Тоцкий атомный фронт

Брест – центральная крепость-плац, на котором выстроились полки и дивизионы 348-й Корсунь-Шевченковской ордена Богдана Хмельницкого артиллерийской бригады под командованием генерал-майора Бабаскина с приданными частями 128-го Гумбиненского стрелкового корпуса.

У солдат за плечами вещевые мешки, скатки, на ремнях патронташи, сумки с дисками и рожками, финские ножи, фляги, на боку – противогазы. У офицеров – пистолеты в кобурах.

Слухи о том, что мы должны куда-то передислоцироваться, витали в частях более месяца. Одни говорили, что мы направляемся в Германию, другие предполагали, что мы едем на Дальний Восток и куда-то далее. Лучше всех были осведомлены жёны высоких офицеров, но контакта с ними не было.

Все разговоры закончились, как только особисты на четверти стандартного листа взяли с нас подписку о неразглашении военной государственной тайны на 25 лет.

В вагоны и на платформы вместе с техникой погрузились довольно быстро. Невдалеке от нас на платформы с помощью аппарели въезжали танки и другая военная техника. Всё крепко принайтовывалось. На каждой платформе после погрузки оставались по два часовых. В целях сохранения тайны погрузка производилась в вечернее и ночное время. И хотя, как мы узнали позже, эшелонам была дана «зелёная улица», останавливались довольно часто.

Меньше чем через сутки наши эшелоны остановились на незаметной станции Тоцкое в Чкаловской области. Разгрузились значительно быстрее, чем погружались, и с ходу на колёсах мимо деревни Кирсановка устремились на заданные плацдармы. 

Это теперь нам известно, да и то отнюдь не всё, что в Тоцких учениях приняли непосред­ственное участие сорок пять тысяч военнослужащих, включая обороняющиеся части, в основном местного гарнизона и чкаловских военных училищ, в их число входили тридцать девять тысяч солдат, сержантов и старшин и шесть тысяч офицеров, генералов, адмиралов и маршалов. 

Первое, что мы сделали, – это приступили к строительству, как и все другие участники учения, палаточного городка. В первые дни и даже часы на Тоцком полигоне мы, наконец, узнали, что прибыли для участия в войсковых командно-штабных учениях с применением ядерного оружия, любые сведения о котором в те времена были военной и государственной тайной. 

Резко в лучшую сторону для личного состава изменились качество и уровень питания: ежедневно мы стали получать сгущённое молоко, шоколад, мясо в достаточном количестве, а ближе к середине лета – яблоки, арбузы, помидоры, огурцы и т. д. Увеличился и объём порций. Одним словом, мы здоровели и крепли на глазах.

Уже через месяц после прибытия личный состав подразделений, участвующих в учениях, стал выезжать на боевые поля для подготовки железобетонных, деревянно-земляных и других сооружений и коммуникаций, прежде всего, для выполнения поставленных на учениях задач сохранения жизни и здоровья личного состава, боевой техники, боеприпасов, спецаппаратуры и инструментов.

В июле-августе 1954 года личный состав подразделений первого броска, готовясь к учениям, по два месяца не снимал противогазов разного типа и конструкции. В них рыли глубокие аппарели (до четырёх с половиной метров глубиной), земляные ёмкости для оборудования блиндажей, дзотов, дотов и ходов сообщения, траншеи, окопы. Закапывали глубиной на штык лопаты проводную связь. И всё это при жаре в 36 градусов, углубляясь почти в каменный суглинок, где каждые 300 граммов грунта доставались при помощи насаженного на киркомотыгу штыка лопаты. Оттянешь от подбородка маску с трубкой, выльешь оттуда пол-литра боевого пота – и снова за дело. 

Множество агентов из стран-противников стремились тогда попасть в район учений. И теперь в некоторых специальных учебниках описан следующий случай.

