В апреле 1945 года 248-я стрелковая Одесская дивизия и её 771-й артиллерийский полк, в котором я воевал командиром взвода управления батареи, вела бои на плацдарме реки Одер в районе населённого пункта Гросснойендорф, километрах в тридцати севернее города Кюст-рина. Задачу, поставленную командующим фронтом Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым по расширению плацдарма, мы успешно выполнили и теперь напряжённость боёв несколько спала.
На плацдарм начали прибывать новые стрелковые подразделения, танки, артиллерия и другие рода войск. Чувствовалось, что приближается решающая битва за Берлин. 10 апреля я по распоряжению командира батареи, капитана Тюрина на огневой позиции проводил с орудийными номерами занятие по обращению с немецкими фаустпатронами. В своё время в предыдущих боях мы захватили их в достаточном количестве и теперь надо было обучить наших бойцов успешно поражать ими немецкие танки и другие цели в ближнем бою. Произведя несколько выстрелов по разбитой машине из различных положений, я предоставлял возможность сделать то же самое командирам орудий и наводчикам...
Общеизвестно, что Берлинская наступательная операция началась 16 апреля 1945 года, но не все знают, что практически бои начались на два дня раньше. Дело в том, что 14 и 15 апреля по всему фронту проводилась разведка боем, в которой участвовали десятки батальонов при поддержке авиации, артиллерии и танков. Это, по сути, было настоящее наступление. Именно так и оценило его фашистское командование и лично Гитлер.
Накануне этих событий нам поступил приказ передать свой участок обороны подразделениям 3-й ударной Армии и в составе дивизии передислоцироваться на главное направление под Кюстрин.
В ночь на 15 апреля, совершив 30-километровый марш, дивизион прибыл в указанный район. Свой наблюдательный пункт мы оборудовали на насыпи железной дороги и сразу включились в подготовку к наступлению. Времени в нашем распоряжении были всего сутки, а необходимо было организовать разведку противника, выявить его важные цели, систему огня, после чего подготовить данные для стрельбы по выявленным целям, для этого предварительно провести топографическую привязку (определить координаты) огневой позиции и наблюдательного пункта и самое главное – определить точные координаты целей. Ведь огонь планировалось вести в тёмное время, значит, корректирование огня исключалось.
И вот наступило 16 апреля 1945 года пять часов утра по московскому времени (3.00 – по Берлинскому). Невероятной силы удар потряс всё вокруг: это многие тысячи орудий, миномётов и «катюш» открыли огонь по боевым порядкам противника – в небо взвились вертикально три луча прожекторов, и почти одновременно с ними сто сорок прожекторов осветили и ослепили противника. Под их свет пошли в ночную атаку по всему фронту наши танки и пехота. Так началась Берлинская стратегическая наступательная операция – крупнейшая операция не только Великой Отечественной, но и всей второй мировой войны. Для меня этот день был знаменателен ещё и тем, что мне исполнилось двадцать лет. Вот так я по-фронтовому «отметил» своё двадцатилетие. Мощная артиллерийская подготовка, применение прожекторов и ночная атака застигли гитлеровцев врасплох и буквально подавили их. В результате этого прорыв первой полосы вражеской обороны был успешно завершён. Но впереди вырисовывались Зееловские высоты – и чем ближе мы подходили к ним, тем ожесточённее сопротивлялся неприятель, бросая в ответные атаки свою пехоту и танки. Наша 248-я дивизия, которой командовал генерал-майор Н. Э. Галай, наступала во втором эшелоне корпуса, но мы, артиллеристы, поддерживали своим огнём наступление соседней дивизии.
