– Подопечным нашим положено тут находиться только с семи вечера до полдевятого утра, а для него пока сделали исключение, – объяснил директор дома социальной адаптации Павел Михайлович Коптелков.
Вверенному его заботам учреждению, что расположено на улице Чехова в Ярославле, именуемому в простонародье словом «бомжатник», 1 февраля исполнилось 10 лет.
Впрочем, относить к категории бомжей нашего собеседника, волею судьбы оказавшегося именно в этот день в этом месте, преждевременно.
– Я здесь недавно, 24-го меня привезли, того месяца, – продолжил после паузы мужчина. – С пожара. Дом у меня сгорел. На улице Заовинной, недалеко от церкви на Туговой горе. Ночью это было, я уже спал, а тут слышу, сосед в стену стучит долго, не перестает. Ну я поднялся, как был в рубашке вот этой и трико (показывает на себе), ноги в ботинки сунул и пошел открывать. Дверь в коридор распахиваю, а на меня оттуда дымом, и искры, уголечки летят. Я ее захлопнул и бегом обратно в комнату, с разбегу окно выбил и на улицу выпрыгнул. А ведь у меня там и пиджак висел, в котором документы в кармане, и еще остаток от пенсии лежал. Не сообразил ничего схватить-то. Добежал до забора, обернулся – дом полыхает.
Как потом события развивались, Анатолий Леонидович помнит смутно. Зачем-то бросился к сараю, прямо через огород, по рыхлому глубокому снегу. Не добежал, отказали ноги. Такое с ним, инвалидом второй группы, и раньше случалось (сейчас все только удивляются, как это он смог раму оконную вышибить да выпрыгнуть из горящего дома). Упал в снег, кое-как дополз до туалета, да в нем и схоронился. Просидел там, продуваемый зимним ветром, в одних трико и рубахе несколько часов. Кричал, звал на помощь, но пожарные, занятые борьбой с огнем, его не слышали. Когда пламя удалось сбить и на пепелище воцарилась относительная тишина, задубевшего погорельца вызволили из его ветхого убежища и на машине «скорой помощи» доставили в 8-ю больницу, где он провел последующие три дня.
А потом его привезли в дом на улицу Чехова.
За годы работы директором дома социальной адаптации Павлу Михайловичу немало жизненных историй и пострашнее этой пришлось выслушать, во многих судьбах принять участие. Сколько людей повидали за 10 лет эти стены, подсчитать сложно. Со дня открытия учреждение было рассчитано на одновременный прием 34 постояльцев, с тех пор количество коек осталось неизменным. Но число претендентов на них из года в год значительно превышает возможности ночлежки.
Для большинства обитателей подвалов и колодцев теплотрасс здешние жизненные условия – просто рай. Помимо постели (зимой дают два одеяла) в каждой из трех комнат есть телевизор, электрический чайник и утюг. Смена постельного белья – через 10 дней. А мыться в душе и стирать свои вещи можно без ограничений. Мыло, мочалка и полотенца выдаются каждому постояльцу, как и талоны на еду (из расчета 30 рублей в сутки).
– Раньше у нас был договор со столовой, но наш контингент специфический: порой и попойки там устраивали (хотя за употребление спиртного мы изгоняем), дебоширили. В общем, надоели мы им, и они разорвали отношения, – рассказывает Павел Михайлович. – Теперь по талончикам отовариваются наши подопечные в соседнем магазинчике. Берут в основном хлеб, печенье, молоко, сахар и супы – вермишель быстрого приготовления. У нас в комнатах готовить запрещено, но чайники есть. Зальют кипяточком – вот и горячее на ужин.
Сроки пребывания в доме соцадаптации ограничены уставом, в основном от одного до трех месяцев. Столько требуется для регистрации в паспортно-визовой службе и выправления пенсии. Если оформляются документы на последующее проживание в доме-интернате, то с учетом неторопливого движения всяческих бумаг по инстанциям постой продлевается до шести месяцев. Но все это возможно лишь при наличии справки о гражданстве. Если она отсутствует, то получить ее можно там, где человек проживал на момент 6 февраля 1992 года, каким-то образом этот факт подтвердив.
– Без нее мы не принимаем, смысла нет, – поясняет директор. – Ну, поживет он у нас какое-то время, документов никаких ему не выправить, а без них только опять на улицу идти. Так что мы всем разъясняем, как эту справку достать. Если человек жил тогда, например, в Переславле, отправляем туда. Денег на дорогу дать не можем, но выписываем справочку, с которой его сажают в электричку. А там уж все на милость ревизоров. Понимающие люди попадутся – позволят проехать, а то, бывает, и высаживают на каком-нибудь полустанке. Ждет бедолага следующего поезда, так на перекладных потихоньку добирается до места, потом назад к нам. Пока здесь живет, может на работу устроиться, многие постоянную находят, дворниками и сторожами. Другие на рынках ошиваются – разгрузить чего, принести. Но там их часто обманывают, не расплачиваются за работу. Тех, кто хорошо работает и не пьет, мы у себя и до года оставляем. Плохо то, что последовательности в нашей работе нет. Заканчивается срок пребывания в ночлежке, выставляем мы их за порог, и деваться им больше некуда. Потеряв крышу, теряют и работу... Я предлагал создать в городе общежитие, где наши клиенты могли бы получить комнату и сами платили бы за проживание. Но мне отвечают, что денег нет.
– Что же, замкнутый круг получается? Если человек не пожилой, не инвалид, в дом-интернат его не устроить, одна дорога ему – опять на улицу.
– Нет, не вхолостую мы работаем, больше половины наших постояльцев встают-таки на ноги, – утверждает Павел Михайлович. – Пока мы им крышу предоставляем, у них есть время решить свои проблемы с документами и работой, жилье себе подыскать. Некоторые с женщинами сходятся, к ним перебираются. Очередь желающих попасть к нам не иссякает.
А Анатолий Леонидович, с которого мы начали рассказ о ночлежке, здесь долго не задержится: сын Вячеслав отыскал отца. В день пожара был в отъезде, а когда вернулся, на месте дома обнаружил пепелище. От соседей Вячеслав узнал, что отец жив, нашел его в доме социальной адаптации.
– Не понимаю, почему с отцом так в больнице поступили, – посетовал Вячеслав. – Не могли, что ли, в палату положить пожилого человека, инвалида второй группы к тому же. В бомжатник отправили. Но здесь, слава богу, люди с пониманием отнеслись. Несколько дней отцу придется еще тут побыть, пока я со всем разберусь, комнату сниму. Сам сейчас у знакомых живу. Хорошо еще документы уцелели. Я знал, где они лежат, в пиджаке в шкафу – там и нашел. Одежда обгорела, уже не сгодится, а бумаги уцелели.
Теперь дело за чиновниками районной администрации. Остается надеяться, что они тоже люди и не дадут пропасть погорельцам. А освободившуюся в ночлежке койку с серым байковым одеялом займет другой оказавшийся в беде человек.
Ирина КОСУЛЬНИКОВА.