Полторы комнаты известного на всю Европу Шереметев-центра, где корреспонденту «Северного края» довелось на днях побывать, – не что иное, как великодушный дар центру его верных подданных, друзей – живописцев Владимира Сибрина и Николая Хватова.
«Вечор поздно по лесочку я коров домой гнала. Лишь спустилась к ручеечку возле нашего села: вижу – барин едет с поля, две собачки впереди...» – вглядываясь в березинские старые избы на пейзаже, запевает первое сопрано в семейном «докторском» ансамбле Шереметев-центра Нина Павловна Кузнецова. Мы смотрим туда же, куда и она, будто с мартовского угора слышим голос барина: «Ты родилася крестьянкой, завтра будешь госпожа». И снова берет нас за душу девушка, что коров домой гнала: «Вы, голубушки, подружки, посоветуйте вы мне». А подружки в ответ на ее просьбу усмехаются: «Его воля, его власть!»
До сих пор никто не опроверг версию, что слова этой песни сочинила легендарная уроженка деревеньки Березино, что притаилась где-то среди непросыхающих всю весну проселков нынешнего Большесельского муниципального округа, дочь сельского коваля, звезда столичных усадебных Кусковского и Останкинского театров и первая в нашем Отечестве графиня из крепостных Прасковья Ковалева-Жемчугова-Шереметева.
Сейчас песня спета не просто к месту – словно бы в присутствии самой Прасковьи. Рядом с пейзажем Хватова висит здесь на стенке ее изрядно помелькавший по журнальным обложкам портрет кисти шереметевского крепостного живописца, будущего вольного академика Николая Аргунова.
Один из подлинников хранится в Ярославском художественном музее, здесь у нас только копия – но уж зато рама, рама какая! Старинная, из самого Березина доставлена. Воспетую всеми музами историю любви и разлуки Прасковьи и Николая Петровича Шереметева мы в этих стенах будто заново переживаем.
Нина Павловна «Вечор поздно...» еще в девчонках услышала. Эта вроде как бесхитростная песня долгим эхом, не стихающим и поныне, отозвалась в ее собственной судьбе. Бабка Ульяна свою мораль специально для внучки Нины выводила из той песенной встречи крестьянки и графа: мол, на красоту, запомни, надежда в жизни плохая, трудом всего добиваются – недаром крестьянка перед встречей с барином не просто так гуляла, а коровушку гнала.
Сама потомственная дворянка, покойница бабушка Ульяна Капустина из Горлова – это на речке Сити – чуть ли не всю жизнь скрывала собственное происхождение, не любила вслух вспоминать о том, что муж ее сгинул где-то в Волголаге. Дом был с пасекой, коновязью, собственным ухоженным прудом. Была бабка человеком работящим, научила внучку быть хозяйкой в сельском доме: рожь серпом жать, обмолачивать ее цепами, молоть самодельным жерновом, хлеб печь в русской печке, сыр варить, баньку истопить по всем правилам, лечить травами.
А дальше, сызмальства зная с бабушкиного голоса песню наизусть, внучка – настал час – и сама догадалась, про что на самом деле в ней поется: про любовь, что способна, если она есть в сердце, чудеса творить, через любые препоны пробиваться. Так не только в песне – и в жизни было у Николая Петровича и у артистки его театра Прасковьи Жемчуговой. Вопреки сословным устоям (уж не говоря о том, что супруг был на семнадцать лет старше Прасковьи) оба оказались до конца верны своей любви, опутанной косыми взглядами и насмешками. Чего стоило одно только присвоенное Жемчуговой за глаза дворней и охотно подхваченное знатью прозвище Барская канарейка.
Позже узнала Нина, сколь достойно возлюбленные свое взаимное чувство в наследство потомкам увековечили. По завещанию Прасковьи, не дожившей и до тридцати пяти лет, тихо угасшей через три недели после родов от наследственной чахотки, ее благоверный заложил в Москве странноприимный дом с больницей и богадельней, счетом для приданого бедным невестам, пособий обедневшим ремесленникам, для выкупа лиц, заключенных в тюрьмы за мелкие долги.
