Итак, время действия – 50–60-е годы прошлого века. Место действия – Нижний Тагил, Дальний Восток, Польша, Украина… разброс географических понятий конкретизируется чуть позднее). Появляется главный герой – режиссер, ректор Ярославского театрального института Вячеслав Сергеевич Шалимов. В те годы, о которых пойдет речь, никакой, разумеется, не режиссер и тем более не ректор, но все шло именно к этому.
Единство противоположностей
Детство Славы Шалимова проходило в замечательном, напряженном поле противостояния во всем – в природе, пространстве, в семье. Он появился на свет в семье военного. Во время войны отец окончил танковое училище, в мирное время пошел расти по служебной лестнице в качестве танкиста, обладая при этом кипучей энергией хозяйственника и организатора. К концу жизни отец поднялся до генеральской должности, оставаясь формально полковником, поскольку высшего образования не получил, академии не окончил. Он был командиром танковой базы на Дальнем Востоке. Был тем человеком, который на глазах у сына построил целый город на границе с Китаем.
…Когда Китай «зашевелился», отца направили на границу, в чистое поле развертывать корпус. Дело было летом, каникулы в разгаре, и Слава, к тому времени уже изрядно помотавшийся по гарнизонам, страшно радовался летнему Дальнему Востоку – красота, все цветет, кругом кипучая энергетическая жизнь. И вот пока Слава ликовал по поводу предстоящего единения с природой, из остановившегося на пустыре грузовика были выгружены письменный стол, стул. За стол уселась мама с листом бумаги и карандашом в руке. А отец ходил по полю и кричал: «Вот здесь будет стоять казарма, здесь – другая... Правее поставим клуб...». Мама, делая соответствующие наброски на плане, кричала ему в ответ: «А где будет библиотека?». «Подожди со своей библиотекой, – отвечал отец и продолжал – вот тут, левее, поставим пищеблок...» И он все это сделал! Не имея специального инженерного и, тем паче, архитектурного образования, отец Вячеслава Сергеевича действительно построил в чистом поле целый военный город. Удивительно то, что строилось все «на глазок», но стоит город и по сей день.
...Когда Слава был совсем маленьким, лет пять ему было, наверное, отец приводил кроху-сына в казармы и тот... перед строем читал солдатам политинформации, рассказывал, что происходит в России, что – в Югославии. Откуда у него, пацана, была такая политическая грамотность, Вячеслав Сергеевич и по сей день затрудняется ответить. Но факт остается фактом. Таким образом, вырисовывается один полюс влияния – отцовский. Но был и другой полюс, связанный с мамой, полная противоположность отцовскому.
Мама была из старинного дворянского рода Щербатовых-Мусиных. Сфера ее увлечений никак не вмещалась в формат «порядок в танковых войсках». Меняя вместе с мужем гарнизоны (в детстве Слава пережил то ли 12, то ли еще больше переездов), она, тем не менее, умудрялась сохранять свой мир – увлечение филологией, искусством, музыкой. Она читала с сыном Шекспира, организовывала домашние спектакли, учила его вышивать крестиком и гладью, вязать крючком... Детское ощущение мамы – это ее непреклонное «мальчик из приличной семьи должен получить музыкальное образование» и, как следствие реализации этой непреклонности – восемь мучительных лет, проведенных в обнимку с аккордеоном. Этот инструмент был устроен так «подло», что как ни тащи чемодан с ним, как ни приноравливайся, он непременно пребольно ударял по косточке на ноге. Этот фрагмент детства помнится отчетливо, и, как говорит Вячеслав Сергеевич, «помогает сейчас пускать пыль в глаза».
Обоих родителей Слава обожал до безумия. Поэтому резкий контраст родительских позиций по поводу его воспитания – папино «не балуй мальчишку, в суворовское отдадим» и мамино «он вдумчивый, романтичный, пускай книжки читает» – воспринимал как само собой разумеющееся. Однако конфликт между армейской фронтовой закалкой и аристократической духовностью создавал поле напряжения.
КОНТРАСТ ЭМОЦИЙ
Это не значит, что не было иных, менее полярных, эмоциональных состояний души. Были, непременно были и свои мелкие горести, и повседневные мальчишеские радости, но за давностью лет границы этих ощущений как-то стерлись, краски повыцвели. Но самые яркие пережитые всплески эмоций – глобального, непоправимого горя и столь же бескрайней эйфории счастья – остались в памяти в первозданном виде.
...Нижний Тагил, зима. Дымный, чадный, смрадный город, над которым все время висит смог. Мама прокладывает вату между окнами, но на следующий день она темнеет, приобретая благородный антрацитовый оттенок – сажа пробивается через любые препоны…
Смерть Сталина. Все рыдают в голос. Ревут заводские гудки, воют клаксоны в автобусах и машинах. Взрослые плачут, отчаянно ревет и Слава. Причина беспредельного, до икоты плача, мальчику самому непонятна – ему года три, уход из жизни Иосифа Виссарионовича вряд ли мог восприниматься как личное горе. Однако скорбь его безгранична.
А вскоре начинают взрывать полуразрушенную церковь. После взрыва обломки храма пытаются растащить танками, храм не сдается, и Слава с приятелями опять жутко переживает по этому поводу. Не то, чтобы было жаль саму церковь как храм Божий – этого не было, но факт уничтожения, безвозвратного стирания с лица земли, любимого места игр в «войнушку» и тайных раскопок сплелся с пережитым накануне горем в единый клубок.
