Сухо в горле только в сенокос
Николай Родионов, ныне безработный селянин, вместе с женой и свояченицей оттопал из соседнего села Воскресенского 5 километров и постучал в окошко нашей избы. На вопрос о жизни Николай констатировал:
– Работы нет, в перспективе не предвидится, народ от нечего делать спивается.
На три окрестные деревни – Дорское, Парфеньево и Воскресенское – один магазин в Воскресенском. Спиртное, по словам продавца Анны Бакиной, не берут из-за высокой цены даже дачники (особенно много их из Архангельской области). Выручают местные самогонщики. По слухам, в центральной усадьбе «Обноры» – Воскресенском – действует негласная конвенция. К примеру, одно лето самогон гонят хозяева нечетных домов, а в следующий дачный сезон – четных.
Впрочем, вряд ли этот договор соблюдается. Не скажешь, что гонят зелье ради обогащения. Знаю одну вполне добропорядочную семью, у них корова и двое маленьких детей. Чтобы их вырастить, прокормить, молодым родителям, частично безработным, кстати непьющим, приходится подрабатывать и таким образом. Берут за 0,5 литра самогона всего 25 рублей. В магазине спиртное в два раза дороже. Дни рождения, свадьбы, юбилеи никто не отменял. А как стол накроешь, если в здешних местах высокой зарплатой (если она вообще имеется) считается сумма в 300 – 400 целковых. Часть жителей окрестных деревень держат коров, овец. Жены строго следят за тем, чтобы в сенокосную пору мужики не тянулись к рюмке. По завершении сенокоса его участники малость расслабляются. Исходя из этого обычая, самогонщики и регулируют свою деятельность.
«Политинформация» в ожидании автолавки
Соседними хозяйствами «Обнора» и «Колос» (раньше они были объединены и именовались «Трудовик») командуют женщины – соответственно Ангелина Ионова и Елена Лазарева. Последняя возглавляет хозяйство много лет.
– Боевая, разворотливая, любит пошуметь, особенно на «заливщиков», но в основном руководит по делу, – так отзывается о ней бывший еще в годы войны механизатором в этом хозяйстве Алексей Павлович Чирков. Он давно на пенсии, ежегодно приезжает весной в родительский дом в Парфеньево, где кукует до ноября.
Алексей Павлович в свои 76 лет так до сих пор и не может отгородиться от забот и проблем родного колхоза, где пахал и сеял хлеб еще в войну, будучи подростком. Чирков из тех народных умельцев, для которых не существует ни одного вида работ, в коих бы он не знал толк. Он, трудившийся долгое время в Ярославле – в проектном институте, в гараже КГБ, на военной авторемонтной базе, – на селе востребован до сих пор. Наши дома стоят рядышком. И вот спозаранку, часов в 5 – 6, слышу – затарахтел его верный «козлик» – старенький, десятки раз уже перебранный мопед. Раз поехал – значит, колхоз нуждается в помощи «левши» Алексея Павловича. Он и в моторах разбирается, и жестянщик отменный, и электрик классный, и сушилку отремонтирует, и холодильники, стиральные машины, будильники и телевизоры починить запросто может. В Дорском у него друзья в каждом доме.
– Больно смотреть, как, по сути дела, замирает жизнь на селе, как деградируют окрестные плодородные земли, а вместе с ними и люди, часто против их воли не занятые привычным делом, – с болью рассуждает Алексей Павлович.
Мы сидим на широкой скамейке под громадной березой, которую он помнит уже «взрослой» еще в тридцатые годы, когда в его родном Парфеньеве было 48 домов (сейчас четыре всего осталось), действующая церковь, школа, магазин... Под березой на околице деревни, там, где кончается асфальт, сидим мы (я, жена, внук Кирюха, Палыч) отнюдь не из праздности. С утра мы все пахали и сеяли на своих огородах возле дома, затем оделись более или менее нарядно (таков негласный ритуал) и пришли на край деревни, чтобы встретить автолавку, которая каждую среду к 13 часам приезжает в деревни, где нет магазинов, но где еще остались жители или имеются дачники.
Уже 14-30, а автолавка все не едет. Между тем провиант на исходе. Абориген Зинаида, глухонемая старуха, жестами сигнализирует брату: кончилось подсолнечное масло, нет хлеба. Бывало, что автолавка и раньше задерживалась. Решили ждать до упора.
– Вот ты спрашиваешь, почему такой контраст – 2000 га в довоенное и 70 нынче, – продолжает разговор Чирков. – В нашей деревне, да и в окрестных народу было полным-полно. А сейчас? Вот нас четверо дачников да Зина
престарелая. А многих деревень и в помине нет. Вот в той стороне (Палыч кивнул на кладбище) большая деревня Иваньково была. От нее осталось одно название. И таких десятки!
Внизу, у самой реки, торчат деревянные полусгнившие ребра старой кошары. Палыч перехватил мой взгляд:
– Куда подевались люди из деревень? Так вот, с десяток лет назад, в самом начале перестройки, приехал в колхоз молодой зоотехник, выходец с Кавказа. Имел он большую семью – несколько детей. Решил взять в аренду кошару. Дела у него быстро в гору пошли. Трудилось все семейство Хусейна, можно сказать, и днем, и ночью. В доме, само собой, спиртного – ни капли. Овцы росли как на дрожжах. Через пару лет семья заработала на машину. Это в те-то времена!
