Итак, к началу войны тут Дом связи. Среди тех, кто здесь работал, Мария Михайловна Кадинкова, тогда молоденькая телефонистка, год назад окончившая Смоленский техникум связи. Позади первый отпуск. Съездила домой, вернулась, и первое же дежурство пришлось на ночь на 22 июня. Невольная свидетельница телефонных разговоров, она и еще одна девушка первыми в Ярославле узнали о нападении фашистской Германии. И с ужасом услышали, что направление одного из главных ударов немцев – родной Смоленск.
«Мы с подружкой-землячкой обливались слезами, но на вопросы окружающих ничего ответить не могли, – вспоминает Мария Михайловна. – Тайна телефонных переговоров была полной, даже друг с другом делиться услышанным не разрешалось. Так и продержали все в себе, пока днем не выступил Молотов».
В первые же дни почти все мужчины были призваны в армию, работали одни девушки, в большинстве – совсем молоденькие.
В ноябре 1941 года специальное постановление Ярославского городского комитета обороны обязало начальника Дома связи перенести оборудование телеграфа в подвальное помещение и смонтировать там же телефонную станцию.
М. М. Шахова: «Работали глубоко под почтамтом. Враг бомбил Ярославль, и даже в подвале оборудование содрогалось от разрыва бомб и выстрелов зенитных орудий». Н. К. Козлова: «Кругом каменные стены, под потолком провода и открытые лампочки висят. Много аппаратов и народу. Все шумит и крутится. Двери метровой толщины».
С началом войны люди продолжали так же звонить друг другу по телефону, обмениваться телеграммами, писать письма. Но объем работы на центральном телеграфе и междугородной станции резко возрос. Через Ярославль обеспечивалась связь Москвы с Северо-Западом, Ленинградом, Севером, Уралом, Сибирью. Каждый час обменивались по телеграфу сведениями аэродромы: передавали сводки погоды, сообщали сроки вылетов. Шли шифрованные телеграммы и телеграммы по-латыни – правительственные, от военных.
По норме надо было передавать в час 57 телеграмм – передавали от 75 до 90. Аппаратура старая. Стол, посредине помпа, от нее спускается тяжелая цепь. При каждом наборе букв цепь спускается еще, пока не доходит до полу. Тогда аппарат останавливается, и надо его качать ногой. «За смену накачаешься, будь здоров».
Конечно, уставали. Однажды, вспоминает Н. К. Козлова, ее попросили выйти в ночную смену – потребовалось кого-то заменить. Обычно в таких случаях удавалось подремать прямо на столе. А тут они с подружкой в поисках тихого места пробрались в короткий перерыв в аппаратную второго этажа. Забрались под мощную светомаскировку и уснули.
Искали их все и где только можно, а заглянуть на окно, выходящее на площадь, не догадались. «А мы проснулись под утро. Нам говорят, будут судить. Ну и пролили же мы тогда слез! Спасибо нашим начальникам, поняли они наш вечный недосып и не загубили наших молодых жизней, не допустили дело до суда. А могли!».
Подвал оказался совершенно неприспособленным для продолжительного пребывания. «Скопившаяся на полу вода хлюпала под досками, проложенными в проходах. Аппаратуру заземляло, – рассказывает телефонистка М. М. Калинникова. – Мучили не только большая влажность, но и отсутствие свежего воздуха, а еще холод. Подвал отапливался громадными, под трехметровый потолок печами. Дров они пожирали уйму, а толку – пшик! Начальник наш Григорий Иванович Симаков, светлая ему память, сильно жалел нас, девчат.
У первого секретаря обкома ВКП(б) Ларионова были дни, когда он проводил здесь селекторные совещания или какие-то долгие переговоры с Москвой. К его приходу печи оказывались натопленными, и тут начальник наш заводил «песнь»: сейчас, мол, девушек пошлем на реку топляк вылавливать. Наловят они, приволокут сюда, перепилят, переколют – ох и натопим тогда. Не знаю, понимал ли Ларионов смысл этих «песен». Но вдруг в одночасье провели нам паровое отопление».
Деньги обесценивались с каждым днем. Зарплата начинающей телеграфистки – около 200 рублей, столько же стоила буханка хлеба на рынке. «От голода бегали мы нюхать запах свежеиспеченного черного хлеба. Хлебозавод-то рядом. Поднимешься из своего подвала, как из заточения, а тут такие ароматы – до головокружения. Правда, при работе в ночную смену по талонам давали два стакана морковного или свекольного пюре. Случалось, что некоторых из подвала поднимали наверх и выводили на улицу в обморочном состоянии», – рассказывает Н. К. Козлова.