Идёт по дороге крепкий, бравый старшина в амуниции и обмундировании, полностью соответствующем требованиям командования учений: гимнастёрка, бриджи, сапоги, пилотка со звездой, портупея; на боку, как положено, фляга, пистолет в кобуре; за спиной, как ранее говорилось, вещмешок и скатка. Идёт старшина, напевает, а стоящий на посту солдат: «Стой! Кто идёт?». Старшина отвечает, правда, остановившись: «Ты что, солдат, не видишь, кто идёт?» Солдат окрик повторил, положил старшину плашмя на землю уставной командой: «Ложись!» – да ещё и выстрелил в воздух. По сигналу на место явились начальник караула и особист, который вскоре по документам распознал в старшине агента. Оно и понятно: наш контрразведчик – специалист своего дела. Но как же мог солдат, да ещё из деревни, определить в старшине чужака? Оказалось, довольно просто: экипировщики агента знак гвардии привинтили к гимнастёрке с левой стороны вместо правой. Вот солдат, бдительно осмотрев прохожего, выявил шпиона. 

Мы же продолжали готовиться к учениям, дата которых всё приближалась. Ежедневно с позиций производились учебные стрельбы, самолёты на мишенные поля полигона сбрасывали болванки фугасных и зажигательных бомб, ракетные установки наносили удары по «противнику», пока не боевыми. Но эти учения отличало и много особенностей. Например, под будущим эпицентром надземного ядерного взрыва был выложен размещённый в специальных приямках белый известковый крест, и ежедневно самолёт ТУ-4 под командованием В. Я. Куторчева проводил учебное сбрасывание макета атомной бомбы, которая с места падения доставлялась на место взлёта и вновь загружалась в самолёт.

В. Я. Куторчев умер на моих руках на 76-м году жизни в научно-лечебном центре Комитета ветеранов подразделений особого риска Российской Федерации 15 июня 1995 года.

На разборе на следующий день после окончания учений министр обороны назвал Куторчева полковником и сказал, что его подвиг достоин высшей награды. Уже в середине 90-х годов Василий Яковлевич рассказал свою «тоцкую историю» более подробно. Бомбу он сбросил с высоты 9 тысяч метров, разорвалась она на высоте 358 м в 9 часов 34 минуты 14 сентября 1954 года с мощностью взрыва до 60 клт (Хиросима – 638 м, мощность до 10 клт). После взрыва самолёт В. Я. Куторчева должен был уйти от ударной волны и воздействия иных поражающих факторов, ибо бомба сбрасывалась без парашюта. 

До взрыва стекло кабины самолёта было замазано специальной тёмной керамической краской, которая от сотрясения частично осыпалась. Лётчик после взрыва полностью отвёл от себя штурвал самолёта и скоростным манёвром ушёл от последствий взрыва. Он был представлен к званию Героя Советского Союза. Но высокую награду, по его словам, кто-то перехватил. Награждён же Куторчев был только орденом Ленина.

Следует сказать, что к Тоцким учениям, равно как и при подготовке к ним, была привлечена самая совершенная для того времени военная техника в составе 600 танков и САУ, 520 орудий, тяжёлых миномётов и реактивных установок, 320 самолётов, в том числе два дальнего дейст­вия ТУ-4, 6 тысяч автомобилей и около 1 тысячи единиц военно-инженерной техники. При подготовке к учениям основной склад боеприпасов располагался на территории со сторонами в 1 км и высотой штабеля до 180 см, с охраной по каждой из сторон одним часовым и одним почаском. В районе боевых полей были вырыты вручную и механизированным способом десятки километров окопов, траншей, противотанковых рвов, построены тысячи блиндажей, дзотов, дотов, аппарели и другие инженерные сооружения. Именно эти укрытия помогли спасти живую силу, боевую технику и боеприпасы от прямого воздейст­вия поражающих факторов ядерного взрыва.

Первоначально учения были назначены на 4 сентября 1954 года, но, то ли ветер дул не в ту сторону (а как определить «ту», если вокруг – и на восток, и на запад – Оренбург и Куйбышев, да и другие крупные населённые пункты?), то ли из-за того, что нужно было отвести передний край от предполагаемого геометрического эпицентра, Тоцкое военное ядерное мероприятие руководством страны, Министерством обороны СССР и учёными было перенесено на 14 сентября, а все войска с 2,5 км отвели на рубежи в 4-4,5 км.

Огромная масса войск, не тратя ни одного дня и часа, продолжала интенсивную подготовку к учениям, где результативность действий каждого была неоценима не только в боевом отношении, но и в моральном, тем более, что должно было примениться ядерное оружие, где минимальная задержка в действиях могла стоить десятков тысяч жизней и разрушений отнюдь не опытовых объектов. И вот тут грянула дизентерия, «выстреленная» с тех далёких 20-40-х годов инфекционной палочкой, расплодившейся в Тоцких лагерях и теперь поразившей до 30 процентов личного состава наших подразделений.