Через Прасковью все как-то одно за другим складно сошлось в жизни самой Нины Павловны Кузнецовой. Песня, услышанная давным-давно, и то, что голос хороший обнаружился и ее семейный ансамбль с Прасковьиным песенным репертуаром. А Шереметевский странноприимный дом, впоследствии больница скорой помощи имени хирурга Николая Склифосовского, – не он ли обернулся в ее судьбе тем, что вы-
брала Кузнецова для себя, наверное, самую милосердную из всех медицинских специальностей?
Став врачом «скорой помощи», занялась она интенсивной терапией. Это когда больной находится на волосок от смерти и от врача, кроме золотых рук требуется то, что принято называть присутствием духа. Вот уже сорок лет верно служит Нина Павловна и врачебному долгу, и заветам отечественного милосердия – орден «Знак Почета» имеет недаром.
В двух случаях из каждых трех приходилось ей выводить больных из так называемых пограничных состояний, опасных для жизни. Часто работает в обстановке массового стресса – на пожарах, при утечках газа, прорывах нефтепровода, аварий цистерн с ядовитой «химией»... Никогда и в голову не приходило ей подсчитывать, скольких страдальцев спасла она после внезапной остановки сердца. А вычислить это было бы вовсе нетрудно. Бывает примерно пять случаев за смену, в месяц семь дежурств. И все это остается помножить на цифру общего стажа – сорок лет.
В Шереметев-центр к ней, как на огонь свечи в потемках, люди идут сами – музейные хранители, коллекционеры, артисты, Рериховское общество. Каждый год бывают в Березине на фольклорных массовках под вековой красавицей липой. Ездят на праздники в Останкинский дворец-музей, на Шереметевские научные чтения в питерский Фонтанный дом.
Там, на Фонтанке, Прасковья после переезда из Москвы тихо за-творничала в окружении подруг, там родился у нее сын Дмитрий, будущий добрый приятель Пушкина и живописца Ореста Кипрен-ского, в течение почти полувека – попечитель построенного по проекту Джакомо Кваренги странно-приимного дома.
Собрана коллекция фотографий, есть и нечто вроде посвященной Прасковье, роду Шереметевых, юхотским краям картинной галереи. По ней видно, какое бурное продолжение имеет в наши дни почин, положенный первыми аргуновскими портретами Прасковьи Жемчуговой. Вдохновленные центром, местные художники еще с десяток успели написать. Секрет одного из них нам раскрыли. Когда Николай Хватов писал портрет Параши – девочки в красном сарафане с куклой, в окружении крестьянской утвари, то утварь была настоящая, березинская, из фондов центра, а позировала автору... внучка Нины Павловны Катя.
С легкой руки ярославских поклонников легендарной барышни-крестьянки таковые теперь имеются и в итальянской провинции Кунео, где живет верный друг Шереметев-центра живописец Петр Чахотин, и на острове Мальта – там некогда с дипломатической миссией погостил фельдмаршал Борис Петрович Шереметев. Есть они даже в Марокко. Судьба за-бросила туда супругу дипломата «четырежды правнучку» Прасковьи – ее тезку, художницу и галери-ста Прасковью Шереметеву.
А от парижского Шереметева, Петра Петровича, архитектора и музыканта (по фамильной традиции рода – виолончелиста), Кузнецова только что получила письмецо. Кажется, совсем недавно, во время их первой встречи, с удовольствием принимая предложение Нины Павловны послушать рассказ о его верхневолжской родственнице, парижанин Шереметев с недоумением уточнил: «Разве она не из Белоруссии?»
После того как центр свозил Петра Петровича в большесель-скую глубинку и он помолился в храме Параскевы Пятницы, где крестили Парашу Ковалеву, похлебал в ее родных краях горячих деревенских щец, Петр Петрович таких странных вопросов больше не задает.
«Надо бы мне, – пишет он, поясняя вложенный в конверт снимок своих детей Ксении и Бориса, – специально к вам приехать и провести с вами пару дней. Шлю фотографию моих птенцов. Они русские, что видно без очков. Борис Петрович часто об этом говорит, мечтает поехать со мной на Родину...»
На снимках: солисты семейного ансамбля Кузнецовых – Нина Павловна (в центре), ее сестра Галина (слева) и дочь Ольга; парижане Петр Шереметев, его дети Ксения и Борис.
Юлиан НАДЕЖДИН.