Из тех, кто работал в этом здании, кое-кто из девушек едва не стали партизанками. В первый же день войны Ярослав-ская область оказалась в числе тех, где было объявлено военное положение. Созданный в городе комитет обороны организовал строительство оборонительных сооружений не только на подходе к областному центру, но и в самом Ярославле, а также в Рыбинске и Угличе. К длительной обороне готовили железнодорожные станции и вокзалы, оборудовались огневые точки на улицах.
Кроме того, создавались партизанские базы и явочные квартиры, их оборудовали радиосвязью. Шла подготовка связистов для них. Бывший во время войны директором автозавода Никаноров потом рассказывал, что на заводе были сформированы два партизан-ских полка. В случае прихода врага он должен был взорвать завод и уйти с отрядом в даниловские леса. Там уже были намечены места партизанских баз, пути подхода, определены места для засад. Крупный отряд был создан в Угличе, поменьше – во всех районах. И для каждого такого отряда готовились радисты – по линии областного управления связи.
Но с этим домом у девушек, которые в нем работали, были связаны и простые житейские заботы. Плохо стало не только с едой, беда была ведь и с одеждой. По словам Марии Михайловны Калинниковой, она за все время сумела отоварить по промтоварным карточкам одни носки. А ходить стало совсем не в чем. И тогда ее начальник поехал на «Красный Перекоп» и выхлопотал там для нее юбку и кофту, пошитые из отходов промышленной бязи. Правда, те оказались белыми, в условиях военного времени – непрактичными. Отправилась Маша к ржавому ручью и все свои обновки выполоскала, после чего они превратились в коричневые. И она щеголяла в них до конца войны.
Вольно или невольно девушки-телефонистки оказывались свидетельницами не только служебных, но и частных переговоров очень важных лиц, даже первых лиц государства. У той же Марии Михайловны в памяти телефонное общение главы правительства СССР Молотова с женой Жемчужиной. Та, как глава текстильной отрасли, часто бывала в командировках на Костромском льнокомбинате. Запомнились слова заботливого супруга, всегда одни и те же: «Здравствуй, дорогая. Как доехала? Как дела?» И после них ни слова о личном, только о ее работе.
В середине войны в Ярославле оказался уже знаменитый тогда Рокоссовский. Он несколько раз заходил прямо в зал, где работали телефонистки, – высокий, стройный, красивый, исключительно вежливый. «Девочки, можно переговорить с любимой?» Через несколько дней он уехал, и все еще долго судачили о том, кто же эта его таинственная любимая.
Но самая удивительная судьба ждала Нину Николаевну Носкову. Пришла на центральный телеграф разносчицей телеграмм, к началу войны она уже телеграфистка. В августе 1941 года по мобилизации была призвана в армию. Их дивизион стоял за Москвой, в лесу. Работали прямо в машинах. Когда немцев отбросили от столицы, она оказалась в самой Москве и была зачислена в Народный комиссариат обороны, в Генеральный штаб Красной армии. Помнит, как пришел в переговорную маршал Шапошников и ждал связи с Верховным главнокомандующим. Она же держала связь с Брянским фронтом, когда с командующим разговаривал Сталин.
А в 1945 году Нина Николаевна обслуживала Ялтинскую конференцию, в которой участвовали Сталин, Черчилль и Рузвельт. Собственноручные воспоминания недавно умершей Нины Носковой хранятся в яртелекомовском музее.
Никому и никогда Нина Николаевна не рассказывала о том, что она видела и слышала во время своей службы в штабе. Считала, что условия строгой подписки, которую она давала, не имеют срока давности. И еще она была скромнейшим человеком. Принимала телеграфные послания от Сталина, Жукова, Василевского, Конева, Штеменко, лично видела глав государств-союзников. Ну и что же? Это ведь была война, такой у нее оказалась судьба.
После войны она вернулась снова на телеграф. Трудилась до 1980 года без единого замечания. А когда почувствовала, что становится трудно, выучилась на лифтера и работала в больнице № 5 на улице Терешковой. 10 марта 2000 года после обширного инфаркта скончалась.
Удивительные судьбы начинались в доме на Богоявлен-ской площади.
Татьяна ЕГОРОВА