ТВЕРЬ
Прежде всего ярославцам губернскую Тверь хотелось, естественно, сравнить с губернским же Ярославлем. Сравнение, вынужден признаться, не в пользу Твери. Причины – сугубо объективные: недавний Калинин куда успешнее, чем неторопливый Ярославль, порушил свои храмы, коих было много, и это несмотря на то, что Тверь в полтора раза меньше Ярославля – всего 400 тысяч жителей. До революции там было 54 храма, осталась ровно половина. Почему-то тверские святотатцы были особенно свирепыми: митрополита Фаддея красноармейцы утопили в нечистотах, главную святыню тверской земли мощи святого князя Михаила Тверского просто уничтожили. Иконы из храмов собирали и топили ими печи, строго следя, чтобы для любых иных целей их не использовали. Гиды говорят, что к искоренению опиума для народа особо руку приложил всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин, в чью честь город был переименован.
Но Тверь заставляет задуматься и на ещё более глобальную тему. Искоренение храмов ретивыми тверскими – в смысле калининскими – градоначальниками всего лишь продолжает бесконечную вереницу абсурдных деяний их предшественников. И тянется эта вереница много за пределы семидесяти с чем-то лет советской власти. Твери здесь почему-то особенно «везло». Слава богу, сохранился заурядный двухэтажный особнячок, в котором жил сатирический певец этого абсурда – вице-губернатор Тверской губернии Салтыков-Щедрин, воспевший Тверь под говорящим именем города Глупова. Михаил Евграфович умел далеко видеть, до настоящего времени простёрся его ехидный взор.
Вот и поражают наивного туриста упорные реминисценции: навязчиво воскрешают в памяти недавнее прошлое кое-какие черты тверского быта. Наиболее заметный пример. Не столь давно нынешний губернатор запретил уличную торговлю из киосков, чтобы за любой мелочью обыватель ходил в супермаркеты и стоял там в очередях. В чём тут был его интерес? Что ж, улицы в Твери стали слегка спокойнее, внешне – скучнее. Ох, видать, не нравится сегодняшним Угрюм-Бурчеевым расцвет частной инициативы!
Совсем недавно в Ярославле днём с огнём было не найти приличного сувенира с местной тематикой. Теперь, в преддверии тысячелетия, ситуация сильно поменялась к лучшему. А в Твери из сувениров в чудом сохранившихся трамвайных комплексах можно обнаружить разве что невзрачные брелки с тверской символикой. И бредут огорчённые туристы прочь, разводя безнадёжно руками.
В старой части города кое-что из хорошей архитектуры всё-таки сохранилось. Прежде всего это превосходный путевой дворец Екатерины Второй. К счастью, на творение великого Росси у сокрушителей проклятого царского прошлого рука не поднялась. Даже были выделены большие деньги на реставрацию. Вот только, опустив глаза и скрывая улыбку, сказала гид, деньги эти куда-то таинственным образом исчезли...
По этому поводу она рассказала легенду. Дело в том, что в петровские времена у Твери не было моста через Волгу. На вопрос царя, почему, градоначальник (или это был губернатор, уж не помню), как принято, пожаловался на недостаток средств. Пётр деньги выделил, но по приезде в следующий раз моста опять не обнаружил. Деньги теперь были, материалы были, да вот строить, сказали царю, некому. Разъярённый Пётр изо всей силы хлопнул мощной дланью по лысине начальника и, надо думать, не без крепких выражений потребовал, чтобы мост был. Через три дня понтонный мост был наведён.
Впрочем, с мостами сейчас всё в порядке, на берегу установлен впечатляющий памятник Афанасию Никитину, знаменитому путешественнику и земляку, вроде бы первому русскому в далёкой Индии. Бронзовый Афанасий стоит на носу ладьи и смотрит через Волгу – наверно, видит там Индию. За его спиной – один из сохранившихся хорошо отреставрированных храмов.
Афанасий Никитин оставил записи о своих путешествиях, знаменитое «Хожение за три моря». Гид уверяет, что за время путешествия мы прямо-таки повторим путешествие Никитина. Ну, во всяком случае, что касается трёх морей – правда, на этот раз ближних: Рыбинское, Калязинское водохранилища и Селигер.
А у записей Никитина – своя детективная история. Прежде всего в них почему-то мало сведений о быте и нравах, но зато много сказано о военных гарнизонах, крепостях и вооружении. Отчего иногда Никитина непочтительно называют первым русским шпионом... Так вот, эти важные сведения были его современниками благополучно потеряны где-то в архивах и обнаружены только в XVIII веке...
ОСТАШКОВ
– Ещё три часа в автобусе, и мы в старинном городе Осташкове. Двадцать тысяч населения на полуострове, вдающемся в озеро Селигер.
Первое впечатление – областное начальство в Твери про город начисто забыло. Ободранные фасады, асфальт, по которому, кажется, недавно проехала большая танковая колонна. А между тем у города интересная и богатая история.
Архитектура – типично провинциальная, большей частью двухэтажная или деревянная. Но если представить эти домики хорошо отреставрированными и выкрашенными, получается очень даже нарядно. Тем более, что план города – правильный, улицы пересекаются под прямым углом, и, что особенно привлекает внимание, очень часто углы фасадов каменных домов на перекрёстках закруглены. Это создаёт какой-то уютный эффект. А вот киосков, как и в Твери, нет. Видно, областное начальство высоко сидит, далеко глядит.