Находясь на наблюдательном пункте, я видел, как противник с подготовленных позиций встретил наши войска губительным огнём. Его самоходные орудия (фердинанды), тщательно окопанные и замаскированные, с расстояния порядка двух километров метко поражали наши танки. Было подбито несколько машин, остальные укрылись за насыпью железной дороги. Надо было срочно установить, откуда вёлся огонь, определить координаты целей, дать целе-указание командиру дивизиона и находящемуся рядом командиру танкового подразделения. Эту задачу я и мои разведчики успешно выполнили. В результате огнём наших танков и арт-огнём два фердинанда были подбиты. Чтобы лучше просматривать оборону противника в глубине, я занял наблюдательный пункт в железнодорожной будке наверху под крышей. При этом видимо проявил неосторожность и поплатился за это: противник выстрелил из орудия или танка – разрушил здание. На меня посыпались кирпичи и щебень, и я на некоторое время потерял сознание. Через несколько минут очнулся: лежу на земле, связисты извлекли меня из-под обломков и вытащили из разбитого здания. К счастью, для меня почти всё кончилось благополучно, и через полчаса я уже продолжал выполнять свои обязанности, хотя последствия этого ещё долгое время сказывались на моём слухе.
Чтобы быстрее выбить врага с Зееловских высот, вечером 16 апреля была введена в бой наша дивизия. Нашему дивизиону было приказано вести огонь по станции Вербиг. Гитлеровцы тоже подбрасывали свежие силы и яростно обороняли каждый рубеж. Бой шёл в течение двух суток. И только 18 апреля, отразив их очередную контратаку, сопротивление врага было сломлено: мы овладели станцией, в последствии городами Гузов, Буков и 21 апреля вели бои уже на окраинах Берлина и его пригороде Карлхорсте, в том самом, где Жуков в ночь с 8 на 9 мая принял капитуляцию Германских вооружённых сил.
В этот день перед нами открылся огромный город. Гитлеровцы его называли городом-крепостью. Улицы были перегорожены прочными баррикадами из железа и бетона, подходы к ним заминированы, окна первых этажей и подвалов приспособлены для ведения огня из пулемётов и фаустпатронов, на углах улиц располагались железобетонные будки для наблюдателей. Гарнизон фашистской столицы насчитывал до трёхсот тысяч человек с тремя тысячами орудий и минометов и двумястами пятьюдесятью танками. Комиссаром обороны был назначен ближайший сподручный Гитлера Иосиф Геббельс. По его распоряжению на стенах домов огромными буквами были выведены надписи «Берлин никогда не капитулирует», «Берлин будет немецким» (руками наших солдат позднее было дописано «Немецким будет, только без фашистов»). По распоряжению Геббельса для обороны города были мобилизованы мужчины до 60 лет включительно, из которых формировались отряды фольксштурма, а из молодёжи «Гитлерюгенда» – отряды истребителей танков, во-оружённых фаустпатронами.
23 апреля после овладения Карлхорстом перед нами открылась река Шпрее, а за ней Трептов парк. Ширина реки на нашем участке достигала 200 метров. Этот день мне запомнился ещё и потому, что приказом командира дивизиона майора Фисуна я был назначен временно исполнять обязанности начальника разведки дивизиона вместо раненого и отправленного в госпиталь старшего лейтенанта Куликова.
Спустя некоторое время поступила команда нашим артиллерийским разведывательным группам переправиться на западный берег Шпрее. Мы погрузились на паром, на который танкисты погрузили танк. На середине реки, огнём из прорвавшегося к берегу вражеского танка был пробит борт парома у самой воды, которая хлынула вовнутрь. Пришлось срочно освобождаться от груза. За борт полетело всё лишнее, в том числе трофейные велосипеды, даже мотоцикл, которые разведчики успешно использовали для выполнения боевых задач. Благодаря быстрым действиям экипажа катера, который буксировал паром, и нас, артиллеристов, мы успели добраться до берега.
