– В «стеклянном доме» у прадеда с сыновьями была контора. А магазины – в ротонде, в здании нынешнего театрального института и много где еще. Торговали скобяными товарами.
Я в гостях у москвички Натальи Михайловны Брусиной. В большущей и очень дружной семье потомков Дмитрия Александровича она хранитель семейного архива, многочисленных альбомов, фотографий, вырезок, книг, писем. Как и большинство остальных род-ственников, независимо от места рождения и места жительства, считает родным своим городом Ярославль. До недавнего времени тут жили родители, тетки, дяди, последний из них 92-летний Николай Александрович жив до сих пор. Здесь родные могилы. Отсюда, из Ярославля, все начиналось с родоначальника – Дмитрия Александровича Карпычева.
– Он был крепостной, из села Бурмакина, сын кузнеца, – рассказывает Наталья Михайловна. – В 1861 году ему исполнилось десять лет, при освобождении барин подарил ему золотой рубль, а к 1917 году он уже нажил миллион.
По данным ярославских историков, капитал купца Д. А. Карпычева даже превышал эту цифру – полтора миллиона. Давний друг нашей газеты М. Б. Шпакунова отыскала в «Краеведческих записках» 1960-х годов статью тогдашней заведующей отделом Ярославского музея-заповедника Н. Я. Тарасовой, изучавшей уникальный бурмакинский промысловый куст. По данным Н. Я. Тарасовой, в пору своего расцвета Карпычев и Пастухов были крупнейшими здешними скупщиками. Она застала еще старых дореволюционных кузнецов, записала их рассказы. Получалось, что более половины всех кустарей Бурмакинской волости работали на Д. А. Карпычева. Он снабжал кустарей железом, обеспечивал прочий «сервис». Имел, например, лавки в Бурмакине, где в обмен на сданный железный товар приобретались товары повседневного спроса. В том числе в долг. Для постоянных поставщиков летом отпускались товары в счет зимней отработки. Если учесть, что в 1901 году только в Бурмакине, не считая волости, было 46 кузниц и около 100 кузнецов, то истоки капиталов Д. А. Карпычева становятся понятными.
Железный и медный товар из Бурмакина шел через Дмитрия Александровича в Москву, Петербург, Ригу, Сибирь. Он навел мосты к тульским мастерам и стал торговать их изделиями тоже. Проторил дорожку, как сейчас бы сказали, к бюджетным деньгам: брал заказы на «металлические приборы» для артиллерийской и кавалерийской упряжи, на балки, рельсы – с учетом бурного строитель-ства железных дорог очень даже дальновидно. И сочетал все это с широкой сетью розничной торговли: в своих магазинах, в ярославском гостином дворе, в ярославском железном ряду на Нижегород-ской ярмарке, на Торговой площади в Вологде.
Человек он был набожный, построил в родном селе школу.
В Бурмакине много Карпычевых, фамилия эта распространенная и в Ярославле. Но такой был один. Адрес для телеграмм на его бумагах короткий: «Ярославль, Карпычеву», и все знали, какому.
У него было два сына и дочь. Жили на Стрелке (Которосльная набережная, дом 2/3) все вместе: Дмитрий Александ-рович с супругой, женатые сыновья, замужняя дочь с семьями. На фотографии, сделанной примерно в 1908 году, родились еще не все дети, но народу уже все равно порядочно (на снимке). Крайний справа в верхнем ряду – старший сын Александр, будущий дед Натальи Михайловны. Перед ним с ребенком на руках его жена Вера Ивановна, урожденная Люсинова – смуглая красавица с роскошными волосами. Говорили, что она «с турецкой кровью». Люсиновы жили по соседству с Собиновыми. Вера одного возраста с Леонидом. Насколько тесно семьи были знакомы, неизвестно, но книгами из домашних библиотек Люсиновы и Собиновы обменивались.
