Его называли советским мэром

Начинал Евгений Евгеньевич как многие. Окончил в 1933 году автостроительный (сейчас автомеханический) техникум. С автозавода, где работал после его окончания, был направлен по комсомольской путёвке в бронетанковые войска. Выучился на младшего командира, отслужил и вернулся в Ярославль – на строящийся резиноасбестовый комбинат.

Почему не на автозавод, можно только предполагать, но на 1-м механическом (ныне «Полимермаш») он быстро пошёл в гору и к 1937 году, в двадцать пять лет, стал директором.

Стремительный старт обещал многое. Но началась война.

Завод перешёл на выпуск боеприпасов, а директор – практически на казарменное положение. В кабинете стояла раскладушка, дома он почти не появлялся. Предприятие, как и расположенный рядом железнодорожный мост, пережил несколько жесточайших налётов. Евгений Евгеньевич всегда потом подчёркивал, что завод спасли комсомольцы, собиравшие «зажигалки» и не дававшие разгореться пожарам. А о том, что в то же время под бомбами шло освоение и выпуск новой для предприятия военной продукции, упоминал разве что вскользь – на такие темы распространяться было не принято.

Вскоре после войны ему присудили Государственную премию. Официально – за разработку и внедрение в производство нового типа станков и нового метода сборки автомобильных покрышек. В действительности это была одна из тщательно засекреченных, изначально ещё Сталинских премий, которые присуждались за выполнение во время войны особо важных оборонных заданий. Уже в наше время, когда все секреты были рассекречены, стало известно, что премия присуждена за освоение выпуска бронебойного снаряда, способного пробивать броню знаменитых немецких «Тигров».

Так что легенда о несокрушимости «Тигров» была похоронена навсегда благодаря ярославцам. Благодаря кон­структорам, технологам и рабочим 1-го механического завода и Евгению Евгеньевичу лично.

В советское время для человека, зарекомендовавшего себя с положительной стороны, в какой-то момент открывалась одна дорога: он попадал в резерв руководящих кадров. Для кого-то оказаться в «номенклатуре» было вожделенной целью. Для других и для Стомпелева в том числе, как я понимаю, это стало просто житейской ситуацией, с которой хочешь не хочешь приходилось считаться. Иначе – партбилет на стол.

Вот так после войны жизнь Евгения Евгеньевича стала жизнью человека, фактически не принадлежавшего самому себе.

В 1948 году он был выдвинут на партийную работу. Заведовал отделом химической и резиновой, а затем отделом тяжёлой промышленности Ярославского обкома КПСС. Через три года был направлен в Москву в Высшую партийную школу. В семье вспоминают, что после окончания ВПШ его оставляли там проректором. Но Ярославский обком согласия не дал, не спрашивая самого Евгения Евгеньевича, его «бросили» на советскую работу, назначив заведующим областным коммунхозом.

Прошёл всего год, и последовало новое назначение – секретарём Рязанцевского райкома КПСС (был тогда такой район в нашей области): в стране начался второй после целины призыв коммунистов на село. Не специалист? В семье годовалый ребёнок? Неважно. Надо – значит надо, и Стомпелев, как он потом шутил, отправился на три года «в ссылку».

Он был хорошим организатором, разбирался в людях, умел их расставить так, чтобы в конечном счёте выигрывало дело и, каким бы краткосрочным ни оказывалось очередное назначение (обычно это два-три года), успевал сделать немало полезного.

После рязанцевской эпопеи очередной резкий поворот судьбы – его возвращают в город и назначают председателем Ярославского горисполкома, как сказали бы сейчас – мэром. Любопытно, но уже тогда в кулуарах его так и звали – Мэр. Ещё непривычное тогда слово очень подходило Стомпелеву – высокому, представительному, красивому.

Он энергично взялся за дело. Впервые за последнее время работал азартно, с удовольствием. Город был сильно запущен. Многие здания, в том числе в центре, обшарпаны, вокруг бедность, запустение – прошло одиннадцать лет после войны, а Ярославль, казалось, так ещё и не выпрямился, не встряхнулся.

Стомпелев засучил рукава. Кроме наведения элементарного порядка, решил он, городу нужно обновляться. Причём, как удавалось каждый раз доказывать в высоких кабинетах, прежде всего за счёт объектов культуры. Именно по его инициативе один из диких островов в пойме Которосли, известный сейчас как Даман­ский, превратился в парк. На Волжской набережной был открыт памятник Некрасову. Сенная площадь, утопавшая в грязи после воскресных базаров, стала площадью Труда с фонтанами, универмагом, а вместо брезентового цирка-шапито на ней стали строить капитальное здание цирка. Во многом благодаря его хлопотам начал возводиться Дворец культуры моторостроителей. Приводились в порядок дороги, был построен виадук у моторного завода. И это за не полных три года.

Складывалось впечатление, что Стомпелев может всё. Есть легенда, что, дабы доказать необходимость цирка, он дошёл до самого Хрущёва. На самом деле это только легенда. У Хрущёва не был, был у Фурцевой, нашёл поддержку. Стомпелев умел разговаривать с любым начальством, вспоминают те, кто с ним работал. Его отличала удивительная простота в общении с кем угодно: с вышестоящими он говорил без подобострастия, с нижестоящими – без уничижения.

Казалось бы, человек – на своём месте, но через три года последовало новое назначение. Стране потребовалось резко увеличить выпуск большегрузных автомобилей. Для этого было два пути: или наращивать выпуск грузовиков на Ярославском автозаводе, или перевести его в другое место, а в Ярославле развивать производство двигателей. После нелёгких дебатов в Москве руководство области было вынуждено согласиться на второй вариант. Автомобили передали в Кременчуг, а Ярослав­ский автозавод превратился в Ярославский моторный, директором которого был назначен Евгений Евгеньевич Стомпелев.

