была налажена, жителей кормили река, тайга, какая-никакая земля. Никто не жаловался на жизнь: нелегко, но привычно и доходно. И вот явилась «дирекция по затоплению» всей этой территории. Для кое-кого из местных затопление уже второе: после устройства Горьковского водохранилища переехали сюда – и вот опять. Вообще-то тут собралась довольно занятная компания: сосланные немцы Поволжья, осевшие здесь ленинградские блокадники – много ещё кого. И все они теперь, кого не переселили, сидят по домам и караулят: если дом сожгут раньше времени, новое жильё им не дадут, такое правило: квартира за дом, а дома нет – не взыщите. И ничего не докажешь.
А дома-то горят и горят. И которые не горят, то туда прописывают невесть кого из начальства, которому хочется квартирку на халяву получить.
Малый бизнес, говорите? Вот нам показали женщину, владелицу крошечного сельского магазинчика. Она не выходит из него, потому что там ещё остался товар на четыреста тысяч, покупателей нет, а вокруг бродят мародёры, в том числе из сбежавших уголовников, а компенсировать её расходы никто не торопится.
Вот женщина рыдает над своими любимыми козами: куда их теперь? А они-то её и кормили. Их что, теперь дома в ванне держать? И жить на грошовую пенсию? Да пропади пропадом все эти водопроводы и паровое отопление!
И уж совсем апокалиптическая сцена, которую забыть невозможно: по полям бродят брошенные крестьянские лошади. Они уже одичали и людей к себе не подпускают. Скоро начнётся затопление, и тогда... Сразу вспоминаются строки из знаменитого стихотворения Б. Слуцкого «Лошади в океане»: «Лошади умеют плавать, //Но – не хорошо, недалеко».
Давайте подумаем: 18 квадратных метров на человека в городской черте со всеми удобствами – ну что ещё им надо, чего они стонут? Тем более что большая их часть – пенсионеры. Да если их оставить на родине, что их ждёт? Провода уже обрезаны, магазины закрыты, ни больниц, ни почты. В город, и поскорее!
Но что их, таёжных жителей, вырванных из привычной, веками отлаженной жизни, ждёт в городе? Что там будут делать бабки, поколениями копавшиеся на огороде, жившие грибами и прочими таёжными деликатесами? Нам, горожанам, трудно понять, что даже поход за водой к общему колодцу может быть удовольствием, что деревенскому мужику наколоть дров – это не мука, это его жизнь, и он – ну не странно ли! – почему-то не хочет её менять на городскую.
Между прочим, с горожанами ведь тоже приключилась похожая история: напиханные в коммунальные квартиры, мы стоном стонали, желая обрести отдельное жильё. И вот для значительной части оно свершилось: мы получили что хотели. И тотчас ощутили какой-то дискомфорт: хочется общения, и сидеть по своим углам невмоготу. Общественные мы люди, куда от этого денешься. Ещё вчера не знали, как от этого соседа избавиться, а сейчас уже хочется, чтобы было с кем поговорить.
Так вот, по сравнению с крестьянской проблемой это семечки. Ведь мы уже практически уничтожили целый класс, крестьянство. Такое впечатление, что мы задались целью извести их под корень. Сперва раскулачили, уничтожив самых деловых, заставили работать «за так» в колхозах, отбив желание всякой инициативы, и вот теперь добиваем ещё выживших. Добиваем безжалостно, буквально с ненавистью, по принципу быдла: «А чё они?!» А они готовы по-прежнему воду носить и печку дровами топить, только оставьте их в покое, не срывайте с насиженного места, не заставляйте жить на свой манер. У них этот манер – свой.
А если вы вырвете их из их манера, если лишите огорода, леса, поля, им останется только сидеть в благоустроенной квартире где-нибудь на пятом этаже, смотреть телевизор и пить горькую. А мы будем гордо думать, что приобщили крестьян к цивилизации.
У нас ведь есть уже похожий печальный опыт, когда мы переселяли северные народы из покрытых оленьими шкурами чумов в деревянные дома: цивилизация! Только чумы были идеально приспособлены к условиям Крайнего Севера, а домики продувались всеми ветрами, и жить в них было невозможно. Рассказывают, что мягкие и покладистые северяне покорно принимали эти домики, но во дворе всё-таки ставили чум, в котором и жили. А в доме разве что принимали гостей с юга. И вот мы снова наступаем на те же грабли.
Идёт ко дну крестьянская Ангара, символ всего российского крестьянства. «После нас хоть потоп», вспоминали старый лозунг журналисты на передаче.
Всё верно, но почему только «после нас»? Вот он, потоп, прямо перед нашими глазами. В этом конкретном случае на Ангаре – буквальный: на месте спокойного крестьянского быта – ещё одно водохранилище.
Как называется уничтожение групп населения по расовым, национальным или религиозным признакам? Правильно, геноцид.
А по социальным?
Кони шли на дно
и ржали, ржали,
Все на дно
покуда не пошли.
Вот и всё.
А всё-таки мне жаль их –
Рыжих,
не достигнувших земли...
От редакции: этот материал был размещён на нашем сайте 27 августа, в бумажной версии "Северного края" опубликован 5 сентября (в связи с приостановкой выхода газеты).
Владимир ЖЕЛЬВИС, профессор ЯГПУ им. К. Д. Ушинского.