Военный врач одного из полков 50-й дивизии, а ныне полковник медицинской службы в отставке В. Орехов рассказывает, что руководитель учений маршал Советского Союза Г. К. Жуков собрал командиров частей и старших врачей и дал команду: «Прекратить!». Всем заболевшим выдали висмутсодержащие препараты. Понос прекратился, а болезнь – нет, так как лечение требовало значительно большего времени, причём в стационарах. Вот и пошли 14 сентября на «ядерную войну» военные с больными желудками.

При подготовке к учениям обмундирование и обувь участникам меняли несколько раз, так как 36-градусная жара, пыль и ветер быстро превращали всё в обесцвеченное тряпьё. Тем не менее, как и положено, свежие белые воротнички подшивались ежедневно и требования к личному составу на утренних и вечерних проверках были столь же высоки, как и на зимних квартирах.

За сутки до взрыва из деревень Маховка, Ольховка (Ольшевка) и других, близких к эпицентру, местное население было отселено за тридцать и более километров, в частности, в Сорочинск.

Выданное за 10-11 часов до взрыва нательное тёплое бельё и тёплые портянки говорят о том, что даже высшая ядерная наука понятия толком не имела, что с нами произойдёт и со сколь быстрыми и отдалёнными последствиями поражающих факторов ядерного оружия.

В преддверии учений, за четыре месяца до взрыва, за месяц, за сутки возникло ли у кого-нибудь чувство боязни или трусости, чувство самосохранения, желание убежать с учений, нежелание после взрыва выйти из укрытия и далее следовать к чрезвычайно опасным участкам поверхности, стремление избежать выполнения боевой задачи в условиях после взрыва и ракетно-миномётной стрельбы боевыми и бомбардировок, опять же боевыми, заданных боевых полей полигона, не портя дорогого эпицентра, где перед взрывом располагались опытовые (без людей) объекты: танки, самолёты, артиллерия, ракетная техника, строительные сооружения разного рода, животные и даже насекомые? Теперь, рассматривая все наши документы, в том числе и ПТВУ, через пятьдесят пять лет, можем смело и откровенно заявить, что фактов трусости, избежания событий, ухода от них на ТВУ, да и на других полигонах – Семипалатинском, Новоземельском, Капустин-Ярском, во время ликвидации радиационных аварий на атомных подводных и надводных кораблях, при сборке ядерных зарядов до 31 декабря 1961 года не было.

СССР был многонациональной державой, и в состав военных ядерщиков входили представители всех союзных и автономных республик, национальных областей и округов. Мы учили друг друга эстонскому, киргизскому, туркменскому, литовскому, да и многим другим языкам, ибо всё это было памятно, интересно и сохраняло особую систему отношений между военными, где в основе всего был русский язык, доминантный, сильный, убеждённый, командный, правильный, что позволяло большинству представителей иных национальностей выходить из кадровой или срочной службы грамотными, образованными, в меру начитанными, но самое важное – преданными Родине и способными на её защиту.

Прошло уже пятьдесят пять лет, а до сих пор помню сержантов Палия и Парфенова с Украины, ефрейтора Батырова из Киргизии (он научил меня Киргизскому гимну, который помню до сих пор), Аман Непеса Непес Дурды и Ходжаева из Туркмении, Байселбаева, Тайгушанова и Дюсенбаева из Казахстана, Бадаляна – арменина из Азербайджана и Папазяна – арменина из Армении, Эйно Тяновотса из Эстонии. Да разве всех перечислишь, кто, положив свои сердца на ядерную амбразуру, защитил от превентивного нападения ядерных сил США, у которых к тому времени были готовы тысячи носителей и изделий!

В 23 часа 30 минут 13 сентября 1954 года, ещё раз крепко поужинав, тоцкие воины отошли ко сну. Над лагерем наступила пронзительная, ещё почти летняя тишина. Только часовые на постах с боевым оружием и при боеприпасах охраняли покой спящих и военные объекты. 

14 сентября подъём был на час позже, чем обычно, то есть в 7 часов, лёгкая зарядка, опять же для всех солдат, сержантов, старшин и офицеров, и более чем плотный завтрак: макароны с маслом и мясом, сгущёнка – по банке на бойца, арбузы, яблоки, кофе, чай и даже компот. Всё сдобрено почти килограммом серого и чёрного хлеба.

