В Ярославле его приняли с интересом, работу подыскали быстро – ответственным секретарем «Северного рабочего». Но, оказалось, она ненамного спокойнее командировочной жизни.
Одновременно с Харитоновым в редакцию прибыл новый редактор Исаак Коган, до этого редактировавший газету «Красная Татария». Сразу же началась подготовка к выпуску областной шестиполосной газеты: «Приходится сидеть в редакции день и ночь. Устаю до изнеможения», – записал Николай Андреевич в своем дневнике, который начал вести по возвращении в Ярославль.
1 апреля «северяне» выпустили первый номер: «Помоему, не особенно удачный, сухой, непрерывные собрания, совещания, «летучки». Мне, по долгу службы, приходится всегда выступать, ругаться, призывать... Себя чувствую неважно. Похудел так, что остались нос и глаза».
В конце апреля на партийном собрании Николай Харитонов выступал с самоотчетом: «Особо важных разговоров не было. В порядке профилактики предупредили, чтобы не сделался формалистом и сухим человеком. Я считаю, что такие качества не являются добродетелью, стараюсь от них избавиться, но условия работы заставляют быть с людьми принципиальным и требовательным».
На том же собрании коммунисты поставили вопрос о жилье для ответсекретаря. В середине мая Николай Андреевич получил ордер на две комнаты – для себя, матери и племянницы Людмилы в доме на проспекте Ленина в одном подъезде с семьей Марка Лисянского.
Бытовые условия улучшились, а здоровье – нисколько: «Больше того, хватив на работе через силу, я стал чувствовать себя исключительно плохо. Правый бок болит отчаянно, не дает ни сидеть, ни лежать». Подал Когану заявление с просьбой освободить от должности ответственного секретаря. После долгих проволочек просьба была уважена: «Я теперь буду заведовать отделом международной и внутренней информации. Это куда легче, чем делать всю газету и набивать шишки каждый день за ляпы и промахи других».
Редакция, как остров в неспокойном море страны, мира. Все происходит через нее.
В августе 1936 года в Москве проходил процесс троцкистов. В дневнике перечислены фамилии подсудимых, «с полным одобрением принимается приговор».
18 июня умер Максим Горький: «Ушел из жизни мировой поэт, творец новой литературы, борец за новую жизнь. Так трудно представить, что его уже нет в живых».
«19 июня у нас открылся областной слет стахановцевльноводов. На открытие приезжал М. И. Калинин».
В типографии на днях пускают новую ротацию, и «Северный рабочий» будет выходить форматом «Правды»: «Новая ротация работает хорошо. Она может дать по 25 тысяч экземпляров в час. По случаю пуска машины вечером в редакции был товарищеский чай».
А на следующий день в «Северном рабочем» вышла полоса, посвященная испанским женщинам и детям, мужья и отцы которых сражаются против фашистских мятежников, с передовицей Николая Харитонова: «В Испании происходят дела большого значения. Мятежники наступают на Мадрид. События обостряются до крайности».
Харитонов – на бюллетене. Много читает – только во время болезни и представляется такая возможность. Прочитал книгу «Внешняя политика Великобритании», Е. Тарле «Наполеон», дневник А. С. Суворина.
Пришла путевка в санаторий «Плес». Красивые места, хорошая погода, но медики, видимо, не имеют возможности делать необходимые процедуры. Отправляют человека для этого в Ярославль, где знаменитый доктор Голосов кладет его в свою больницу, делает несколько выкачиваний жидкости из легких. В Ярославле успел посмотреть «Новые времена» Чарли Чаплина: «С художественной точки зрения картина замечательная. Идеология, как и раньше, хромает». Прочитал книгу А. Смедли «Герои советского Китая» – «Одна из лучших книг о советском Китае и его героях». «Читал Р. Мюра «Как управляется Британия».
«Замечаю, читать теперь я стал не все, что под руку попадает, а только книги по тем вопросам, которые меня интересуют и полезны для работы. Жаль, что такая установка в чтении приходит поздно (мне скоро 30 лет), но лучше поздно, чем никогда».
Болезнь периодически обостряется, снова тяжелые процедуры: «Был в хирургической больнице. Очередную выкачку гноя из правого бока сделали. Когда эта история прекратится – не знаю».
А в редакции происходили тревожные события. В «Правде» за 26 августа 1936 года был напечатан обзор «Плоды безответственности», описывающий деятельность редактора Когана. 31 августа появилось решение оргбюро ЦК ВКП(б) по Ярославской области – Коган снят с поста редактора, как не справившийся с работой и не изживший до конца свое троцкистское прошлое.
Однажды Харитонов вернулся домой темнее тучи: «Оказывается, Коган после того, как его пропечатали в «Правде» и сняли с редакторства областной газеты, решил покончить с собой. Просил четыре дня свою жену Фаню уйти вместе с ним из жизни. Та отказалась. Тогда он бросился под поезд. Мотив тот, что, мол, раз мы троцкисты, то нам жизни не будет и нечего зря страдать. Похороны были скромные – присутствовало всего шесть человек».
Николай Харитонов уже успел и на себе почувствовать уколы недоверия и подозрения. Однажды его вызвали в отдел печати областного оргбюро ЦК ВКП(б) и поинтересовались, как три дня назад он разговаривал по телефону с заведующим промышленным отделом оргбюро тов. Журавлевым. Он рассказал, но для себя отметил: «Интересуются не только тем, как работаем, но и как разговариваем с начальством. Не удержался, сказал, что за этим, собственно, не стоило вызывать в оргбюро».
