Геннадий Иванов спасал Ленинград

Ему было восемнадцать лет, когда началась война. В декабре его призвали в армию и направили учиться в Ленинградское Краснознамённое военно-инженерное училище, эвакуированное в Кост­рому. Меньше, чем через год состоялся ускоренный выпуск, обстановка на фронтах была сложная.
Поздней осенью группу юных лейтенантов ещё успели переправить на баржах через Ладожское озеро. Усталый военный с четырьмя шпалами в петлицах посадил Геннадия в машину и повёз через весь Ленинград в часть, которая находилась на окраине города. Так началась его служба сапёра-минёра в 193-м батальоне инженерных заграждений 2-й отдельной инженерной бригады специального назначения.
По дороге командир задал несколько вопросов. Суть их сводилась к тому, насколько Иванов знает минно-подрывное дело. Машина уже разворачивалась перед КП, когда командир подвёл итог разговору:
– Ладно, понятно. Теперь тебе осталось познакомиться с немецкими минами. Думаю, несколько дней для этого хватит.
Взвод, который принял лейтенант, – это тридцать солдат и старшина Попков в помощь. Солдаты в большинстве своём пожилые, Иванов учил их тому, что знал сам, вникал в тонкости немецких мин. А солдаты не навязчиво, как бы между прочим, учили его. Именно от них он услышал слова, которые потом на передовой не раз спасали ему жизнь: «Сынок, не спеши».
Их часть была расквартирована на обычной ленинградской улице, а вокруг простирался едва живой город.
– Идёшь по дороге, впереди тебя человек. Вдруг он садится на снег, протягивает ноги – пока поравняешься с ним, он уже умер.
Иванов помнит всё. Вереницу людей к Неве за водой – все с чайниками, бидончиками, с ведром никого – для обессиленного человека ведро было слишком тяжёлым. Помнит баню, где мужчины и женщины мылись вместе: казалось, даже оглянуться у них не оставалось сил. К крану пробирались с кружечками, поднять таз не мог никто.
– Иногда на улице подходит женщина с ребёнком и просит: «Возьмите, пожалуйста возьмите». Приведём малыша в часть, откормим. А у него в кармане бумажка с адресом, чтоб не затерялся.
Армию ещё более или менее кормили. Тем, кто на передовой, полагалось 300 граммов хлеба, к нему ещё граммов 100 сухарей. Иногда доставят в окоп термос с кашей, а то и банку тушёнки на несколько человек. Геннадий не курил, и ему случалось вместо махорки разжиться сахаром. Ничего, жить можно!
Первое боевое крещение он принял в январе 1943 года. В операцию под кодовым названием «Искра» были вовлечены силы сразу двух фронтов – Ленинградского и Волховского. Ожесточённые бои шли шесть суток. 18 января войска обоих фронтов соединились. В результате вражеское кольцо, стянутое вокруг Ленинграда, было прорвано, и вдоль Ладожского озера создан коридор глубиной от 8 до 11 километров.
Их батальону была поставлена задача обеспечить устойчивую оборону этого коридора, чтобы немцы не отбили его обратно.
В белых маскхалатах ночью Иванов со своими солдатами ставил проволочные заграждения, устанавливал бронированные купола над щелями, предназначенными для снайперов. Чувствуя неладное, немцы стреляли наугад из автоматов и пулемётов, пускали ракеты, но работа не останавливалась. Коридор остался нашим. За двадцать дней по нему была построена сорокакилометровая железная дорога. 9 февраля к перрону Финляндского вокзала в Ленинград прибыл первый после прорыва блокады поезд с продовольствием.
В марте их передислоцировали в город Колпино, за восемь километров от Ленинграда. Батальону предстояло обеспечить наступательную операцию под Красным Бором. А это опять работа – тяжёлая, на грани человеческих возможностей. Однажды Иванову со своими солдатами за одну ночь пришлось поставить на переднем крае сразу два дзота. Заранее в тылу сделали срубы – с насечками на брёвнах, какое за каким собирать. Там же в тылу провели тренировку: распределили, кто какое бревно возьмёт и как его до места метров за сто дотянет. Глубокой ночью, замирая под светом немецких прожекторов и выстрелов, вырыли на виду у вражеских позиций яму, замаскировали. А потом, точно повторив каждое отработанное на тренировке движение, подтянули брёвна к яме и быстро собрали. С рассветом два дзота уже стояли под самым носом у немцев.
