– Когда из Питера драпали, надевали самое лучшее: остальное пропадет. Хочешь, я тебе свитер подарю? У меня два.
– Подари мне, – сказал Забаев, – я его на водку обменяю, выпьем, как настоящие солдаты.
Мы ехали в пассажирском вагоне. Сопровождавший нас лейтенант разъяснил:
– Повезло, потому что вас мало. Обычно мы в телятниках возим. А вы в самом деле добровольцы? По дурости или как?
Мы промолчали. Как часто люди лучшие и самые светлые движения души принимают за дурость!
В Буй приехали на рассвете, долго брели по темным улицам через весь город и остановились далеко от его окраины. Лейтенант повел нас к лесу и, оставив в землянке, пошел «докладать». Как мы поняли, воинская часть уже закончила формирование и должна вскоре отбыть на фронт. Это нас особенно радовало: мы рвались на передовую. Через снятую с петель дверь было видно, как солдаты грузят на машины ящики со снарядами, а также бревна и доски из развороченных землянок.
– А куда поедем? – спросили мы.
– А вот это – военная тайна. Хотя, если закурить дадите, могу просветить.
Через минуту мы уже знали, что нас ждет фронт в районе города Мозырь, где сейчас проходит передовая линия обороны.
На седьмой день пути, рано утром, мы были разбужены страшным грохотом. Огненный вихрь сорвал крышу теплушки, унес куда-то тюфяки, набитые соломой с верхних нар, остальное поджег и одним махом выбросил нас из теплушки в кювет.
Я оказался торчащим головой в сугробе. Выбравшись и отерев с лица снег, огляделся. Наш эшелон стоял недалеко от какой-то станции, несколько вагонов горело, в других рвались снаряды, вокруг суетились люди.
Самолеты, разбомбившие нас, улетели, к эшелону со всех сторон стягивались те, кто успел убежать, кричали командиры, стонали раненые, прерывисто гудел паровоз.
Ко мне подполз Юра. Рукавицей он зажимал левую часть лица.
– Посмотри, что у меня с глазом, болит, сил нет! И совсем не видит.
«Как же он будет видеть, если у тебя его больше нет», – хотел я сказать, но воздержался.
– Тебе врач нужен. Ранен ты.
– Да нет у нас врача,
фельдшерица одна, Полей звать, да две санитарки.
– Все равно, надо, чтобы помогли. Идем.
– А Розенфельд? Зина как? Его же забрать надо.
Юра съехал по склону вниз, застрял в снегу. Когда я подошел, он сидел и ковырял пальцем в своей ране.
– Где Зина? Ты говорил, он здесь.
– Да вон он, – качнул Юра локтем. – Только нам двоим не справиться. Санитары нужны. С носилками.
Сначала я не увидел ничего, кроме все того же снега, то гладкого, то взрыхленного, местами белого, местами ярко-красного или розового, по которому были разбросаны внутренности какого-то большого животного, но затем вгляделся и увидел ноги в ботинках с обмотками, руку со скрюченными окровавленными пальцами и еще что-то большое, бесформенное, вдавленное в снег, напоминавшее человека в солдатской шинели...
Потом меня начало долго и страшно рвать, выворачивая наизнанку пустой желудок, притягивая кишки к подбородку. Словно издали слышался голос Забаева:
– Слабак ты. Все вы слабаки. И Зина тоже... – Он выбрался из кювета, замахал свободной рукой: – Санитары! Эй, санитары! Сюда!
Через минуту на меня свалился кто-то тяжелый в белом халате, похожий на рубщика мяса в торговом ряду, закричал в самое ухо:
– Куда тебя? В живот? А ну, убери руки!
– Да не его, вон того берите, – сказал Забаев.
Санитар посмотрел в сторону.
– Тому мы не нужны. А ты, – он снова повернулся ко мне, – дуй к эшелону, там тебе по шее врежут. Симулянт!
Мы двинулись к эшелону, поддерживая друг друга, и Юра сокрушенно бубнил:
– Сухари, наверное, сгорели, а сало уж точно пропало. Ты сбегай, посмотри, может, что осталось.
Потом его оторвали от меня и куда-то увели, а я с другими солдатами дотемна сгружал с платформ уцелевшие орудия и волоком тащил их далеко за станцию, где стояли настоящие, с башнями, танки, которые и везли их на высокую гору над неширокой рекой Припятью. За ней на равнине, уходящей за горизонт, слышались частые глухие удары войлочной булавы по огромному барабану.
Так морозным декабрьским утром сорок третьего года в километре от разрушенной станции Мозырь оборвалось наше детство и неначавшаяся юность – мы стали солдатами Отечественной.
Александр КОНОПЛИН.