Открыть дверь в будущее

– Ну что же, рост в норме, 150 сантиметров. Столько вас сейчас сегодня, маленьких! Ничего, на армейской каше вырастите!

Небыстрый поезд, часто останавливаясь на станциях, чтобы пропустить идущие навстречу эшелоны с воинскими частями, с застывшими на платформах орудиями и танками, увозил будущих солдат все дальше от Москвы. Забравшись на верхнюю полку, Витя почти всю дорогу спал, радуясь возможности отоспаться.

С июля 1941-го, как мобилизовали на строительство оборонительных сооружений, никак не удавалось сделать это. Начали рыть траншеи и противотанковые рвы на берегу Днепра, а закончили под Смоленском. Потом направили на военный завод в Димитрове. Там работали по 14 – 15 часов в сутки. Спали прямо в цехе, здесь же и ели положенную пайку хлеба да прибавляемую к ней кашу с селедкой. Домой отпускали раз в 10 суток, чтобы помыться да переодеться.

Их теплушку разгрузили в небольшом городке Марийской республики, где располагался отдельный батальон автоматчиков. В части после бани переодели в военную форму.

– Обмундирование не ушивать, – строго приказал старшина. – У нас здесь новобранцы растут как на дрожжах.

И началась учеба. Каким тяжелым казался ППШ после семи километров марш-броска, как жутко холодила на степном морозе пальцы сквозь тонкую рукавицу сталь его ствола!

Но не пришлось Вите Салтыкову стать автоматчиком. Зато довелось вскоре узнать холод и жар другой стали. После разгрома гитлеровцев под Сталинградом Советская Армия перешла в наступление, на острие которого шли танковые соединения.

Тысячи броневых машин, которых так не хватало в начале войны, создавались героическим трудом танкостроителей Урала. Машинам нужны были экипажи. Салтыкова направили в Свердловскую танковую школу.

Учеба на механика-водителя растянулась почти на год. Учили не только классному вождению «тридцатьчетверки». Требовали досконального знания техники, умения вести точный огонь из пулемета и орудия, а если понадобится, не сплоховать и в пешем строю.

Зимой 1944-го их выпуск, получив в Нижнем Тагиле новые танки, отправился на фронт.

К этому времени Салтыков вырос на целую голову, солидно раздался в плечах. Вот она, армейская каша! Виктора направили в 91-ю танковую бригаду, сформированную еще во время битвы под Москвой. В свой первый бой он вступил на границе с Польшей.

Бой оказался скоротечным и запомнился Салтыкову немыслимой для мирного сознания жестокостью, вызванной военной необходимостью. От советских позиций до гитлеровских траншей было метров триста чистого поля. Командование бросило на штурм пехоту, но атаки царицы полей захлебнулись под массированным пулеметно-автоматным огнем – все поле было устлано убитыми и тяжелоранеными совет­скими воинами, когда подошли танки. И сразу же танкисты получили приказ к атаке. Под огнем противника борта подставлять не будешь – «тридцатьчетверка» сильна своей лобовой броней и оригинальной формой башни, машины шли прямо по лежавшим на поле. Оборону гитлеровцев танкисты прорвали. А после боя вытаскивали крючьями застрявшие между траков фрагменты рук, ног, обрывки окровавленных красноармейских шинелей...

Бригада шла на запад с вынужденными передышками: через два-три месяца боев из 63 машин в строю оставалось 5 – 6 танков. Соединение отводили на переформирование. В тылу часто вспоминалась довоенная жизнь. Московский Арбат, в районе которого Витя рос до 10 лет. Тихий Димитров, куда переехали в 1935-м. Мама, когда садились за стол, выдавала ему и трем младшим братишкам да сестренке по кусочку белого хлеба. Всего по кусочку, потому что зар­платы у работавших на заводе родителей были невелики. Колбасу покупали только с получки. Все лето, как и большинство других детишек, бегали босиком – обувку берегли. Выручал огород да то, что летом отец отвозил ребятишек в деревню к бабушке. Там Витя не отдыхал, а работал: возил наравне с сельскими пацанами на лошади навоз, сено, снопы... В одно лето с братом заработали на трудодни целый воз зерна, картошки, овощей.

А еще вспоминалось, как вырывалась по утрам из висевшего на столбе возле дома черного репродуктора песня «Широка страна моя родная...», а под окнами по мощенной булыжником мостовой шли с лопатами на плечах заключенные из двух колоний Димитровлага на рытье канала Москва – Волга. Десятиметровой глубины канал копали вручную. Как-то катались с ребятами на коньках, а по улице проезжали три телеги с поклажей, укрытой рогожей. Зацепились за телегу, нечаянно сдернули рогожу и увидели валом набросанные мертвые тела со скрюченными руками. Хоронили зэков в братских могилах, совсем как солдат на войне...