Тем не менее город понравился. Тихий, спокойный, патриархальный, несмотря на обилие туристов. Одно из весёлых воспоминаний – лошадь-рэкетир. Прямо в дверях небольшого продуктового магазина напротив речного вокзала спокойно и невозмутимо стоит довольно старая лошадь. Пройти в магазин можно, только слегка отодвинув её к стенке, но решаются на это не все: кто знает, как она на это отреагирует? Стоит она тут регулярно, изо дня в день, и соглашается подвинуться только, если вы ей что-нибудь дадите пожевать. Я дал ей печенье, она неторопливо его обнюхала и милостиво согласилась взять, немного посторонившись, чтобы я мог пройти.
ОСТРОГ
В городе два музея – художественный и краеведческий. Но рассказать здесь хочется о недавно открытом музее «Острог». Это самая настоящая тюрьма, здание ещё дореволюционных времён, в самом центре города. Посвящён он совсем недавним мрачным временам.
Во дворе – настоящий «воронок», в котором в советские времена перевозили заключённых. Дверь открыта, можно войти и увидеть зарешеченные отдельные металлические пеналы для заключённых, помещение побольше с лавкой для охраны, а прямо перед входом – наглухо закрывающийся пенал «для буйных» с небольшими круглыми отверстиями для прохода воздуха.
Нас ведут внутрь здания. Камера на четверых с двумя железными полками по правой и левой стене наподобие железнодорожных и с железным же столиком. Больше там нет ничего. Сидели там, конечно, далеко не всегда только четверо, часто тюрьма была переполнена, особенно в зловещие тридцатые годы.
Дальше – карцер, точно такое же помещение, так что создаётся впечатление, что разницы, где сидеть, как бы и нет. Но миловидная девушка гид развеивает это заблуждение. Кормили там заключённых через день, в голодный день давали воду. Днём полки поднимались, так что лежать на них было нельзя. Но негде было и сидеть, а чтобы вам не пришло в голову лечь на пол, его заливали водой. Вот так и стояли до отбоя.
Заключённых водили на работы вне тюрьмы, но если, не приведи господь, они летом покрывались загаром, за это преступление их помещали в камеру с хлоркой.
Самое страшное место – расстрельная камера. Неоштукатуренный пустой подвал размером с нашу малогабаритную кухню. На стенах можно найти следы от пуль. Следов немного: стреляли в упор. Прямо против входа музейщики поставили столик с иконкой и ящиком для пожертвований и церковными свечками – можно поставить за души убиенных.
Выйдя из тюрьмы, долго молчим.
СЕЛИГЕР
По невежеству своему всегда думал, что Селигер – это одно большое озеро. Оказалось – система из множества озёр и островов, посреди некоторых из них – ещё озеро, на котором – ещё остров... Величественная красота северной природы. Теплоход везёт нас вдоль сплошь заросших лесами берегов. Мелькают немногочисленные деревушки, редкие палаточные лагеря туристов, базы отдыха «Газпрома» и прочих богатых собственников. Вот остров, где Шишкин писал своё «Утро в сосновом лесу», вот тут была дача балерины Вечесловой, к которой в гости приезжала Галина Уланова. Здесь она ставила в лодку граммофон и каталась, слушая любимую музыку. А здесь была дача некоего офицера, который промотал своё состояние, устроил весёлую вечеринку, в конце которой пожелал всем присутствующим счастья и долгой жизни и на глазах у всех застрелился...
На другой день плывём в Нило-Столобенскую пустынь, один из самых знаменитых монастырей России. Пустынь обычно представляется этаким скитом в глухом лесу, а перед нами вдруг предстаёт огромный дворец в классицистическом стиле с колоннами и золотыми куполами, торжественными воротами и, конечно, гулом туристов, обступивших лавочки с сувенирами. Выразительная статуя святого подвижника Нила Столобенского. Крест на холмике, где он начал свой подвиг. Заключался сей подвиг в том, что Нил никогда не садился и тем более не ложился, а когда стоять больше не мог, повисал на цепях, которые были укреплены в потолке его кельи. Поразительно: после таких самоистязаний он умер в весьма преклонном возрасте.
У ИСТОКА ВОЛГИ
Были и другие экскурсии, но особенно запомнилась поездка к истоку Волги. Необыкновенно красивое место – холмы и перелески, два храма и небольшая избушка на болоте, в которой – глубокий колодец, где, можно догадаться, бьёт ключ, а из ключа выбивается наружу и течёт прочь мутноватая от торфа вода ручья – уже Волга. В двух-трёх десятках метров – первый мост через неё, метров этак шесть. Можно спуститься к самому ручью и стать – одна нога на левом берегу Волги, другая – на правом. Любимое место туристов с фотоаппаратами.
Конечно, можно спорить, именно здесь ли начинается Волга, но нам говорят, что ещё до революции и неоднократно после этого всё тщательно проверялось серьёзными учёными, которые в конце концов согласились: именно тут вот начало великой русской реки, символа нашей России.
Я там был.
Владимир ЖЕЛЬВИС