Он был на бюллетене слишком долго, все сроки кончились. Надо было идти на инвалидность: «Такая перспектива меня совсем не устраивает. Пошел в тубдиспансер и попросил, чтобы меня выписали на работу, что молодой доктор мне и устроил. 22 октября принимаюсь за очередные дела в редакции».
Его печатают часто, но бывают сокращения и неаккуратная правка. Главная тема – Мадрид. В праздничный, октябрьский номер ему поручили сделать испанскую страницу, потом полосу к открытию съезда Советов – первого и последнего в нашей молодой области. «Испанская» полоса вылетела – не учли материалы, переданные по радио из Москвы. Пришлось корежить весь номер. Мне тоже пришлось повозиться до трех часов, пришел домой усталым и разбитым».
В тот день ему исполнилось тридцать лет: «Прожито немало, а сделано? Как жаль время, как ничто другое на свете».
«Заходил в типографию. Теперь у нас четыре линотипа и хорошая ротация. Уже не кустарная мастерская». «Вести из Испании печальные – республиканское правительство уехало из Мадрида в Валенсию. Бои идут у самых стен города».
«В Москве открылся VIII Чрезвычайный съезд Советов. Вместе с товарищами слушал в редакции доклад тов. Сталина о новой Конституции. Впечатление настолько большое, что сейчас трудно его выразить. Пройдут годы, пройдут века, и люди с благоговением и трепетом будут вспоминать день 25 ноября 1936 года».
«Сегодня утвердили окончательный текст Конституции СССР. У нас в редакции радиопередача текста Конституции и постановлений закончилась около двух часов ночи. Газету начали печатать 6 декабря в 11 часов утра».
«10 декабря вечером читал лекцию о международном положении. Взял три темы: «Месяц борьбы за Мадрид», «Германояпонское соглашение», «Война в Суйюани». Говорил 2 часа 30 минут. Народ интересуется: почему мы понастоящему не помогаем республиканцам Испании?»
«В газете напечатаны мой «Международный обзор» и передовая «Сталинская политика мира». Народ готовится к Новому году – 20му году Великой пролетарской революции». «В редакции 1 января был устроен новогодний вечер. Возвратился домой поздно – барышню провожал».
Не обошло Харитонова и такое общее увлечение молодежи тех лет, как шахматы. В его дневнике отмечен и международный шахматный турнир в Наттингеме, где Капабланка и Ботвинник поделили первое и второе места.
В октябре 1936 года в Ярославль приехал гроссмейстер Андрей Лилиенталь и дал сеанс одновременной игры на 42 досках. В игре участвовал и Николай Харитонов. «И позорно проиграл. Сделав неточный ход в дебюте, я дал выложиться противнику, захватить центр, после чего он развил бурную атаку. Гроссмейстер пожертвовал мне три фигуры и заставил меня сдаться на 26 ходу. Завтра опять будет дан сеанс и придется взять реванш. В прошлом году в Москве я у него выиграл».
А в редакции молодежь надумала разучивать западноевропейские танцы. Николай Харитонов – с ними. «Хотя лучше бы, конечно, учили языки».
В январе Николая Андреевича вызвали в областное управление НКВД. Спрашивали, что он знает о работающем в редакции художнике Огоренкове. Он рассказал, что во время службы в Красной Армии знал его как Курбатова, но в 1935 году тот поступил в «Северный рабочий» под другой фамилией. Почему произошло изменение фамилии, Харитонову неизвестно.
Болезнь снова обострилась. Но чуть полегчало, и снова писать, читать. 21 февраля пришлось ночевать в редакции – почти до утра принимали и печатали текст Конституции РСФСР. «Газету приходится макетировать не раньше полуночи – раньше «ничего неясно».
«День Красной Армии – 19я годовщина. Все газеты хорошо отмечают это событие. Наш «Северный рабочий» изуродовал дуракцензор: он выкинул фамилии военных изпод снимка, и получилось – люди имеют чины, а фамилий не имеют. Когда печать будет умной, не зависящей от идиотов?»
Тучи над головой Николая Харитонова сгущаются. Его мнения о коллегах, о работе редактора вряд ли комуто нравятся. А он скрывать свое мнение не умеет. И вот кульминация.
В выходной день, в полдень в редакции началось отчетновыборное собрание. Продолжилось вечером следующего дня и шло до трех часов ночи. Выступил Харитонов. Внес свой проект резолюции, который и был принят. Работу парткома признали неудовлетворительной. Сильно досталось руководству редакции. «Кажется, что это мне даром не пройдет».
Вечером собрали еще одно собрание – исключили из партии за притупление политической бдительности В. Смирнова. «Я написал проект предложений об улучшении работы отдела международной и союзной информации. Потолковал с Васильевым (и. о. главного редактора «Северного рабочего» в то время. – Прим. ред.). Но пока проект висит в воздухе, и обсуждать его никто не собирается. Со времени партийного собрания Васильев со мной вообще не здоровается даже, делает вид, будто меня не замечает... Понятно, откуда все это идет, но ни под кого подлаживаться намерения не имею. Наоборот, постараюсь повернуть дело так, чтобы поняли значение критики и самокритики в наше время».
У него не хватило сил. Он успел только прочитать еще лекцию для рабкоров о международном положении и, конечно, об Испании. Дочитал второй том воспоминаний Пуанкаре. Началось тяжелое обострение болезни. Стационар, процедуры. Но все уже было бесполезно. Он умер дома. Дневники сохранила и передала нам его племянница Люся, Людмила Владимировна Макарова.
Инна КОПЫЛОВА