Легко сказать! Сразу после войны ярославские автозаводцы уже передали в только что освобождённый Минск производство нескольких моделей грузовиков, заложив основу Минского автомобильного завода. Теперь уже на Украине предстояло создать Кременчугский автозавод и одновременно создать практически заново дизельный завод в Яро­славле. Стомплеев курсировал между тремя городами, не замечая дня и ночи, постигал и организовывал новое дело, искал и расставлял людей, запускал один за другим производственные участки. В одной из командировок он присмотрел в Минске молодого талантливого инженера – так на моторном появился главный конструктор Георгий Дмитриевич Чернышёв, в значительной степени определивший развитие предприятия на многие годы.

Родственники вспоминают, что в это очень непростое время Стомпелев чувствовал активную поддержку опытных ярославских руководителей – первого директора НПЗ Бориса Павловича Майорова и директора шинного завода Владимира Петровича Чеснокова. Вскоре товарищеские отношения переросли в дружбу, пронесённую через всю жизнь. Добрым советчиком оставался его предшественник на автозаводе Павел Фёдорович Дерунов.

За два года Ярославский моторный уверенно встал на новые рельсы. А Стомпелев, как можно догадаться, опять был переведён на новую должность – с апреля 1961 года он уже председатель областного объединения «Сельхозтехника».

Такие объединения создавались тогда по всей стране. За счёт механизации нужно было поднимать производительность труда в сельском хозяйстве. Точка отсчёта была ниже некуда: доили вручную, фермы чистили лопатами, воду коровам носили вёдрами. Стомпелев со своим рязанцевским опытом и практикой работы в промышленности показался кому-то «наверху» самой подходящей кандидатурой.

Надо – значит надо. Должность, как выразился один из бывших сослуживцев, была, аккуратно говоря, горячая. Чего стоила только одна из функций «Сельхозтехники» – по­ставка запчастей к изношенным вдрызг тракторам и автомобилям. Их никогда не хватало и не могло хватать, но в самых жестоких битвах за очередной список запчастей, чем бы они ни кончались, Стомпелева почему-то всегда понимали и «внизу», и «вверху».

Постепенно его заботами на фермах стали появляться транспортёры и доильные аппараты. Во всех районах области начали строиться станции технического обслуживания. Заурядная мастерская машинотракторной станции постепенно превращалась в производственную базу ярославской «Сельхозтехники»: она приросла цехом испытания двигателей, потом станцией технического обслуживания автомобилей. Был поднят с колен Ростовский авторемонтный завод. Совместно с Яро­славским моторным стомпелевская «Сельхозтехника» взялась за разработку собственных сельхозмашин, а через несколько лет, тоже вместе, они замахнулись ни много ни мало на разработку собственного кормоуборочного комбайна.

Как ему всё это удавалось? Чем он брал?

– Своим интеллектом, – услышала я от кого-то. – И неизменной интеллигентностью. Если виноват, он тебя «высечет», но уйдёшь от него не обиженным, а одухотворённым.

В «Сельхозтехнике» он проработал дольше всего, оттуда ушёл на пенсию.

Сын Сергей признаётся, что в детстве видел отца нечасто. Каким запомнился?

– Большим, сильным, добрым. Очень заботливым к маме и к нам с братом. Всегда вёл себя очень по-мужски. Утром холодный душ, гимнастика, и нас приучал к тому же. Зимой лыжи, коньки. Летом в санатории – большой теннис, он его очень любил.

С удивлением узнаю, что своей машины у Евгения Евгеньевича очень долго не было. За ним всегда была закреплена служебная с шофёром, на свою не хватало времени. Главный инженер моторного завода Артём Кегамович Башинджагян очень гордился своим «Москвичом», един­ственным в городе с окраской «металлик», иногда он заезжал на ней к Стомпелевым, и все ехали на дачу.

Свой автомобиль «Москвич-426» появился у Евгения Евгеньевича поздно, уже когда он работал в «Сельхозтехнике», но заядлым автомобилистом он так и не стал. А вот музыке оставался предан всю жизнь. В юности он играл в оркестре народных инструментов, созданном отцом. Тот когда-то служил в Петербурге в оркестре, организованном знаменитым Василием Васильевичем Андреевым – легендарным Андреевым, триумфально выступавшим со своим оркестром в 1900 году на Всемирной выставке в Париже. В Ярославле Стомпелев-старший обосновался в 1920-х годах. Создал свой оркестр, который с успехом выступал не только в нашем городе и области, но и во многих городах Советского Союза. Евгений Евгеньевич играл в оркестре отца и владел многими инструментами.

В 1937 году оркестр заслужил уже такое признание, что из самодеятельного был переведён в профессиональный. Музыкантам, в том числе и Стомпелеву-младшему, нужно было решать: оставаться в оркестре или предпочесть работу на производстве. Евгений Евгеньевич выбрал работу на производстве. Хотя на какое-то время взял на себя заботу о детском оркестре, созданном отцом во Дворце пионеров накануне войны.

Музыка не стала его профессией, но осталась с Евгением Евгеньевичем на всю жизнь. В доме до сих пор хранится его любимая балалайка и стоит пианино, которое помнит прикосновение его рук. В стенах их квартиры звучали в семейном кругу его баян и аккордеон, они и сейчас звучат в памяти близких.