Укомплектовали бригаду – и снова в бой. Пока пробивались через Польшу к границе третьего рейха, Салтыков дважды горел в танке. Когда входили в Германию, все бойцы, помнившие зверства фашистов на советской территории, горели жаждой мщения, хотели отплатить захватнической нации тем же. Командование будто бы не замечало этих настроений. Три дня шли по Германии, занимали села и города и нигде не встречали мирных жителей. Заезжаешь в какую-нибудь усадьбу: во дворе стоят лошади, коровы, свиньи, в подвалах лежат продукты, а людей нет. На четвертый день зачитали всему личному составу приказ совет­ского командования, предусматривавший за насилие над мирными жителями, за мародерство наказание вплоть до расстрела. В тот же день приказ стал известен и населению, немцы перестали бросать дома.

Самые тяжелые бои были в Берлине. За несколько дней в германской столице экипаж Салтыкова трижды менял танки. Только прорвались в город, пошли колонной по Унтер ден Линден, оказывая огневую поддержку пехоте, как запылала головная машина. Обошли ее, но через 10 минут опять головную подбили. Пошел первым Т-34, ведомый Салтыковым, однако через пять минут и он загорелся. На этажах домов, в подвалах сидели сотни ополченцев с фаустпатронами, по нынешнему – гранатометами, больше всего досаждая танкистам. Второй танк подожгли они же. А на третьем 30 апреля в центре города выскочили на перекресток и попали под прицел «фердинанда», мощное орудие которого с трехсот метров насквозь прошило броню «тридцатьчетверки». Хорошо, что новая техника в эти дни поступала в бригаду бесперебойно.

Война для Виктора Салтыкова в Берлине не закончилась.

5 мая 91-й танковой бригаде был отдан приказ идти на помощь восставшей Праге. 600-километровый переход через Судетские горы оказался тяжелым и опасным. Прямо на глазах Салтыкова идущая впереди «тридцатьчетверка» не вписалась в поворот, скользнув по каменистой дороге, и рухнула в пропасть вместе с находившимся на борту десантом. В ночь с 7 на 8 мая бригада подошла к предместьям чехословацкой столицы. Взводу, в котором воевал Виктор, приказали провести разведку боем, вызвать на себя огонь орудий противника, чтобы определить их месторасположение. Фашисты не ожидали появления советских танков, и в стремительной атаке взвод прошел их оборону без потерь. Первой на улицы Праги ворвалась броневая машина, ведомая механиком-водителем Салтыковым. За этот подвиг членам экипажа присвоили звание почетных жителей города, командира удостоили чехословацкого ордена, а остальных – медали «За храбрость».

Закончилась война для Салтыкова 12 мая 1945-го в районе города Меленки, где бригада добивала не желавшую сдаваться эсэсовскую часть. Но армия до 1950 года не отпускала его, пришлось послужить во всех странах Восточной Европы. Мобилизовавшись, вернулся в Димитров, работал на заводе, закончил десятый класс вечерней школы. Затем поступил в Московский электромеханический институт. В 1954-м приехал в Рыбинск, устроился на завод, который тогда называли не иначе как «почтовый ящик тридцать». Прошел здесь путь от рядового инженера до главного конструктора предприятия. По роду работы встречался со многими космонавтами и выдающимися авиаконструкторами. Выросли дети, а потом и внуки. Можно сказать, жизнь удалась.

И сейчас, давно находясь на заслуженном отдыхе, Виктор Павлович не сидит дома, регулярно встречается со школьниками, призывниками, военнослужащими местных частей. Рассказывает не только о войне.

Я признался Салтыкову, что завидую людям его поколения, потому что тот духовный подъем, ко­торый они познали в мае 1945-го

и сохранили на всю жизнь, нам, увы, испытать не довелось.

– Конечно, можно сказать, что нам повезло родиться в то время, – возразил Виктор Павлович. – Но духовный подъем народ тогда испытал потому, что совершил великое дело – победил самого страшного в нашей истории врага и открыл дверь в будущее. Самое яркое впечатление, которое у меня осталось от войны, – это неповторимое чувство радости, что пришел из боя и остался жив. Да и не верилось, что тебя убьют. Каждый думал, что именно он останется жив, – такими мы были молодыми и так хотели жить.