Во время боёв за столицу фашистской Германии было много волнующих эпизодов. Остановлюсь на одном из них. Числа 27 – 28 апреля, поддерживая наступление пехоты и находясь на передовом наблюдательном пункте вместе с командиром роты, на широкой улице метрах в трёхстах от нас я заметил необычные группы людей, выходящих из подвалов домов. На солдат они не были похожи, в руках у них были, как нам показалось, метровые палки с каким-то утолщением на конце. При внимательном наблюдении мы установили, что это дети в школьных чёрных костюмах (кителях) с фаустпатронами в руках готовятся идти в атаку. Такое для нас случилось впервые, и мы, по правде говоря, несколько растерялись. С одной стороны – это противник, с другой – это дети-юнцы 13 – 16-летние. Мы с командиром роты запросили каждый своё начальство: как быть? В ответ было сказано: «Вам виднее, решайте сами, придумайте как-нибудь их попугать». Первый залп из винтовок и автоматов мы дали поверх голов, но это их не остановило; второй залп перед ними по брусчатке тоже не подействовал. Когда эти фанаты приблизились на 100 – 150 метров, в нашу сторону полетели гранаты, несколько пехотинцев было ранено. Тогда мы открыли огонь на поражение. Только после этого, видя как падают их товарищи, они начали разбегаться и укрываться в подвалах зданий. Такая картина наблюдалась и на участке наших соседей слева. После этого случая я долго задумывался над тем, правильно ли я поступил, что не открыл по ним огонь из орудий, ведь у меня была связь с огневыми взводами. Спустя много лет, просматривая один из документальных немецких фильмов, я увидел, как Гитлер 20 апреля в день своего рождения, выйдя из бункера, похлопывал по плечу и щеке таких же юнцов-фанатов, вдохновляя их на подвиги во имя фатерланда.
30 апреля и 1 мая наша дивизия вела бои в центре правительственного квартала. Уже были взяты здания Военно-воздушных Сил, гестапо, почтамта и другие. Впереди на углу Фосс-штрассе и Вильгельмштрассе стояло светло-серое трёхэтажное здание. На моей карте оно именовалось как дворец канцлера и было закодировано под номером 153. Как выяснилось позже, это была рейхсканцелярия и бункер, в которых находилось всё военное и политическое руководство Германии во главе с Гитлером. 301-й дивизии во взаимодействии с нашей дивизией предстояло его штурмовать.
Гитлеровцы упорно сопротивлялись. Это надо понимать, ведь они защищали самого Гитлера! Сюда были брошены лучшие эсэсовские части, гестаповцы, моряки, лётчики, бригада охраны ставки, добровольцы фольксштурма и другие.
Утром 1 мая артиллеристы получили приказ огонь прекратить, т. к. в это время велись переговоры с германским командованием, которые, как позднее стало известно, ни к чему не привели, т. к. немецкая сторона отклонила наше требование о безоговорочной капитуляции. На 18 часов 30 минут был назначен новый штурм ставки.
И вот, примерно в 2 часа ночи мы овладели всем зданием канцелярии и прилегающим садом. Сопротивление врага было сломлено. А к полудню стрельба смолкла повсеместно.
Трудно описать, какое чув-ство радости и гордости за победу испытывали мы 2 мая в центре поверженного Берлина. Из окон зданий повсюду свешивались белые флаги и полотнища – признаки капитуляции. Из подвалов, развалин домов, из тоннелей метро, из окопов и траншей выходили немецкие солдаты и офицеры с белыми флагами и спрашивали у нас, где сдавать оружие. По улицам немецкой столицы потянулись длинные колонны капитулировавших фашистских войск. Впереди каждой колонны шагали офицеры. С гордостью победителей мы смотрели на врагов, сокрушённых в бою, на чёрную силу фашизма, сломленную и раздавленную Советской Армией.
В эти победные праздничные дни мы узнали, что все воины расписываются на стенах рейхстага, доступ в который был свободный. 9 мая в День Победы, когда все улицы центра Берлина были заполнены ликующими советскими солдатами и офицерами, я со своим земляком сержантом Кустовым пошёл в рейхстаг. Мы были сильно удивлены тем, что все стены внутри здания уже исписаны автографами воинов-победителей. С трудом мы отыскали небольшое местечко, где углем написали «Мы из Ярославля», на большее места просто не хватило. Воодушевлённые чувством исполненного долга мы уходили с площади рейхстага, над которым на куполе алело Знамя Победы. Свершилось то, что должно было свершиться, чего ждал наш народ и всё человечество мира долгих четыре года.
Владимир Алексеевич ЖИЛКИН, участник штурма Берлина