Как рядовой Слезкин спас немецкий город

За два года войны бывшему школьнику пришлось хлебнуть всякого. Замерзал в болотах в Невельском мешке, форсировал Днепр, ходил к немцам в тыл, брал языка, вытаскивал подбитый танк из-под артиллерийского обстрела. Но с Перлебергом вышла особая история.

– Нам был дан приказ быстрее двигаться к Эльбе навстречу войскам союзников, – вспоминает Владимир Константинович. – Без единого выстрела мы прошли городок Гросс-Панков, весь увешанный белыми флагами, вошли в Перлеберг. Нас встретили дети, бургомистр. Жители города не скрывали радости, что война для них кончилась. Кричали «Криг капут!». Меня, единственного в полку, кто сносно знал немецкий язык – я его в школе учил, а за войну напрактиковался, – командир позвал объясняться с немцами. Танк старшего лейтенанта Бокова, на котором я приехал, и две самоходки отправили дальше, чтобы за-хватить железнодорожную станцию.

Через некоторое время вдруг слышим: взрывы, стрельба. И возвращается экипаж нашего танка. Ведут Бокова, он контужен, кровь из ушей течет. Я спрашиваю: «А где Василий?» Это механик танка, мой друг Вася Крылов. «Не знаем, фаустники в танк попали».

Я накинул шинель, схватил автомат – и по следам гусениц на брусчатке бегом. Вижу, на перекрестке стоит наш танк. Дымится, но не горит, целый. Люки раскрыты, никого внутри нет. Дальше на дороге стоят трое. Пожилой немец в гражданском, женщина и солдат-санитар без глаза. А чуть в стороне у стены, вижу, Вася лежит. Видимо, как фаустник в танк попал, командира назад повели, а Василий вперед бросился, узнать, откуда стреляли. Одного из стрелявших он успел уложить, а второй его достал фаустпатроном.

Положил я друга на шинель, а этих троих немцев попросил помочь мне его донести. И это, видимо, меня спасло: по своим они бить не стали, и мы вчетвером донесли его до наших.

Командир полка майор Неверов, как нас увидел, взял бургомистра за грудки: «Как же так, ты город сдал! Где фаустники? Пойдешь с нами на переговоры. Если не сдадутся, то город разобьем вдребезги».

Послали парламентером старшего лейтенанта Власенко, а с ним меня. Ты, говорят, шпрехаешь по-ихнему.

«Шпрехать» мне не пришлось. Там были эсэсовцы в черном и власовцы. Они нам по-русски говорят: «Мы не можем сдаться». То есть их все равно бы расстреляли.

Командиры полков – нашего и кавалерийского, мы вместе наступали – стали совещаться, что делать. Солдатами рисковать не хочется, конец уже войне, последние, можно сказать, часы. И приказ надо выполнить: скорее выйти к союзникам. В бой ввязываться – время терять. И город жалко, мирных жителей. Город маленький, улицы узкие и от войны пока не пострадал. А начнись заваруха, камня на камне не останется. И тогда командиры решили: «Скажите им, пусть уходят. Если не уйдут, перебьем!»

Снова мы пошли парламентерами. Сказали, чтоб убирались. Выехала машина, побросали они в нее фаустпатроны, сели, всего их было 33, и уехали. А мы похоронили Василия, отсалютовали и пошли вслед. Я на стене дома, где его убили, мелом написал: «Остановись, товарищ! Здесь

2 мая 1945 года в бою за этот город смертью героя погиб танкист Василий Крылов».

Мы пошли к Эльбе. На пути была деревня Ланц. Из крайнего дома снова по головному танку ударили фаустпатроном. Но попали по катку. Мы развернулись и ответили зажигательными снарядами.

Всех сожгли. Никто не уцелел. Это те самые немцы и власовцы из Перлеберга нас поджидали, ну и дождались...

Через тридцать лет немцы из этого городка, из общества германо-советской дружбы, решили найти тех, кто спас их город от разрушения. Стали искать танкистов, что были с Василием Крыловым. В Перлеберге все эти годы, оказывается, не только не стирали со стены написанную Слезкиным надпись, но и мемориальную доску на этом месте установили. Владимира Константиновича немцы нашли по очерку в «Красной звезде». Как-никак он был вторым из парламентеров, которые сумели уговорить фашистов уйти, чтобы не подвергать город разрушению.

Слезкина пригласили в Германию, в Перлеберг, на празднование 30-летия ГДР. Бургомистр устроил митинг, где почетный гость города прочел свои стихи из военной тетради. В том числе и те, что посвятил своему другу Василию Крылову.

Остановитесь, люди!

В сорок пятом,

В залитый солнцем майский день,

На этом перекрестке распроклятом

На друга пала смерти тень.

Здесь он лежал в кровавой луже,

А до конца войны рукой подать!

Замрет, сраженная свинцовой стужей,

До дней последних его мать

И будет ждать, все будет ждать.

С тех пор земля и камни эти

Родными стали для меня.

Восстань Крылов из царства смерти –

Сказал бы то же, что и я.

Но никогда не встанет он.

Навек ушел Крылов Василий.

Склоните головы в поклон

Пред памятью сынов России!

На немцев, в большинстве своем к тому времени хорошо знавших русский язык, немудреные, но от сердца произнесенные строки произвели такое впечатление, что они на руках внесли бывшего фронтовика в ратушу, где бургомистром был дан прием.

Дружеские встречи, митинги у памятников российским солдатам были и в других немецких городах. Впечатления о них вылились в проникновенные строки о войне и мире, пополнив заведенные Слезкиным еще в первые дни войны тетради стихов. Правда, сам он даже не рискнул эти своеобразные дневники назвать стихами. Книгу, изданную в 1996 году, скромно назвал «Рифмованные строки о войне». Вошли в эту книгу и стихи о Василии Крылове, погибшем в Перлеберге.

На снимках: Владимир СЛЕЗКИН в годы войны; встреча со школьниками Перлеберга.