Миша Козлов с детства любил рисовать, и у него это получалось. «Эх, учиться бы тебе, – вздыхал отец Степан Игнатьевич, – да не потянуть нам твоей учебы». Село Починки, где жили Козловы, находилось в Егорьевском районе Московской области. Видно, близость столицы определила и жесткость коллективизации: лошадь и корову забрали в колхоз, овец и свиней приказали ликвидировать, как кулацкий признак.
А в семье – семеро детей: четыре сына да три дочери. Почесал в затылке Степан Игнатьевич да и подался в столицу, на завод имени Ильича. Когда у отца была получка, мать ездила в Москву, привозила оттуда мешки с хлебом. Его она уносила в сенник и запирала в ларь. Садились за стол, мать каждому выдавала по кусочку хлеба. А остальная еда проверенная, крестьянская – картошка, капуста да другой простой деревенский овощ.
Весной 1934-го в село приехал доселе здесь невиданный трактор на железных колесах. И детишки, и взрослые целый день ходили за ним по полю, пытаясь понять, как это он без лошади едет. Но через пару лет и старший Мишкин брат Иван сам стал шофером. Да и Мише повезло: закончил восемь классов, поехал в Рязань поступать в художественное училище, и его приняли. Но хоть над страной и звучала песня о том, что «молодым везде у нас дорога», реальность была совсем другой.
Когда в училище затребовали три с лишним сотни на краски, несостоявшийся художник вынужден был вернуться домой. Наверное, так и прожил бы всю жизнь Михаил Козлов в Починках, пахал бы, сеял да убирал урожай, если бы не надвинулась на Россию буря, изменившая судьбы всех ее жителей, – война.
В июле 1941-го к полуночи парни и девчонки выходили за околицу села и слушали, как в темном небе нарастает гул моторов. Гул уносился к Москве, и вскоре в той стороне виднелись вспышки и отблески пожаров. Потом фашистские бомбардировщики пролетали назад. И происходило это все в одно и то же время – старухи «ходики» по гулу моторов проверяли.
Отступление
Первым на фронт ушел старший брат Александр, за ним забрали Ивана. Осенью 1941-го и Михаил пришел в сельсовет, мол, мне уже 18 исполнилось. В сельсовете выписали документ в военкомат, дали краюху хлеба. Дома мать положила белье в мешок, закинул его Миша за плечо и пошагал пешком 30 километров до Егорьевска.
Оттуда отправили на сборный пункт во Владимир, дальше – в Чувашию, где возле города Канаш формировалась новая артиллерийская часть. Козлова зачислили в батарею 76-миллиметровых орудий. До середины 1942-го обучались новобранцы тому, что необходимо знать «богам войны». А потом 309-й артиллерийский полк в составе 140-й стрелковой дивизии отправился на фронт.
Эшелон остановился на Украине, у Красного Оскола. От станции маршем полк прошел несколько километров в степь, занял и оборудовал позиции. Молодые бойцы предвкушали, как зададут перцу фашистам. Но вышло все не так. Через пару часов разведка донесла, что немцы обошли часть и слева, и справа. По-быстрому снялись с позиций, пустили рысью лошадей, тянувших орудия, сами бежали рядом с одной мыслью – только бы не попасть в окружение. Но вскоре над колонной появились вражеские штурмовики. Летали они так низко, что можно было разглядеть лица летчиков, и били, били из пулеметов. Лошадей положили всех, среди личного состава тоже было много потерь.
И началось долгое отступление. Сначала под командованием двух офицеров шли бойцы четырех орудийных расчетов. Шли без карт, по звездам. По пути присоединялись отдельные пехотинцы, потерявшие свои части. Из вооружения у каждого – карабин да горстка патронов. Еды не было. Питались колосками, собранными в полях, да тем немногим, что могли дать в деревнях крестьяне. Они с укором смотрели на бойцов: «Вот вы уходите, а нам что делать?» Ответа не находилось. Севернее Ростова-на-Дону наткнулись на отступающее пехотное подразделение, пошли вместе.
А сзади догоняли немцы. Сытые и веселые, играя на губных гармониках, они ехали на грузовиках, по-хозяйски оглядывая русские черноземы. Это было печальное отступление Советской армии после провала неподготовленного, но начатого по настоянию Сталина наступления на Харьков.
Группа, в которой был Козлов, отходя, вступала в локальные бои. В одном из таких боев в предгорьях Кавказа Михаила ранило. К счастью, в это время наконец-то набрели на организованные части. Козлова, как и других раненых, отправили на станцию, а оттуда увезли в госпиталь в Баку.
Бой под Прохоровкой
Пока Михаил Козлов залечивал рану, Советская армия разгромила вермахт под Сталинградом и отогнала от Кавказа. Гитлеровская военная машина откатывалась назад, но была еще сильна.
Излеченных и новобранцев в Баку набрался целый эшелон. Товарняки так плотно набили солдатами, что лечь было негде, ехали сидя. Те, кто хотел полежать, выбирались на крыши вагонов. Состав медленно полз по освобожденной от оккупантов территории.
В начале июля добрались до прифронтовой полосы. Михаил Козлов попал в 76-миллиметровую батарею 26-го воздушно-десантного гвардейского полка. Времени на обживание не было. Уже к вечеру поступил приказ о выдвижении в район железнодорожной станции Прохоровка. Под прикрытием короткой летней ночи пущенные рысью лошади катили орудия, расчеты бежали рядом. За Прохоровкой заняли позицию, окопались. Впереди в землю зарылась пехота, в отдалении заняли позиции 45- и 120-миллиметровые батареи.
