По городу разъезжают почти еженощно патрули, которые предупреждают разойтись гуляющую поздно публику, забирают запоздалых гуляк, словом, наблюдают за порядком.
В ночь же на 3 ноября, когда заседание думы затянулось за полночь, восемь человек стражников, гарцевавших на конях и бывших в значительном подпитии, привлеченных светом к зданию городской управы, подъехали к ней и стали совещаться: что здесь за собрание и не следует ли разогнать его?
На их довольно громкие возгласы вышел гласный И. Я. Шнитников и спросил, что им надо.
– Расходитесь, чего там засиделись!
– Заседание городской думы!
– Какое, к черту, заседание, когда уже 1 час ночи. Туши огни и расходись, а не то...
Гласный вернулся, передал разговор членам, и заседание как раз к тому времени окончилось. Когда голова вместе с членами выходил, на них наехали блюстители порядка.
– Кто такие?
– Я голова, а это – члены.
– А почем мы знаем, что ты голова, написано, что ли, на тебе?! Забирай их, ребята, волоки!
– Господа, позвольте!
– Тащи, нечего там разговаривать. Разберут завтра.
Городскому голове вместе с двумя товарищами пришлось перебежать через улицу и укрыться под крытый навес лавки, куда всадники пытались загнать своих лошадей, но последние, к счастью, не шли на деревянный помост.
Здесь продолжались те же самые разговоры, пока голова не вызвал помощника исправника Никольского.
Только представитель власти удостоверил, что атакуемый городской голова есть действительно самый настоящий голова, и что шедшие с ним – члены, и что в позднем заседании думы нет ничего предосудительного и противозаконного, – и тогда лишь те были отпущены с миром.
На другой день Никольский и пристав Оглоблин приходили в городскую управу извиняться за ретивость своих верных слуг.