На такого собеседника и старшего товарища тогда этим ребятам просто повезло. Он мог со знанием дела говорить на злобу дня, не зря же писал эпиграммы на политиков. Но у него был свой взгляд и на то, откуда естьпошла Русская земля. Славянские первопоселенцы, доказывал он, обживать начали ее не из Киева, а из наших краев, с берегов озера Неро. О далеких предках умел он рассказывать так, словно были они его друзьямиприятелями.
Михаил редактировал школьную газету «Большая перемена». Назвал ее по своему любимому телефильму, с героем – учителем истории, похожим на него: оба на дух не принимали всяческой проформы и показухи. Задумал музей этих мест, хотел всерьез связать с ним собственную судьбу. Почти полностью собрал экспонаты. Вместе с отцом писателем Борисом Сударушкиным начал подыскивать помещение.
Директор школы Ирина Канторина напомнила: Михаил считал, что музей должен быть школьным. Говорил об этом: «Хорошая психотерапия». Желание его выполнил отец. Посвятил сыну один из планшетов – с книгами, рукописями, посмертной подборкой стихов.
– Так что музей наш, – говорит Ирина Александровна, – для дня памяти место самое подходящее, двери откроем всем желающим.
Дома у Сударушкиных большого поминального застолья, судя по всему, сегодня не предвидится. «Беда до сих пор лежит на сердце тяжелым камнем», – Борис Михайлович вправе сказать так и за себя, и за супругу Наталью Евгеньевну.
Наверное, сходят на кладбище, а потом, может быть, просто помолчат в комнате, которую Сударушкины до сих пор называют Мишиной, ничего там не переставляют. Может быть, лишний раз вспомнят, каким он был талантливым парнем. Не исключено – про то, как в должности сотрудника по рекламе спасал, и не единожды, журнал «Русь», где отец был замредактора, от исторических ляпсусов.
Както отец дал ему почитать авторскую рукопись – рассказ под названием «Любовь ямщика». Сюжет из времен ростовского князя Василько, погибшего в 1238 году в Ситской битве. Вскоре из Мишиной комнаты начали доноситься сперва ехидные смешки, а затем и возмущенные «ну и ну». Открылась дверь, сын вернул рукопись со словами:
– Не рассказ, а сплошная мура.
– Ну и суров же ты, – пробовал вступиться за автора Сударушкинстарший. – И лирика бывает с историческим колоритом.
– Ничего себе, «колорит». Ямщика на таксиста заменить, получится рассказ о Ростове наших дней. И кстати, до ордынского нашествия в русском языке слова «ямщик» не было, оно появилось гораздо позже, от татарского корня.
Подумав, что сына просто малость заносит, отец все же заглянул в словарь. Победа была на стороне Михаила, как, впрочем, и всегда в подобных случаях.
Пять посмертных книг сына выпустил Борис Сударушкин. Собрал еще одну, назвал «Истории оборванные строки» – избранное, с размышлениями Михаила о ростовской древности, очерками о братоубийственных боях в Ярославле летом 1918 года «Расстрелянное детство», с рецензиями на прозу журнала «Русь», с неизвестными стихами: была у Михаила такая привычка – писать на книжных закладках.
За издание взялась ассоциация тверских землячеств. Гдето поближе спонсора не нашлось. К пятой године выпустить книгу не успели и тверяки. Но твердо обещали отпечатать тираж к концу года. Вместе с Борисом Михайловичем полистали мы верстку. Прочли вслух из стихов на закладках: «Путешествуя во времени из Ростова в Ярославль, проникал я в тайны древние, миф и явь распознавал. Понял: русская история без начала и конца. Наша доля – нас достойная, вплоть до плахи и венца».
Всеволод ЛЕЖНЕВСКИЙ