Наш человек в небе и на земле

Принято считать, что в истории русской армии есть единст­венный пример награждения пятью Георгиевскими крестами: статус этой награды был нарушен из уважения к подвигам солдата Аввакума Волкова, отличившегося на полях сражений в 1905 и 1914 годах. Но оказывается, пять Георгиевских крестов было и у нашего земляка Леонида Ефимова, что подтверждается сохранившимися документами. Вероятно, доступ к этим документам раньше был закрыт, но сейчас специалисты могут знакомиться с ними совершенно свободно: свидетельства подвигов Ефимова хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве, Российском государственном военном архиве, центральном архиве Министерства обороны Российской Федерации.
Будем надеяться, что дорожку туда исследователи ещё проторят. А пока попробуем раз­узнать всё, что возможно, у себя в Ярославле.
После долгих лет абсолютного забвения имя лётчика Леонида Ефимова впервые всплыло в Ярославле тридцать лет назад. Журналист Николай Аркадьевич Соколов успел лично пообщаться с героем, который прожил ни много ни мало до 95 лет («Северный рабочий», «Один из первых русских лётчиков», 25 сентября 1980 года). Фотографии и документы из архива Ефимова появились в экспозиции Ярославского музея-заповедника. Уже в наши дни боевой путь лётчика-героя заинтересовал старшеклассников перекопской школы № 53, они стали изучать его под руководством учительницы Ирины Владиславовны Денисовой. Но сейчас узнать что-то новое, когда прошло столько лет, конечно, трудно. И, задумалась я, возможно ли в принципе?
Перечитываю тот давний газетный очерк. Он кратко знакомит с биографией Ефимова и преимущественно состоит из описания боевых эпизодов, рассказанных журналисту самим Ефимовым. Интересно узнать о них из первых рук? Конечно. Но технические характеристики самолётов и их вооружения, подробности боёв – это всё-таки на любителя.
А что Ефимов представлял из себя как человек? Пройдя войну, заслужив такие награды, он после демобилизации в 1926 году (Леонид Ефимов успел послужить и в Красной Армии) вернулся в Ярославль и до конца жизни оставался простым рабочим. Почему? Об этом и о многом другом могли бы рассказать только родственники. Остались ли они? А может быть, его помнят на родной улице, где он прожил столько лет?
Я решила начать с последнего, и вот мы вместе с Ириной Владиславовной Денисовой и знатоком этих мест, историком Надеждой Николаевной Балуевой отправляемся на поиски.
В музее-заповеднике сохранилась домовая книга семьи Ефимовых. Если перевести старое название улицы на нынешнее, то она относится к дому
№ 73 по 3-й Рабочей улице и одновременно к дому № 80 по 2-й Рабочей (как потом выяснилось, раньше, когда квартал внутри не был разгорожен, оба дома многочисленной семьи Ефимовых стояли на одном участке). Среди тех, кто в ней значится, есть прописанный
8 мая 1925 года «Ефимов Леонид Георгиевич, 35 лет, холост, слесарь. Безработный».
Идём по первому адресу. Улица нашлась за Петропавловским парком. Но вместо дома № 73 – пустой участок, огороженный высоким сплошным забором.
– Сгорел дом, давно сгорел, – охотно пояснила местная жительница Людмила Васильевна Дроник. – Да и не жил он здесь, тут сестра его жила Вера Георгиевна. А он с другой сестрой, Серафимой Георгиевной, жил рядом. Тут близко, пойдёмте, я вас провожу!
Мы заворачиваем за угол и через несколько шагов оказываемся перед крепеньким домиком с табличкой на фасаде «2-я Рабочая, 80».
Наша провожатая, которая, оказывается, прекрасно помнит Ефимова и его сестру и не раз здесь бывала, шустренько запускает пальцы в щель слева от калитки и разочарованно сообщает:
– Раньше тут звонок был.
Сейчас звонка нет, на наш стук тоже никто не выходит. В доме давно живут «какие-то квартиранты». Наверное, на работе. Заглянув во двор, Людмила Васильевна вздыхает:
– Ой как всё теперь плохо, когда дедушки не стало! При нём дорожки были камешками выложены, рядом цветочки. Под крышей бочки стояли, чтобы вода стекала...
Нет, о подвигах «дедушки» она ничего не знает. Но о нём самом рассказывает живописно:
– Худощавый, с маленькой бородкой, Сима его пострижёт – он такой чистый, аккуратный. А Сима с маминой сестрой сильно дружили. На праздник нальют, бывало, красного вина, сидят и запивают его чайком из чашек. Закуски никакой, только чаёк.
