– Приветствую вас, батоно Зураб, на родине Собинова! Как прошел здесь ваш первый день?
– Была вечерняя репетиция с оркестром. Впечатление такое, что мы с его музыкантами давным-давно знакомы. Почти без задержек прошли под руководством Евгения Агеева всю программу русских романсов, неаполитанских, испанских, грузинских песен. С такими партнерами не страшно идти хоть в огонь, хоть в воду.
– В последнее время вы заставили-таки поволноваться своих поклонников. Как ваше здоровье сейчас, после операции на сердце?
– Делал ее Лео Бокерия, хирург от Бога. Спасибо за вопрос, со мной все в порядке.
– Говорят, чуть ли не через неделю после операции доктор Бокерия не смог своему пациенту отказать в просьбе отпустить на москов-ский фестиваль вина, на дегустацию. Вы такой рисковый человек?
– Если я скажу, что не пью и никогда не пил, то это будет неправда. Но доктор Бокерия, зная мое отношение к выпивке, был за меня спокоен. При больших нагрузках я вообще не беру в рот ни капли. После спектакля могу позволить себе бокал красного вина, разведенного водой.
– Грузинского?
– Не обязательно. Грузинские хороши, если домашние. Пьешь – молодеешь.
– Как вы форму поддер-живаете?
– Душу греет семья. Когда-то на лестнице в Тбилисской консерватории я увидел незнакомую девушку неописуемой красоты и сказал другу: вот увидишь, она станет моей женой. И это сбылось. Мы с Элисо вместе почти полвека, у нас две дочери. А физические кондиции поддерживаю гантельной гимнастикой и ходьбой на свежем воздухе. Да и сам вокальный тренаж – хорошая зарядка. Недаром оперное пение приравнивают по затратам труда к работе грузчика.
– Когда вы еще не были таким знаменитым, услышав ваш голос по радио, в одной компании знатоков вокала заспорили, кто поет. Сошлись на том, что молодой Карузо. А итальянцы вас со своим великим соотечественником не путают?
– В свое время Елена Образцова написала в статье, что я «Карузо Большого театра». Серьезный комплимент. Только я убежден, что до Карузо не дорос никто, во всех смыслах – по красоте, мощи, экспрессии голоса, по самоотдаче.
– Все же, что ни говорите, неспроста сравнивают ваши голоса. Похожи они хотя бы редкой баритональной окраской звука.
– Куда ж тут денешься – я ведь и пел сперва баритоном. Правда, сам-то я наслушался Карузо, Дель Монако, насмотрелся фильмов с Марио Ланца и был уверен, что если уж петь, то тенором.
– В консерваторию вы, кажется, умудрились без музыкального образования поступить?
– У вас верная информация. Я пришел туда, уже имея диплом горного инженера. Приняли меня за «природные данные», в порядке исключения. Не знал даже, что такое сольфеджио. Пришлось наверс-тывать. Верхние ноты ставил мне профессор Давид Андгуладзе. Сам выдающийся тенор, он тенором сделал и меня. Позже я занимался в Милане с легендарным маэстро Барра. Эти великие педагоги, к счастью для меня, сумели-таки мне втолковать, что выбрал я профессию в общем-то мало похожую на голливудский фильм с обязательным хеппи-эндом.
– Знающие люди уверяют, что и в XXI веке оперный вокал – тайна за семью печатями?
– В искусстве вообще так – оно величина, стремящаяся к бесконечности. Знаменитый баритон Котоньи как-то пошутил: певец, дескать, был бы вправе просить у Господа две жизни. Первую, чтобы учиться вокалу, вторую, чтобы петь. А нам дана одна-единственная жизнь, причем не такая уж и длинная.
– Был ли в вашей жизни момент, когда вы сказали себе: теперь я знаю, как надо петь?
– Когда я учился в Италии, то иногда мне начинало казаться: я все могу, все умею. Жизнь обязательно рано или поздно опускала меня с небес на землю. Так продолжалось, пока в одно прекрасное утро я не понял, что моя профессия –вовсе не хватание звезд с неба, а ежедневный жестокий тренаж.
– Что считаете вы своим звездным часом?
– Думаю, что так можно назвать премьеру оперы «Отелло», сначала в Большом, потом на родине Верди. Сложнее этой партии в теноровом репертуаре ничего нет.
– Слышал, что вам принад-лежит абсолютный мировой рекорд, когда вам аплодировали сорок пять минут.
– Только случилось такое не на «Отелло», а на концерте в Израиле. Я был в ударе и бисировал тринадцать раз.
– Читатели вряд ли поймут нас с вами, если мы не обсудим одну, казалось бы, странную закономерность: все великие тенора второй половины прошлого века серьезно занимались... футболом. Доминго, Каррерас. Паваротти играл нападающим в команде «Модена». А вы были капитаном сборной молодежной Грузии, защищали цвета тбилисского «Динамо». Чем все это объяснить?
– А просто-напросто тем, что футбол – любимая игра всех мальчишек в Грузии, в России, в Италии, да где угодно. К тому же и оперный вокал, и народная игра в футбол – не для людей с ветром в голове. Простился я с футболом из-за травмы, но остаюсь страстным болельщиком.
//Беседовал Юлиан НАДЕЖДИН.
