Говорили, что кассу содержит какой-то отставной солдат, что её гостеприимные двери особенно любезно открыты людям, пропившимся на Ушаковке в обществе «этих» дам. Даже последнюю скоропостижную смерть в Мыркинских банях злые языки ставили в близкую связь с операциями тайной кассы ссуд. Пропился, дескать, человек до невозможности, заложил в кассе всю одежду с себя, так что выйти к добрым людям стало не в чем, и… очутился мёртвым в «семейных» банях купца Мыркина.
Слухи эти, наконец, сделались достоянием полиции, и пристав Горский прибыл на Ушаковку в сопровождении нескольких городовых и обывателей, уже имея соответствующее распоряжение полицмейстера. Явившись в дом Верховской, пристав нашёл в нём две комнаты, буквально заполненные разными большими и малыми узлами со всевозможными вещами житейского обихода. Тут были платья, кофты, юбки, воротники, жилеты, пиджаки и пр. В каждом узелке хранилась записка, в которой точно обозначено имя, отчество владельца и сумма, выданная в ссуду. Стены комнат сплошь увешаны верхним платьем, преимущественно мужским. В особых хранилищах найдены кольца и часы.
Всё имущество переправлено на ломовиках в полицию, куда вскоре же начали являться и клиенты кассы, указывая свои вещи и объясняя условия, на которых ими в минуту жизни трудную была взята ссуда. Займами служили мелкие суммы от 30 до 50 копеек, в большинстве случаев только на неделю. Причём за ссуду в 50 копеек залогодатель обязан был платить через неделю уже 70 копеек, т. е. более 2000 процентов годовых.
Кассу содержал квартировавший в доме Верховской отставной унтер-офицер Сергей Егорович Боршовский.
* * *
ФЕОДОСИЯ. Здесь проживала некая Авдотья К. Судьба заставила её заняться ремеслом проститутки. Девушке был выдан жёлтый билет и пр. Вскоре после этого ей удалось выбраться из злой ямы и пристроиться в семье чиновника Б., где она снискала расположение хозяев своей аккуратностью, усердием и добросовестным исполнением обязанностей в качестве горничной.
Таким образом, фактически она перестала быть проституткой, но юридически оставалась ею. Каждый понедельник в квартиру Б. являлся городовой и уводил плачущую и сопротивляющуюся девушку в участок «на осмотр». Эти позорные и тяжёлые сцены, конечно, не могли быть приятны и семейству Б., и им, быть может, пришлось бы расстаться с Авдотьей К., если бы не нашлись добрые люди, обратившиеся в севастопольское «Общество защиты женщин» с просьбой «раскрепостить» Авдотью.
Вопрос о «раскрепощении» передан был на рассмотрение членам общества – юристам, и, конечно, как и всякое подобное дело, оно протянулось бы довольно долго. Пришлось бы подавать всякие прошения, переписываться и т. д. А между тем Авдотья К. всё принуждена была ходить в участок на освидетельствование. Ни слова, ни просьбы не помогали.
И вот одной из севастопольских дам, госпоже Л., пришла в голову счастливая мысль: частным образом обратиться к феодосийскому полицмейстеру, изложив ему обстоятельства дела, и просить о содействии. Через два дня получен был ответ от феодосийского полицмейстера, в котором сообщалось, что у Авдотьи К. отобран жёлтый билет и выдан взамен обыкновенный паспорт. Таким образом, бедная девушка была освобождена и от позорной клички, и от осмотров, и ото всей этой мерзости.
Участь её теперь обеспечена, и она по-прежнему продолжает служить у Б. Хорошо, что так устроилось. Хорошо, что нашлись добрые люди, не побоявшиеся взять падшую в услужение, хорошо, что нашлись и другие, помогшие ей вырваться из того ада, в который она попала.
Но возникает вопрос: что если бы не все эти счастливые случайности, что если бы Авдотья К. не нашла себе места и т. д.? Что пришлось бы делать ей? И, вероятно, на Руси существует не одна такая Авдотья…