Обеспечивая операцию под Красным Бором, устанавливали противопехотные и противотанковые мины, естественно, тоже ночью. Делали проходы в немецких минных полях, открывая путь штрафникам, которые в наступлении обычно шли первыми.
Но ещё до штрафников огонь на себя не раз принимали лейтенант Гена Иванов и его взвод. Как-то, несмотря на кромешную тьму, немцы их заметили и ударили из миномёта. Гену ранило в обе ноги и в голову. Вытащили солдаты. В медсанчасти на территории Ижорского завода он пролежал после этого сорок пять суток. В голени левой ноги у него до сих пор осколок: «прижился», как шутит Геннадий Иосифович.
Летом 1943 года батальон по приказу командования уже в Синявинских болотах. Военная хитрость: ему надо было «создавать повышенную активность», чтобы отвлечь внимание противника  от другого участка, где готовилось наступление. Хитрость не хитрость, а всё было по-настоящему. Они подрывали немецкие проволочные заграждения, а прежде чем подорвать, надо было проделать себе дорогу на очередном заминированном поле. Ползком ночью проверяли подход щупом через каждые пять – шесть сантиметров. «Сынок, не спеши», – вспоминал Иванов. «Ребята, не спешите», – предупреждал он.
1943 год близился к концу, когда их батальон был переброшен на знаменитый, вошедший потом в историю Великой Отечественной войны Ораниенбаумский плацдарм. Боевая задача была по­ставлена так: инженерное обеспечение операции «Нева». Операции, которая потом стала началом полного разгрома гитлеровских войск под Ленин­градом.
Так Ораниенбаум – сейчас город Ломоносов, один из прекрасных пригородов Ленинграда, – оказался в центре судьбоносных военных событий. Иванов с солдатами был одной из групп, которые скрытно ночью пробирались в направлении к нему через Финский залив.
Маршрут пролегал от пристани Лисий Нос в пяти – шести километрах от Петергофа, занятого врагом.
– Нам сопутствовал снежный буран, противник нас не видел. Но и мы впереди себя тоже почти ничего не видели. Лёд был изрыт воронками от взрывов. В одну такую свежую, ещё наполненную водой я и ухнул. Хорошо, успел разбросать руки и не пошёл топором на дно. Ребята бросили щупы – вытащили.
Иванов и сейчас удивляется своему везению. Конечно, заболел после такого купания. Но на войне всё не как в мирное время: санинструктор пару дней попичкал его таблетками, чтобы сбить температуру, врач признал воспаление лёгких, а через неделю Иванов уже вернулся в строй. Правда, в лёгких остались «какие-то спайки», но он узнал об этом только много лет спустя.
В середине января войска Волховского и Ленинградского фронтов перешли в новое наступление, за две недели продвинулись местами на 80, местами на 100 километров и 27 января завершили тем самым полное освобождение Ленинграда от блокады.
– Но с севера над городом ведь нависала ещё мощная группировка финнов, – продолжает Геннадий Иосифович, – и когда началась наступательная операция на Карельском перешейке, наш батальон оказался там. Инженерно-сапёрные части на какое-то время стали едва ли не главными, ведь оборона противника представляла собой что-то ещё не виданное. Представьте: четыре полосы глубиной сто километров. Каждая полоса – это множество огневых точек, сложная система траншей и ходов сообщения, противотанковые и противопехотные заграждения с минными полями, завалами, надолбами, звуковой и световой сигнализацией...
Иванов под огнём взрывал всё это хозяйство, обезвреживал «сюрпризы», строил через болота дороги и мосты.
Так был освобождён и Карельский перешеек, пала «неприступная» линия Маннергейма, а наш Иванов ещё два года после войны вёл со своими  солдатами сплошное разминирование по всей ширине бывшего фронта. Без всяких карт минных полей и другой документации, наощупь, каждую секунду на волоске от смерти.