– Раньше сюда ходил поезд, и довольно длинный – вагонов шесть. Его звали «гогуля»! Почему, не знаю. Шел он медленно: можно было спрыгнуть, нарвать у дороги цветов и вскочить обратно на подножку! Когда комбинат пришел в упадок, его отменили.
– Давно это было?
– Да уж лет двадцать, – вспоминает разговорчивая старушка-попутчица.
Прежде чем затормозить у поселковой автостанции, автобус проносится по улице Набережной мимо знаменитого замка купца Понизовкина: дух захватывает от его пугающей красоты.
Ленин глядел как в воду
Причудливый особняк, напоминающий французские замки, Никита Понизовкин – внук основателя здешнего крахмало-паточного комбината – построил для своей француженки-жены Розы Буренан в 1912 году. Вместе с прежним домом купца и старинным зданием завода он составляет единый ансамбль на берегу Волги, которому издалека, проплывая мимо на теплоходах, до сих пор дивятся туристы.
В советское время перед замком поставили гипсового Ленина, а внутри разместили ботанический сад и школу имени Карла Маркса, затем – клуб. Школу несколько лет назад переселили в новое типовое здание, а потом, когда закрылся комбинат, туда перевесили и любительские картины: портреты Понизовкина с женой и несколько пейзажей. На одном из них – ночной вид старого замка, лунные блики пляшут по воде. На двух других – все та же архитектурная группа, но уже днем: каменная труба завода еще бодро дымит.
Сейчас в замок заходить опасно, мебель из него давно вынесли, дверь заколотили. А уроженка Профинтерна Татьяна Александровна, женщина средних лет, с горечью вспоминает действовавшие фонтаны, цветные витражи. «Одно время его хотели забрать под музей, но что-то застопорилось. Было-то здесь одно любование, а теперь вся краса ушла!»
Погибающий дом обнесен забором, на голубых воротах красные звезды. Тревожным провидческим взглядом Ленин смотрит прямо на Волгу, подавшись всем корпусом вперед: гипсовые пальцы на указующей руке осыпались, остались лишь металлические штыри. К подножию вождя неведомый почитатель положил ярко-розовый искусственный цветок, а школьники по весне сгребли в аккуратную кучку прошлогодние листья.
Пыль да мертвые бабочки
Чуть дальше по улице вдоль Волги стоит и другой дом, построенный Никитой Понизовкиным в начале прошлого века – сейчас в нем еще живут люди. Старинное пятиэтажное здание из красного кирпича налегает сверху всей своей громадой. Осыпающиеся балкончики, из крыши пробивается березка.
С раннего утра почти все обитатели на службе: в апреле после двухгодичного простоя и смены владельца наконец-то заработал крахмало-паточный комбинат «Ярославский».
– Что вы, какие тут привидения! Обычная коммуналка: на пять комнат одна ванная, только что потолки под три метра. Говорят, до революции на пятом этаже был детский сад, а в самом доме жили рабочие комбината. Подвал тоже был жилым – теперь тут подсобка. А наверху уже все заколочено – дом-то совсем рушится! – рассказывает квартирантка по имени Галина. – Я сама в поселке недавно: развелась с мужем, и купила здесь комнату. Расселять нас все равно не будут: некуда.
Зайдя в подъезд, и не подумаешь, что внутри еще кто-то живет: все будто вымерло. Эхо шагов раздается в полной тишине. Из перил торчат металлические штыри, на них крепится проволока – вероятно, для белья. Пыльные ступеньки, бурая свернувшаяся краска на стенах. Три широких окна на лестничной площадке затянуты мутной пленкой – стекол в них давно не осталось. Каждый следующий этаж кажется еще более заброшенным: на пятом валяются пустые бутылки и банки из-под краски, груда тряпок и мертвые бабочки.
Кладбищенская история
В уличных палатках торгуют дешевой обувью, спортивными штанами и искусственными цветами. Старушка несет с рынка четыре штучки: два желтых и два розовых. «Пойду завтра в церковь на исповедь, а потом на кладбище. Специально взяла какие подешевле – подороже-то утащат!» – сетует она своей товарке.
Церковь и кладбище в четырех километрах от Красного Профинтерна – в деревне Бор.
– Мы с подружкой туда убираться ходим летом, – говорит Наташа Большакова, кругленькая веселая блондиночка, пятиклассница здешней школы. – Как это зачем? Чтобы чисто было! У Понизовкиных – нам про них в школе рассказывали – надгробия черные, мраморные. По размеру все разные: попадаются и для младенцев. Раньше кладбище было маленькое, а теперь разрослось: за зиму человек двадцать умерло! Не только старики, есть и молодые – вот мой брат, например. Мы в Ярославле бываем часто. У нас своя машина, ездим погулять и по магазинам. В театр я не ходила – не хочется, а в цирке не понравилось. Школу закончу – поеду в Ярославль поступать на учителя. Потом сюда вернусь, наверное.
Только в огород – на курорт
Модест Сергеевич, маленький старичок в сером пиджачке с медалями и в выгоревшей матерчатой кепке, пришел на прием в участковую больницу Красного Профинтерна из деревни Никулино, что в полутора километрах от поселка.
– Да какая там деревня – три дома! Людей-то не видно, одни галки летают. Летом-то еще ничего: тихо, зелень – прямо-таки курорт! А так мы с женой одни во всей округе: остальные – дачники. Ночами страшно, но мы привыкли.