Участвовал ли «дедушка» в этих посиделках – неизвестно. Вряд ли. Родным (о них я дальше расскажу) он запомнился преимущественно за работой. То в сарайчике-мастерской, где у него всё было разложено по полочкам в идеальном порядке и куда он не больно-то и пускал. То с мотоциклом «тысяча восемьсот какого-то года», с которым он возился. То за делами во дворе или по дому (в девяносто два года он ещё сидел на крыше!).
Леонид Георгиевич Ефимов был мастер на все руки. Кроме всего ещё и сапожничал. После него остался деревянный ящичек с сапожными инструментами и деревянными гвоздями. Там же лежала видавшая виды «лётчикова шапка», свидетель главных событий его жизни – авиаторской шлем. Кто-то из родных предложил сдать всё это в музей, но племянник Александр, полковник, кандидат военных наук взял «дяди-Лёнин ящик» со всем содержимым себе на память.
Выйти на след родственников оказалось непросто. Един­ственная зацепка содержалась в уже упомянутой публикации «Северного рабочего». В ней говорилось, что при разговоре корреспондента с Ефимовым присутствовала его племянница, врач Галина Александровна Соболева. Ключевое слово – врач, но ведь разговор происходил в 1980 году, тридцать лет назад, и все попытки узнать о таком докторе долго ни к чему не приводили. Пока кто-то не посоветовал обратиться в музей истории города к Галине Алфеевне Бутаковой, куратору медицинской коллекции музея. Она позвонила на следующий же день и сообщила долгожданные координаты Соболевой.
Галина Александровна Соболева, врач-инфекционист, как оказалось, работала в Карабихе, потом в 1-й клинической больнице, сейчас на пенсии. Её мама Антонина Георгиевна была родной сестрой нашего героя.
Галина Александровна раскладывает на столе остатки архива «дяди Лёни», то, что не попало в музей и государственные хранилища, и передо мной оказывается целая гора фотографий и документов. Глаза разбегаются. На снимках Леонид Георгиевич в разные периоды жизни: с одним Георгиев­ским крестом, с двумя, у поверженного германского самолёта, он же в более позднее время в кругу родных...
– Он из семьи, где было десять человек детей, – вводит меня в курс дела Галина Александровна. – Образование три класса. Отец работал на железной дороге составителем поездов. Сохранился наш семейный «поминальник». Вот, посмотрите, тут много чего интересного.
Я беру в руки потрёпанную записную книжку, удивительный документ – нечто вроде дневника, начатого в последней четверти XIX века кем-то из предков нашего героя. Записи лаконичные, в несколько строк запечатлевают самые важные события в жизни семьи.
Одна из первых, которые удаётся разобрать: «...1875 год – помер Иван Васильевич Ефимов» (дед лётчика).
«1880 год 21 сентября. Был брак Георгия Ивановича Ефимова и Евдокии Ефимовны Ефимовой» (это о его родителях).
«1890 год. 25 июля родился сын Леонид» (это о нём самом).
Позже «поминальник» вела сестра лётчика Серафима Георгиевна, с которой он, не имея собственной семьи, прожил много лет до самой кончины в 1985 году. Так что по её записям можно отчасти судить и о его жизни на склоне лет. Обычная, такая понятная нам жизнь двух старых людей.
«В июле месяце 1967 переделали печь с круглой на четырёхугольную в зале». «Осенью 1969 посажена чёрная рябина, два куста». «23 сентября 1970 поставили новый счётчик, платить за него 17 рублей». «19 июля 1980 г. куплен новый телевизор «Рекорд»...
Если разобрать все записи до одной, то наверняка удастся найти и ту, что относится к постройке дома на 2-й Рабочей. По свидетельству Галины Александровны, он был построен, а точнее, перестроен из стоявшей на этом месте развалюшки в 1926 году собственноручно «дядей Лёней» и его братом, паровозным машинистом Аристархом вместе с племянниками.
– Вы знали, что он лётчик, Георгиевский кавалер?
– Знала, как и все в семье.
– А кресты не сохранились?
– В семье их нет. Об их судьбе у нас не говорили. Скрывали или действительно не знали, не берусь судить.
Судьба Георгиевских крестов – не единственная загадка лётчика Ефимова. Вот ещё одна. Почему после демобилизации и возвращения на родину в Ярославль он до конца жизни трудился простым рабочим? При всех своих заслугах!
