Давайте знакомиться – Кота (с ударением на первый слог). Под этим тянущимся из далекого детства домашним ласковым прозвищем зарегистрирована солидная фирма, которой руководит наш герой. Это же имя можно прочесть и на обложке книги «Осенний разговор». Что оно обозначает, я так и не смогла добиться от его обладателя, Николая Дмитриевича Попова. Может, производное от имени Николай? А может, загадочное «Кота» рождено спецификой кубанского говора и в более привычном нам варианте звучало бы как «Котя», то есть «котенок»? Но это только мои домыслы. Николай Дмитриевич лишь загадочно улыбается – дескать, думайте сами...
Жажда знаний – любых! – у маленького Кота была поразительная. В своей книге он пишет: «Родился... с ощущением оранжевой радости и голубого восторга. Шесть лет жадно поглощал видимое, и хотелось быть умным... И я в шесть лет «выпросился в школу». По собственному его признанию, с этого же времени он буквально возненавидел нудность поучающих и полюбил на всю жизнь радость самостоятельного познания.
К искусству Кота продирался, раня незащищенную душу о град насмешек. То ли в четвертом классе было дело, то ли в пятом – не столь важно. Учитель рисования по прозвищу Рейсфедер дал задание: нарисовать свой дом. «Пацан битых два часа корпел над листком бумаги, пытаясь отобразить заданный образ, и все равно учитель поднял злополучный листок над своей головой и спросил, обращаясь к классу: «Кто скажет, что здесь изображено?» – будто это был ребус. Ответы были самые разные и неожиданные для пацана: зенитка, танк с поднятым дулом, пароход в лесу, но никто не увидел... «дом с трубой».
Однако убитые, казалось, напрочь желание рисовать и вообще интерес к живописи возродились с помощью живительного источника – в руки мальчика попали письма Винсента Ван Гога к брату. Николай Дмитриевич до сих пор вспоминает, каким новым предстал перед ним мир после слов и картин великого художника. Он старался не пропустить ни одной книги по искусству. Пусть даже неважно изданная, с тусклыми иллюстрациями, она будоражила его, давала простор фантазии, заставляла искать неизведанное в самом себе. И самое удивительное во всем этом, что дело происходило отнюдь не в большом городе Питере с сокровищницей Эрмитажа или Москве с бесконечными дарами Третьяковки, а в маленькой кубанской станице Гирей, где жила семья.
«В 1976 году были написаны портреты матери и отца на отдельных холстах с попыткой вложить в каждый портрет всю гамму чувств и понимание своих родителей. «Мать» по внешнему и внутреннему сходству получилась точной, но сухо законченной картиной. «Отец» заставлял вглядываться, увлекал внутренним содержанием... Получился как бы не раскрытым до конца: что-то в нем должно быть, но не тайна, не божественная загадка, а простой и интересный штрих характера или судьбы... Таким он и ушел из жизни – незавершенным в моем понимании».
А я, стоя перед портретом отца Николая Дмитриевича, почему-то вспомнила один из эпизодов его биографии, упомянутый художником (или в данном случае вернее будет сказать – писателем?) в своей книге.
Дело было весной 46-го. После возвращения из госпиталя Дмитрий Сергеевич работал бригадиром пути Ростовского отделения дороги. Раздался телефонный звонок.
– У аппарата бригадир Попов, – сказал отец.
– Говорит Каганович.
«Ерунда какая-то», – подумал отец, а вслух уточнил:
– Лазарь Моисеевич?
– Да. Дмитрий Сергеевич (к простому путейцу по имени-отчеству обращается одно из первых лиц страны?!), скажи, что нужно, чтобы литерный прошел по твоему околотку без болтанки, как по пуховой перине?
– Много нужно...
– Конкретно и без стеснений.
Все еще полагая, что это чья-то недобрая шутка, запросил тогда Дмитрий Сергеевич «от и до» по полной программе и потерянную при контузии фуражку приплюсовал – до кучи. Шутка же, отчего не пошутить в ответ? Однако когда некоторое время спустя прибыли два дюжих отутюженных полковника и представили весь потребованный перечень, включая фуражку, стало не до шуток. Так родилась легенда о придирчивом, хозяйственном бригадире-путейце с «шапкой Кагановича», которая еще долго витала, обрастая немыслимыми подробностями, над железной дорогой. Не в этой ли фуражке от всемогущего наркома запечатлен на полотне Дмитрий Сергеевич? Чем вам не «простой и интересный штрих характера или судьбы»?
«Понять родителей – это понять свое начало и понять, зачем Я». Этой строкой начинает книгу, рожденную из сотен дневниковых записей (для себя, в стол), Николай Попов. В ней переплетаются и воспоминания об отце, и рубленые, одной-двумя строками, мысли, высказанные некогда сметливым путейским рабочим. Не могу удержаться, чтобы не процитировать хотя бы одну из них. «В ком нет доброты и чувства справедливости, для того знания не для мудрости, а для плутовства. Можно считать знания Богом, а невежество – сатаной, но знания достижимы силой желания и способностью ума, а невежество преодолимо, если не внушать себе свое ничтожество и не опираться на лень».
В этой же книге, точно вдогон отцовским мыслям, и собственные философские размышления автора, и его суждения об искусстве. Эти слова, рожденные почти на полвека позднее, удивительно перекликаются с отцовскими. Вот оно – понимание родителей, а значит, и понимание самого себя: «Если человек живет ради поставленной цели, то смысл жизни растворяется в относительности этой цели и прошлое становится бессмысленным. В познании обретается и смысл жизни, и жизненный путь».
К этому познанию Николай Дмитриевич шел непростым путем. Один выбор профессии чего стоит! То поступление в железнодорожный институт – по стопам отца, то заочная учеба на факультете журналистики («Года два отучился, лишь потом понял, что не мой это ритм жизни»), то уж и вовсе непонятная подача документов в МГИМО... И в питерскую Репинку готовился поступать под руководством маститых учителей. И наверное, поступил бы, но в Ярославле ждала жена с крошечной дочкой, и, отправляя домой очередную посылку с детским питанием, сухими кашами и прочим немыслимым в те годы детским дефицитом, понял: не сможет он остаться в Питере и вести образ жизни свободного художника.
Тридцать с лишним лет жизни в Ярославле Николай Попов называет своей взрослой жизнью. Он – состоявшийся бизнесмен, грамотный профессионал, отец взрослых детей – недавно в третий раз стал дедушкой. И в то же время он находится в начале пути – дороги писателя и живописца. Первая выставка и первая книга – это как первый ребенок. Те же страхи, сомнения: справлюсь ли, осилю? Та же ответственность: взялся за гуж, не говори, что не дюж. На вопрос, зачем ему это – публичность своего творчества, ответил, что хочет проверить, насколько может быть интересен, востребован именно в этом качестве. «Но прежде всего – поделиться любовью и радостью, своим видением и открытием мира».
Лариса ДРАЧ.