Только рассвело, в небе закружила «рама» – немецкий самолет-разведчик. Едва успели позавтракать, как прозвучала команда «орудия к бою». Прямо перед батареей из-за высоты выползали немецкие танки. Стали их считать и сбились со счету. Когда танки вползли на высоту, последовал приказ открыть по ним навесной огонь. «В тот раз, как и всегда, я страха в бою не испытывал, – вспоминает Козлов. – Как начинаешь стрелять, всякое волнение уходит, ты просто работаешь, и неважно, каким номером – подносчиком, заряжающим или наводчиком».
Открыли огонь и другие батареи, но «тигры» и «пантеры» упрямо ползли, посверкивая огоньками выстрелов, за каждым танком бежали автоматчики. Вокруг орудий все чаще стали рваться вражеские снаряды. Батарея перешла на огонь прямой наводкой. Когда перед позициями артиллеристов запылало несколько гитлеровских машин, остальные попятились назад. Через полтора часа немцы повторили атаку – перед позициями батареи загорелось еще несколько танков, и опять машины с крестами отступили.
А еще через час рев танковых двигателей раздался позади батареи. Многие солдаты, помнившие начало войны, подумали, что немцы обошли наши позиции и сейчас ударят с тыла, даже орудия развернуть не успеешь. Но из-за домов Прохоровки показались не немцы, а колонны краснозвездных «тридцатьчетверок». Только они прошли позиции артиллерии и пехоты, как из-за высоты опять выползли фашистские машины, и вскоре две броневые армады схлестнулись в самой большой танковой битве второй мировой войны.
«Вся равнина, где сошлись танки, вскоре покрылась таким густым дымом, что сквозь него ничего не было видно, – вспоминает Козлов. – Только слышался грохот выстрелов, да время от времени на позиции батареи падали со зловещим фырканьем противотанковые снаряды-болванки. Танковый бой продолжался минут двадцать пять, немцы отступили, наши «тридцатьчетверки» прошли за высоту. А на поле, над которым медленно рассеивался дым, зияли пробитыми бортами и горели сотни наших и вражеских танков. Танкисты потом рассказывали, что это был очень нелегкий бой: в дыму по силуэтам требовалось за доли секунды отличить немецкий танк от своего – чуть опоздал, и тебя подбили. Но и для батареи это был самый трудный бой, потом мы никогда не видели перед собой столько танков. Ну, выскочат где-нибудь два-три, и все».
ДОРОГИ ФРОНТОВЫЕ и мирные
Боевой путь полка лежал к западной границе страны через Полтаву, Кременчуг, Балту и Григориополь. И самым нелегким на этом пути для рядового артиллериста были даже не бои, а повседневный фронтовой быт. Тяжелые маршевые переходы по вязкому чернозему. Когда лошади уже не могли вытащить орудия из грязи, на них наваливался весь расчет. Приходили на позицию, начинали рыть укрытия. Уставали так, что прямо под дождем ложились на дно окопа и засыпали. Засыпали без плащ-палаток, которых почти не было. «Начинает вода к ногам подступать, – вспоминает Козлов, – пододвинешься и снова спишь».
Когда подошли к Полтаве, увидели, как на окраине немцы факелами поджигали хаты. Вошли в город, долго продвигались по центральной улице и ни одного человека не встретили – ни врагов, ни жителей. Потом из подвалов начали выбираться полтавчане. Стали рассказывать, что, пока русской речи не услышали, боялись выходить, потому что немцы перед отходом уверяли горожан, будто с востока наступает не Советская армия, а американцы с англичанами. А чего от них ждать?
В центре Полтавы освободителей встретил широко раскинувший крылья золотой орел на триумфальной колонне – памятник, установленный в честь победы русской армии Петра I над шведами. Местные жители вспоминали, что фашисты не раз собирались сдернуть орла, приставляли к колонне лестницы и лезли наверх. Но лестницы падали, несколько фрицев разбилось, так и пришлось им оставить памятник в покое. Жители Полтавы в этом бессилии видели нечто символическое.
Последние бои в 1944-м Михаил Козлов провел уже в Молдавии. Там, на заднестровском плацдарме, получил он три тяжелых осколочных ранения. После госпиталя его отправили в танковое училище, и когда пришло время выпуска, война уже закончилась. Демобилизовавшись, Михаил приехал в Егорьевск, работал там художником в кинотеатре. А потом брат, обжившийся в Ленинграде, сманил его туда на Кировский завод. Так и быть бы ему ленинградцем, да поехал к матери в 1953 году и увидел в поезде девушку, которая стала его судьбой. Анна Васильевна Стуженева в тот год проводила в большую жизнь свой первый выпускной класс в рыбинской школе № 37.
Заставила она мужа вспомнить о даре художника и увлекла педагогикой. Закончил Михаил Степанович художественно-графический факультет в Костромском пединституте и более 30 лет преподавал в школах изобразительное искусство и черчение. А для себя писал картины. Лучшими из них считает портрет жены и автопортрет, и сейчас висящие в их спальне. Так же, как и Анна Васильевна, стал он отличником народного образования. Выросли дочери, повзрослели внуки. В шкафу висит надеваемый только по праздникам да на встречи со школьниками и учащимися профессиональных училищ парадный пиджак с боевыми наградами. И когда Михаил Степанович идет по улице, навряд ли кто в этом интеллигентном человеке угадает одного из тех русских солдат, что на Курской дуге сломали танковый хребет фашистской военной машине.
Анатолий СМИРНОВ.