За продуктами и всем необходимым раза два в неделю ходим в поселок, когда снег – так и на лыжах, а мне ведь восемьдесят лет! Вот приедьте сюда с камерой и снимите, как мы с женой по весне в сугробы проваливаемся! Жену Тоня зовут, живем с ней мирно, не деремся. В феврале была у нас «золотая свадьба», только праздника не получилось: мой брат умер накануне, мы с ним двойники. А сын живет в Ярославле, с женой не ладит. Чего? Какое помогать! Ему лишь бы напиться! Обе внучки замужем. Да какие нам правнуки! Нам уже покой нужен – пусть сами возятся.
Мы с Тоней всю жизнь в Никулине прожили, тут и помрем. Работали оба в колхозе. Вот жена: пахала там, где и трактор не вспашет, а пенсию заработала всего 700 рублей!
Скучно у нас. Летом, слава Богу, огород, а зимой дома сидим, в окошко смотрим. Жена все платья шить пытается: пошьет-пошьет и бросит – глаза уже плохие. А я и вовсе ничего не делаю: выйдешь во двор, снег разгребешь, да и плюнешь. Скотину теперь не держим – мороки с ней много, да и зачем? Утром встал, чаю напился, вот на весь день и хватит.
Вот, хожу пока в больницу: сейчас в ней хоть народу поменьше стало – все на огородах.
«Разило парами йода, и с улицы дуло в окно»
Краснопрофинтерновская участ-ковая больница в 2010 году отметит столетие, если «доживет». Тоже строилась при Понизовкине. Компактное двухэтажное здание все из того же красного кирпича, уютный дворик с елочками. Сейчас она обслуживает 3700 жителей из самого поселка и окрестных деревень. В 1996 году администрация области выделила 850 миллионов рублей на ремонт. В божеский вид удалось привести первый этаж левого крыла: раньше тут был стационар, а теперь переехала амбулатория. До этого она располагалась на втором этаже, где недавно прогнулись полы и все, кроме кабинета главврача Павла Караваева, пришлось заколотить. В 1998 году, перед выборами, сюда приезжал «на смотрины» губернатор Анатолий Лисицын, обещал денег на завершение ремонта, но до сих пор не дал. Павел Павлович с тех пор регулярно пишет в департамент здравоохранения области, послед-нее письмо отправил в августе 2001, но ответа не получил.
Весной отопление здесь бывало только по ночам. Весь поселок греется от одной котельной, в которой из трех котлов работает один. Когда в конце марта заработал комбинат, тепла стало не хватать. МУП ЖКХ «Заволжье» начало отключать днем жилые дома, а заодно и больницу, отопительный сезон закончился на несколько недель раньше. То же самое было и с электричеством: круглосуточно свет дают лишь с конца апреля.
– Я работаю главврачом тридцать лет, через год мне на пенсию. Если и останусь в больнице, то не в этой должности: хватит, наелся – говорит главный врач Павел Караваев. – Сейчас в больнице всего три врача: два терапевта и педиатр. До апреля работала еще гинеколог – моя дочь, но теперь ушла в декрет. Первый терапевт – Николай Коровин – чернобылец. Сегодня отпросился хоронить товарища, тоже чернобыльца. В сорок лет инвалид второй группы. Педиатр Надежда Львовна – молодая женщина, но и у нее уже инвалидность. Вот и представьте, кто через несколько лет здесь останется! Хорошо хоть медсестер пока хватает, но и они разъедутся.
Раньше был у нас хороший зубной кабинет: ставили пломбы из современных материалов, но брали за них деньги – всего по 40 рублей за штуку. Кто-то нажаловался, и меня вызвали в прокуратуру: дескать, нет у вас лицензии на оказание платных услуг. В итоге кабинет закрыли. Теперь мы зубы не лечим – только удаляем!
Есть еще призрачная надежда возродить полноценный стационар, пока у нас только две палаты дневного пребывания: придет человек, полежит чуток с капельницей – и домой. Всех экстренных и тяжелых больных везем на «скорой» в областную больницу. На бензин нам отпускают 2400 рублей в месяц – по 13 литров в сутки. На них уедешь разве что до огорода! Приходится брать по 100 рублей с пациентов – предупреждаем их сразу.
Вон, опять вызывают: напился, упал с сеновала, разбил голову. Пойду рану шить. А я ведь, между прочим, терапевт, а не нейрохирург!
Человек с грустными глазами
Глава администрации Боровской волости Некрасовского муниципального округа Дмитрий Кратиров – худощавый человек с твердым и печальным взглядом. В зябком кабинете он работает в куртке, наброшенной поверх костюма. Начальственный стол покрыт красной скатертью, а с противоположной стены улыбаются Чебурашка с васильком в лапках и собачка с бабочкой – раньше в этом здании был детский сад.
– Что вам хорошего сказать, и не знаю – уповаем только на комбинат. Покончили хотя бы с безработицей: полгода назад на бирже стояло 160 человек, а теперь всего лишь пять. Правда, начались проблемы с электричеством, но мы это уладили. Уже готовимся к зимнему отопительному сезону: заключили договор с «Ярпатокой», найдем подрядчиков, починим два котла в котельной, чтобы на всех тепла хватало. Что и говорить, долгая безработица людей придавила. Сникли. Но, может быть, теперь начнем выкарабкиваться.
Фото Вячеслава ЮРАСОВА.
Юлия КАМЕНЕВА.