– Дядя Лёня был очень скромным человеком, – отвечает Галина Александровна.
Но, возможно, дело не только в этом.
Вернёмся к тому, с чего всё началось. Как он, малограмотный парень, попал в элитную, тогда только зарождающуюся авиацию?
В 1911 году был призван на срочную службу в Сибирский сапёрный батальон, и век бы ему тянуть солдатскую лямку на земле, если бы не случай. В части, где он служил, объявили набор офицеров, желающих учиться на лётчиков. К каждому из них прикрепили солдата, который должен был пройти курс обучения на авиационного механика. Ефимов оказался в их числе. Так он попал в офицерскую школу авиации, потом в авиационный отряд. И тут, как он говорил, ему повезло: группу из шести «нижних чинов», и его в том числе, допустили учиться летать.
Начало Первой мировой войны Ефимов встретил военным лётчиком. Воевал в Восточной Пруссии, осваивал новые самолёты, опять воевал. Воздушные разведки, воздушные бои, бомбометания под огнём неприятельских батарей. В приказах о награждении его одним, другим, третьим, четвёртым Георгиевскими крестами говорится об этом по-военному скупо. Но зря крестов не давали. За каждой наградой стоит поступок отчаянной храбрости, об этом можно судить по приказу о награждении его офицер­ским орденом Святого Георгия, написанному более обстоятельно. Как говорится в этом документе, лётчик Леонид Ефимов вступил в единоборство с неприятельским самолётом и, несмотря на собственные повреждения, сблизившись на 50 – 70 метров, «так повредил немецкий аппарат, что последний был вынужден спуститься в нашем расположении, причём были взяты в плен два неприятельских лётчика и аппарат со всем снаряжением». Случай был такой удивительный, что его даже сфотографировали (на снимке).
Эпизод, конечно, геройский. Но стоит обратить внимание на одно обстоятельство. Леонид Ефимов к тому времени уже не «нижний чин». После того, как он стал полным Георгиевским кавалером, ему присвоили первое в те годы офицерское звание – прапорщик.
Офицерский орден, офицер царской армии... К тому же, как стало известно из недавно опубликованных документов, вскоре после своего пятого «георгия» Ефимов попал в плен и провёл десять месяцев в лагере для военнопленных в городе Прейсешгаланд. Пройдут годы, и он, вероятно, почувствует приближение времени, когда такие подробности в биографии могли дорого обойтись любому. Несмотря ни на какие заслуги, в том числе перед советской властью.
Леонид Георгиевич участвовал ведь не только в Первой мировой, но и в Гражданской войне. Он был мобилизован в Красную Армию в 1919 году, участвовал как лётчик в боевых операциях на Южном фронте против отрядов Махно, воевал на Туркестанском фронте против басмачей. Был ранен. Награждён золотыми и серебряными часами. С 1924 года – на преподавательской работе: лётчик-инструктор Московской авиационной школы, потом 1-й высшей авиашколы.
И после всего этого уволен со службы «по собственному желанию». Не потому ли, что в армии уже запахло грозой и лучше всего стало быть скромным рабочим? Он работал мотористом пожарной команды на лесозаводе имени Суворова, слесарем нефтесклада, машинистом нефтеперекачки на станции Всполье. Всякий труд, конечно, достоин уважения. И всё же...
Впрочем, закончу не этим, а ещё одной неразгаданной загадкой. Передо мной недавно вышедший биографический справочник «Авиаторы – кавалеры ордена св. Георгия и геор­гиевского оружия периода Первой мировой войны 1914 – 1918 годов». В короткой статье, посвящённой Леониду Ефимову, написано, что после увольнения с военной службы он, работая на ярославских предприятиях, продолжал «работать по совместительству авиационным техником в 25-м авиационном парке (1930 г.), 27-м авиационном парке в г. Тамбове (1931 г.), 2-й лётной школе г. Борисоглебска (1934 г.), 23-м авиационном батальоне (1936 г.). С 1938 г. – капитан запаса».
Как совмещалось это с работой в пожарной команде и на нефтеперекачке – совершенно непонятно. Может быть, он, как лётчик, оставался просто приписан к этим паркам, авиашколам и батальонам? Хотя в по­служном списке, хранящимся в музее-заповеднике, я нашла запись, что в 1930 году он прибыл в 25-й авиаотряд на переподготовку сроком на 45 суток и по окончании убыл по месту жительства. Значит ли это, что, спустившись на землю, Георгиевский кавалер Леонид Ефимов ещё много лет продолжал службу в авиации?