Из восьмерых детей Александра Дмитриевича и Веры Ивановны сейчас жив один – уже упомянутый 92-летний Николай Александрович. В 1917 году ему было пять лет. Он помнит Карпычева-старшего: как дедушка показывал ему тот самый «стеклянный дом». Помнит его же, отлеживавшегося после июльский событий 1918 года: дедушка что-то возбужденно рассказывал, размахивая руками и указывая на потолок.
Николай Александрович не говорит «мятеж» или «восстание». Он говорит: «бои». В его воспоминаниях (вернее, в сохранившихся в памяти семейных преданиях) есть факты, неблаговидные как для одной, так и для другой противобор-ствовавших сторон, что свидетельствует в пользу их правдоподобия. Белые, рассказывает он, хотели установить пушку на их доме, но старший Карпычев не дал. Пушка была установлена возле Успенского собора и оттуда била по Туговой горе, где располагались позиции красных. А те, в свою очередь, палили из пушек по Успенскому собору, один снаряд попал в их дом, разворотил стену, но не разорвался и оказался на кровати.
Вся семья во время боев находилась на даче («напротив Константиновского завода, там высокий берег, лестница, березы»). В Ярославле оставался один Дмитрий Александрович. Он оказался в числе заложников, взятых красными, и сколько-то времени пробыл в заключении. Умер в 1919 году, похоронен на Леонтьевском кладбище ночью – ни креста, никакого памятного знака родные тогда не поставили. Известно только, что прах его покоится на территории семейного некрополя, до сих пор продолжающем пополняться могилами его потомков.
Так закончилась жизнь миллионщика Дмитрия Александровича Карпычева. Детям, внукам и правнукам его выпала уже совсем другая жизнь – та, которая была характерна для их времени.
Старший сын его Александр (дед Натальи Михайловны) с женой опять же не миновал тюрьмы – они ведь тоже были купцы. Осталось семеро детей. 17-летний Дмитрий учился в Москве. 16-летняя Прасковья (мама Натальи Михайловны) оказалась главой семьи: Ивану 14 лет, Шурочке – 10, Евгению – 8, Виталию – 7, Николаю – 5. Подкармливала их бывшая прислуга.
По возвращении из мест отсидки дед Натальи Михайловны работал бухгалтером в разных организациях, какое-то время семья держала корову. А брат его Константин, второй сын миллионщика Карпычева, торговал в ларьках старьем из разрушенных домов: решетками, печными заслонками и прочим железным скарбом. 1920-е годы были одними из самых тяжелых. Пришлось добывать хлеб насущный и детям. Николай Александрович, тогда подросток, вспоминает, что одним из самых прибыльных занятий мальчишек в лежащем в руинах Ярославле считалась добыча старых печных кирпичей из развалин домов. Нужно было разобрать кладку, соскрести остатки раствора – чистые кирпичи шли нарасхват на новые печи. Ребята промышляли в том числе на развалинах Демидовского лицея, кроме кирпичей выгребали из несгоревших печек уголь – народ покупал его для самоваров.
Прасковья (мама Натальи Михайловны) тоже рано начала зарабатывать. Работала на какой-то технической должности в губпрофсовете, в 18 лет стала корректором в газете «Ярославская деревня», а вслед за тем, тоже корректором, в «Северном рабочем», знала Алексея Суркова.
– Все мои дяди, тетя, моя мама прожили трудную жизнь и всегда оставались бессребрениками, – говорит Наталья Михайловна. – Были людьми честными, четверо из них стали членами партии – убежденными. Почти все дожили до глубокой старости, кроме мамы – она умерла 59 лет. Были очень дружными, собирались на дни рождения в старом доме на Стрелке за огромным дубовым столом с резными ножками. Мы, их дети и внуки, тоже дружим.
Кого только в этой семье нет! Участники войны, химики, морские офицеры, врач, строитель. Наталья Михайловна окончила художественно-графический факультет Московского пединститута и стала учителем рисования. Ее брат после Мухинского училища работал дизайнером на Горьковском автозаводе. Где бы ни жили, тянет в Ярославль, роднее которого для них по-преж-нему нет.
Татьяна ЕГОРОВА.