– Выходит, Кавказ утер нос местным?
– Как бы не так. Утерли ему!
– Как так?
– А так, денег под разными предлогами и половину не выплатили. А в довершение ко всему кошару сожгли. То ли по неосторожности в сенокосную жаркую пору, то ли еще как... Разговоры всякие ходят.
– Не вписался, выходит, горец Хусейн в равнинную местность?
– Выходит, что так. Дескать, не вылезай, будь как все.
Бесконкурентная валютная единица
А лавка все не ехала. Вездесущий восьмилетний Кирюха, которому надоело сидеть под дряхлой березой со взрослыми, куда-то убежал. Но быстро вернулся.
– Там столб упал, – выдохнул он на бегу.
Идем смотреть. Действительно, столб электролинии, подгнивший в основании, сильно накренился, держится на одних проводах – минувшей зимой впервые за последние годы провода не срезали.
– Надо ехать в Дорское, сказать Лене (Е. М. Лазаревой, председателю «Колоса». – В. П.), чтобы позвонила в электросети, – конкретно ни к кому не обращаясь, сказал Палыч.
Лавка в этот день так и не приехала. Алексей Павлович, затаренный на все лето под завязку, поделился с сестрой Зинаидой подсолнечным маслом, дрожжами:
– Испечет хлеб сама.
Вечером Палыч укатил в Дорское улаживать вопрос со столбом. Вернулся поздно.
– Позвонила Лена, ей сказали – или сегодня, или завтра приедут ремонтеры. А вы, я гляжу, посевную уже завершили, – похвалил Палыч, осмотрев наш огород, расчерченный, словно по линейке, высокими пышными грядками.
Намек понял. По рюмке за окончание сева, как говорится, сам Бог велел. Стол под яблоней накрыли газетой. А там заметка: «Заплатил штраф – продолжай гнать самогон». Речь об операции «Суррогат», проводимой аккурат в Любимском районе: «В общей сложности за нарушение антиалкогольного законодательства привлечено к ответственности 78 человек. Из них 41 человек – за незаконный сбыт, 28 – за изготовление и хранение алкоголя. Остальные – за нарушение правил торговли...»
В заметке разъясняется, что к «гонителям» зелья применяются только административные меры воздействия, поэтому предприимчивые местные самогонщики воспринимают регулярно налагаемые штрафы как своеобразный налог на свою нехитрую деятельность.
– Тут как-то в «Известиях» прочитал, как в селах Мордовии борются с алкашами, – вспомнил Палыч, смачно похрустывая соленым огурчиком. – В сельхозкооперативе, кажется «Воля», руководитель вместе с подчиненными закодировался, чтобы не завалить посевную. Вот бы наши местные этот опыт переняли!
Палыч прав – пьют в здешних краях без меры. Так называемой бесконкурентной валютной единицей служит
поллитровка самогона за 25 рублей. Но в последнее время повысился спрос на брагу (цена та же, но за литр). Дешево, сердито и бесперебойно. За «полторашку» браги безработный мужик горы свернет: огород взлохматит старушке не хуже трактора, дров наколет, корову попасет, воды наносит хоть бочку, хоть две... Дачникам, опять же, можно корзину сплести, печь подмазать.
Было бы несправедливо утверждать, что пьют все поголовно. Напротив, если послушать и. о. начальника районного управления сельского хозяйства Константина Сизова, то посевная нынче прошла как по маслу. На старте, как и ожидалось, в лидерах были сельхозпредприятия «Вперед», «Красный Октябрь», «Рузбугино», «Филиппово». У них и площади, занятые под сельхозкультурами, больше, да и руководители порасторопнее, с современным, нетрадиционным подходом к делу.
Тот же глава агрофирмы «Рузбугино», у которого оказались излишки горючего, быстренько сориентировался и отбил телефонограмму в сельхоз-управление: дескать, меняю солярку на зерно. Видно, получилось, потому что в этом хозяйстве посеяли нынче чуть ли не вдвое больше задуманного. В «Филиппове» – на 1/3 выше прогноза. В «Красном Октябре» особенность: здесь картофель сажают на 30 гектарах – это половина всех площадей, занятых в районе под эту культуру. Хозяйство заранее знает, каким клиентам продаст осенью урожай. И в «Соти» знают, куда пойдут клубни с их 6 га, – в медучреждения. Согласно договору с администрацией муниципального округа.
А в деревне Парфеньево почтенный пенсионер Алексей Павлович Чирков завершил посадку картофеля на площади 6 кв. м, починил три стиральные машины, отладил сепаратор знакомому селянину. Автолавка в ближайшую среду в Парфеньево все-таки приезжала.
А вот столб от ветра еще больше наклонился к земле. Вот-вот оборвутся провода. И тогда некогда густонаселенная деревня со своим печальным погостом, полуразрушенной церковью, пятнами убогих, покосившихся домишек без электричества, без радио, с потухшими экранами телевизоров, с бездействующими холодильниками превратится в поселение периода позднего феодализма.
Валерий ПРОХОРОВ.