...А эйфорию всеобщего ликования Слава пережил позже, уже в Польше. Отец там проводил какие-то испытания. На это время пришелся полет Гагарина. Все население маленького городка высыпало на улицу, и все почему-то смотрят в небо. Ладно мальчишки, но что пытались рассмотреть в облаках взрослые? Детворе отчего-то казалось, что обзор загораживают двухэтажные домики офицерского состава, и они суматошно носились по городку, пытаясь выбрать точку, откуда наверняка будет видно гагаринскую ракету. Нелепость бессмысленного созерцания небосвода никого не смущала. Всеобщее ликование, поздравления, объятия… Все в этот день торжества человека над космосом были равны – и сопливые пацаны, и солдаты, и отцы-командиры.
ЧЕЛОВЕК МИРА
Мощное поле напряжения создавали и бесконечные переезды. Постоянная смена ландшафта, культурных пространств, географий… То степь на юге, то Дальний Восток с шумным океанским прибоем, то копоть промышленного Урала, то абрикосовая безмятежность Украины, то пряничные домики Польши… Внутри вырастало и расправляло крылья ощущение бескрайности жизненного пространства. Спроси сегодня у Вячеслава Сергеевича, где его малая родина – он затруднится с ответом. Родина была разная, чувство привязанности возникало то здесь, то там, и было ощущение, что дом – везде.
Благоприобретенная (или вынужденная?) «охота к перемене мест» сформировала четкую позицию – не стоит подстраиваться под предлагаемые обстоятельства, надо в любых условиях оставаться самим собой. Этот главный жизненный стержень родился, казалось бы, из пустяка. Семья кочевала в то время по Польше, и очередная учительница в очередной школе – сколько их было! – чуть в обморок не упала от небывалой красоты Славиного почерка. А между тем в предыдущей школе его постоянно журили именно по этому поводу. Так стоит ли постоянно ломать себя, задумался Слава. И если кому-то что-то не нравится здесь, в другом месте, при других обстоятельствах именно этот негатив обернется позитивом.
ДВАЖДЫ ВЫГНАННЫЙ
Рост «по партийной линии» у Славы Шалимова не задался с детства. Во-первых, его выгнали из октябрят. Мальчишки устроили первенство по плевкам на дальность, за чем и были «застуканы» бдительным оком. Троих зачинщиков состязаний вывели перед строем, дабы им было стыдно «перед лицом своих товарищей», и сняли звездочки. Горе было неимоверное, Слава ревел страшно. Однако самое обидное было в том, что так и не удалось выяснить, кто плюется дальше всех. Азарт соревнования после экзекуции был потерян напрочь.
Во-вторых, Славу выгнали из пионеров. Предыстория этого печального отлучения от детской партийной ячейки такова. Девочку, которая очень нравилась Славе, обидели. Вступиться за поруганную честь дамы сердца – святое дело. Слава вызвал обидчика…на дуэль. А поскольку оба действующих лица в то время занимались фехтованием, то дуэль была самая настоящая. Мальчишки обрубили защитные концы у спортивных эспадронов, заточили клинки напильниками и решили драться до первой крови. Честь дамы в результате была спасена, но из пионеров мушкетера Шалимова все-таки выгнали. И из школы – на три дня.
В такие моменты очень доставалось Славе от отца. Он приходил из школы мрачный и вызывал сына «на ковер». Ты пойми, говорил он, ты – сын командира, должен быть примером для детей моих подчиненных. «Меня просто убивало, почему я что-то должен чужим, в общем-то, мне людям?».
МИМО МИМО
К концу школы Слава Шалимов, перечитав кучу книг по режиссуре, сам для себя определился с выбором будущей профессии. «Я очень рано стал понимать, что артистом мне не быть никогда. Артист – это кто-то такой красивый, бесстрашный, кто смело выходит на сцену и чьи фотокарточки продаются в киосках Союзпечати. А вот в том, что режиссура – это мое, я уверился». Способствовало этому и то обстоятельство, что во всех военных гарнизонах именно клуб или Дом офицеров был средоточием культурной жизни, светом в окошке.
Однако пределом маминых мечтаний была дипломатическая карьера сына. И со всей страстью родители принялись запихивать сына в МИМО – институт международных отношений. Но конкурс был бешеный, из 25 проходных баллов Слава набрал 23 и с радостью забрал документы. Вот тут бы и податься ему в режиссуру, ан нет – возник новый притягательный для маминого слуха «манок»: военный институт иностранных языков. Слава неплохо знал английский, немецкий, польский – прямая дорога в военные атташе (или шпионы?). Однако и оттуда абитуриента Шалимова выгнали за злостное нарушение дисциплины – разговаривал после отбоя и, более того, препирался с патрулем.
...Словом, судьба была благосклонна. В это время на Дальнем Востоке, в Хабаровске, открывали отделение режиссуры. Туда, к Тихому океану, волею высокопоставленных чиновников «ссылали» талантливейших, звездных режиссеров с диссидентским уклоном. Таковым оказался москвич Вадим Демин, ученик Алексея Попова, который, в свою очередь, учился у самого Станиславского. А с другой стороны Демин был учеником Марии Осиповны Кнебель. Вторым неблагонадежным режиссером оказался Никитин, ученик Мейерхольда, язвенно ненавидящий советскую власть за уничтожение Всеволода Эмильевича. Под влиянием этих гениальных педагогов и начал постигать азы профессии Вячеслав Сергеевич Шалимов. Что из этого получилось? Результат, по-моему, очевиден.
Лариса ДРАЧ.