После завтрака надели на себя всё то, что было приготовлено с вечера. Зашли в блиндаж в восемь накатов толщиной крест-накрест, сделанный почти вровень с землёй, дабы «шапку» не снесло ударной волной. Предварительно проверили в аппарелях машины, а на вентилятор блиндажа положили камень, точнее, валун пудов на двадцать. Закрыли плотно двойные двери блиндажа и стали ждать взрыва.

Ровно в 9 часов объявили специальную 

команду. Мы привычно натянули противогазы, а поверх противоипритного костюма (ПИКа) надели плащ-палатки, затянув их капюшоны.

Чуть ближе к половине десятого стал слышен гул самолёта ТУ-4 на высоте порядка 9-10 тысяч метров (это всё узналось значительно позже, через десятки лет) и сопровождавших его ведомого и истребителей.

9 часов 34 минуты – казалось, земля вырвалась из-под ног и закачалась в амплитуде деревенских качелей. Затем – удар, похожий на удар тромбовки о землю, но увеличенный по мощности во много тысяч раз, ибо показалось, что земля проваливается под нами (более чем через 55 лет мы узнали, что ударная волна могла достигнуть слоя мантии Земли). А далее через какие-то доли секунды в блиндаже раздался страшнейший треск, пронизывающий душу и тело, вызывающий на какое-то мгновение остановку сердца, дыхания, зрения, напоминающий по звуку разрыв двумя руками плотной пергаментной бумаги, но увеличенный по мощности и силе звука в тысячи, а, может быть, в миллионы раз. Затем наше подземное сооружение как бы осветилось голубоватой вспышкой.

Командир батареи капитан Аминев выскочил из блиндажа, чтобы проверить прерванную связь, но чёрное страшное облако, которое ещё не выбрало себе основного пути, кружило над районом, прилежащим к эпицентру, на разных расстояниях, в том числе и над нами. Комбат тут же по лестнице буквально скатился вниз и прикрыл двери. 

Через 45 лет после взрыва (только в 1998 году) от директора саровского музея «Арзамас-16» я узнал, что наша Тоцкая бомба была мощностью до 60 клт, причём сброшенная с самолёта без парашюта, она позволила ему уйти от взрыва на расстояние всего в несколько десятков километров, с резким подъёмом до максимальной высоты. Вынужден повториться, что бомба была взорвана на высоте 358 метров (Хиросима, август 1945 года – 638 метров, мощность – до 10 и чуть более клт).

Наиболее близкое дислоцирование первой линии обороны и наступления войск было около 4,5 километра от эпицентра. Через 40 минут после взрыва объявили сигнал «Радуга» (отбой). Мы вышли из своих блиндажей и обнаружили, что листвы на деревьях не стало. Она плотным ковром толщиной до 30 сантиметров покрывала землю, оставив деревья голыми, как бывает глубокой осенью. Наш валун снесло на десятки метров в сторону, а ведь он был весом порядка двадцати пудов. Кабины многих автомобилей в аппарелях раздавило, разбив дверные стёкла. На лежащей рядом бахче арбузы с одной стороны изрядно подгорели. И это только начало дей­ствий атомного фронта.

В это же время началась артиллерийская и миномётно-ракетная стрельба боевыми по целям артполигона и бомбардировка опытовых объектов с осуществлением всех операций в течение 20-40 минут.

Подполковник Буланов из Бреста, который участвовал во взятии Берлина и был на Тоцких учениях командиром батареи «соток», рассказывал, что стрельба из его орудий велась в 1,3 раза интенсивнее, нежели в Берлинской операции. Стволы орудий вместо зелёных стали чёрными, подгорела резина на колёсах, лица артиллеристов от копоти почернели. Вокруг на десятки километров стоял неумолчный грохот канонады, перемежавшийся со звуком разрывов боеприпасов на полигоне. Поднялась такая пыль, что можно было с трудом различить контуры автомобилей.

Танки 12-й мотомеханизированной дивизии почти по башню подпёрло надвинувшейся землёй. Для вывода в бой их пришлось вытаскивать при помощи артиллерийских тягачей.

Пронзительно голубое небо начало затучиваться, и пошёл моросящий дождик, в этих условиях крайне опасный для участников учений, который внезапно прекратился. Солнце приступило к своим дневным обязанностям и стало жечь немилосердно, в то время как личный состав подразделений первого броска после атомного взрыва ни на секунду не снимал ни противогазов, ни плащ-палаток, ни касок. 

Личному составу мотомеханизированного батальона 12-й дивизии дана команда на броне танков и бронетранспортёров проследовать через эпицентр взрыва, завернувшись в плащ-палатки, разумеется, в касках и противогазах со стрелковым оружием в руках. Подразделения разведки также, но на машинах, двинулись по дорогам несколько поодаль от эпицентра.

Здание деревенской одноэтажной школы горит ярким пламенем, крыша снесена, лежит в 100 метрах от здания на земле, как срезанная, и тоже горит. Огонь буйствует в лесу слева и справа от дороги, причём пламя кажется не жёлтым, а белым, как при электросварке. Температура огненного шара составила не менее 95-и тысяч градусов – и вот её результаты.

На привязи около одного из уцелевших деревьев стоит ещё живая лошадь с вытекшим глазом и оторванной ногой. Неподалеку от неё – опять же живая, блеющая отара овец, спёкшаяся изнутри.

Подъезжаем к деревне Маховка. Внизу у речки дома целы, а чуть повыше их нет вовсе – они снесены с лица земли, и кое-где остались только обугленные печи.

Как ранее мы писали, жители были отселены, и жертв быть не могло. Там, где огонь оставил стволы деревьев в целости, горели только кроны, а внизу, на обожженных лужайках, было полно жареных грибов. В других местах стволы деревьев без крон, как противотанковые надолбы, были забиты в землю с высотой до двух-трёх и более метров. И это на очень большой площади. И всё вокруг горит.

В деревне Ольховка (Ольшевка) домов нет, видны машины штаба руководства, офицеры с повязками на левой руке, в большинстве своём в противогазах, пожарные расчёты занимаются тушением остатков домов, но воду берут из своих цистерн.

Подразделения разведки часто спешиваются и выполняют боевую задачу по обслуживанию артиллерии, и не только. Никакой болтовни, возражений и чувства страха. Приказ есть приказ, тем более, в атомном бою.

В очень трудном положении оказались военные регулировщики. Они были одеты в чёрные комбинезоны, противогазы, каски, но их укрытия были расположены вдоль всех дорог, по которым следовали войска. Они одними из первых вышли из укрытий, чтобы с помощью регулировочных жезлов указать путь следования танкам, бронетранспортёрам, самоходным артиллерий­ским и реактивным установкам, колоннам, идущим в наступление. На сегодня из регулировщиков не осталось почти никого, а ведь это были молодые, крепкие, я бы сказал, изящные и подтянутые бойцы. 

Нельзя забывать, что все действия войск, как обороняющейся, так и наступающей сторон, проходили на загрязнённой земле и в пыльном воздухе, где нельзя было укрыться от источников пылевого радиационного поражения, где противогаз от пресыщения мог стать объектом «наведенки». Вот почему многие участники Тоцких учений не могли годами откашляться, а некоторые получили опухолевые заболевания гортани и связок. Но это всё потом, а сейчас только молодость, необузданная энергия и физическая сила с полным пониманием: «Приказ – это закон».

День клонился к вечеру, наступила тишина. Войска возвращались к местам первичного сосредоточения. Трещал и догорал лес, падали обломки деревьев, стоял тяжёлый запах гари и чего-то кислого и приторного, в наступающих сумерках со всех сторон засветились тысячи огней автомобильных, танковых и других фар. Всё сосредоточеннее и ближе нарастал гул военной техники.

В течение всего дня личный состав был без пищи. Но нельзя сказать, что есть хотелось, хотя и было что. Незадолго до учений вместе с тёплым бельём частям первого броска выдали завёрнутый в плотную резину сухой паёк, который, правда, сразу же после учений изъяли. Поесть удалось намного позже. Но, что характерно, если до учений кормили по самым высоким нормам, то обед, совмещённый с ужином, представлял собой уже совершенно обычные повседневные блюда – каша, щи, компот.

Есть ещё одна особенность у этих учений: как только они закончились, никто никому ни слова об атомной бомбе и не промолвил.