В гостх у Опекушиных

Она с семьей живет в этом доме до сих пор и недавно согласилась наконец рассказать «Северному краю» и о своих родителях, и о своих предках.

– Ирина Николаевна, вы, как раньше принято было говорить, наследница по прямой. Ваш отец был внуком Александра Михайловича Опекушина. Но ни ваш отец, пока был жив, ни вы сами никогда не делились семейными воспоминаниями, другими подробностями из жизни семьи. Почему?

– Александр Михайлович был, с одной стороны, признанный, а с другой – непризнанный. Да, известный скульптор, академик, автор памятника Пушкину в Москве. Но у него было много памятников царям, а их разрушали. Хотя дело даже не в этом. Папа говорил: «Александр Михайлович это Александр Михайлович, а мы это мы». Он, видимо, боялся, что я гордиться начну тем, в чем моей заслуги нет. Он хотел, чтобы я выросла такой, какая я есть сама.

Когда в дом приходили экскурсии, папа что-то рассказывал, но в основном про школу, про школьный сад, а тему родства старался не подчеркивать. В том числе и в процессе моего воспитания. Я выросла с сознанием того, что это неприлично, если я скажу: «Вот у меня прадед тот самый скульптор Опекушин...» Произнести такое значило бы опозориться на весь белый свет.

– В вашем семейном альбоме старинные фотографии – красивые дамы, представительные мужчины. Кто этот – в мундире и форменной фуражке?..

– Это мой дед, Владимир Александрович. У нас всегда был снимок, где он снят ребенком, а эту фотографию я увидела и пересняла только три года назад. Примерно тогда же начала по-настоящему интересоваться историей семьи, встретилась со своими родственниками от его второго брака. У нас дома о деде вообще ничего не рассказывали. Оказывается, он был чиновником при московском генерал-губернаторе. Жил в Москве, на Малой Бронной. Родственники утверждали, был монархистом. Хотя, как я понимаю, Опекушины были просто законопослушными. В стране правила монархия, они другого не знали и жили, как большинство вокруг. После революции дед был вынужден оставить службу, одно время даже работал дворником. В 1920 году в его квартире был обыск, и в том же году он умер.

– Это время тяжких испытаний и для вашего прадеда. Ему 81 год, он знаменитый скульптор, академик, но в Петербурге голодно и холодно, и он вместе с тремя незамужними дочерьми возвращается на родину. Родная деревня у него Свечкино, но они едут в соседние Рыбницы, где жил брат, поселяются в доме священника. А дом брата Константина Михайловича, тот самый, где мы сейчас сидим?

– Тот самый.

– У вас на стене его портрет, писанный маслом: бородатый мужчина, цепочка карманных часов на жилете, по виду – купец, хотя, говоря по-сегодняшнему, он был предприниматель. Занимался коммерцией, увлекался разведением коров, участвовал с ними в сельскохозяйственных выставках, построил богадельню. Дал деньги на реконструкцию и обновление церкви, которая и сейчас стоит в Рыбницах над могилой вашего прадеда, других родных и его собственной. Сейчас это известные факты, а что рассказывали у вас дома о Константине Михайловиче?

– Портрет этот висел здесь всегда. Но эта тема была для меня закрыта. Как я теперь думаю, дело не только в том, что он был довольно состоятельным человеком. Константин Михайлович был церковным старостой, многое сделал для Рыбницкой церкви, а семья учителей и религия – сами понимаете... Я родилась 20 апреля, и когда этот день попадал на Пасху, мой день рождения никак не отмечали. Были люди, которые ходили по домам, чтобы узнать, не пахнет ли у кого-нибудь перед Пасхой пирогами. При всем при том мама была отважной женщиной. Здоровье слабое, после гибели сына на фронте стало совсем неважное, но она в сорок пять лет все-таки рискнула меня родить, да еще и окрестить. Тут же явились, стали искать по деревне крестную, других свидетелей – никто не признался.

– Наверное, не случайно ваш прадед разместился именно в доме священника. Похоже, Константин Михайлович помог.

– Может быть. Так что я думаю, о Константине Михайловиче передо мной не распрост-ранялись только по этой причине. Он не дожил до Октябрьской революции, умер в феврале 1917 года. А папа его всегда помнил. В 1900 году мой дед Владимир Александрович овдовел и, хоть был тогда еще важным московским чиновником, привез своих троих детей, в том числе моего будущего отца, которому тогда было четыре года, не куда-нибудь, а к Константину Михайловичу. У него и у жены его Марии Федоровны своих детей не было, и они приняли и мальчиков, и самую младшую Лидочку – ее, двухнедельную, Мария Федоровна выкормила из рожка...

– Все это вы узнали позже?

– Да, уже в наше время. Кое-что уже в старости рассказала мама, она дожила в твердом уме и памяти до 1996 года и умерла, когда ей было 94. Интересные подробности есть в «Истории села Рыбницы» – мы нашли эту книжечку у знакомых, она издана в 1898 году «тщанием церковного старосты Константина Михайловича Опекушина».

– Расскажите про папу и маму.

– Когда папа подрос, его отдали сначала в какое-то за-крытое учебное заведение, потом – в реальное училище. Позже он поступил в Тимирязевскую академию, закончил три курса, но судьба распорядилась так, что он стал учителем. Мама тоже была учительницей. Родилась в Петербурге, окончила там гимназию. Отец ее, уроженец деревни Яхроболь (пять километров от Рыбниц), был крестьянином-отходником, но не лепщиком, как здесь многие, а штукатуром. Скопил небольшие деньги, женился, поселился с семьей в Кронштадте, открыл там небольшой магазинчик, где торговали в основном красками. У него была своя краскотерочная машина, и он сумел дать всем своим троим детям образование.

Мамина сестра знала два языка – французский и немецкий, вела дневник на французском. Мама, она моложе, знала немецкий. В 1918 году она с родителями приехала из Петербурга в дедов дом в Яхроболь. Тогда как раз началась кампания за ликвидацию неграмотности, и она, восемнадцатилетняя, стала учительницей. Мама с папой поженились в 1923 году. Идти в народ, учить крестьянских детей – это было вполне в их духе.

– Школа в Рыбницах тогда размещалась ведь в доме бывшей лепной школы?

– Да, в ней. Лепная школа носила имя Александра Михайловича Опекушина, а дом был куплен на деньги Константина Михайловича. Но в двадцатых годах в нем уже располагалась обычная сельская начальная школа. Тут началась и совместная жизнь папы с мамой. Ей, кстати, предшествовали не только романтические, но и драматические события. Супруга покойного Константина Михайловича Мария Федоровна оказалась почему-то недовольна папиным выбором и выгнала его из дома, бросив вслед три рубашки.

Папа так разнервничался, что не пришел на собственное венчание. А уже собрались люди, невеста не знает, что думать, – в общем, скандал. А он отправился в лепную школу, нашел там пустую комнатку, начал приводить ее в порядок. Так они в ней и поселились. У них были чугунок и тазик – больше ничего, так началась жизнь. Бывало, есть нечего – бегали в Яхроболь за пять километров пообедать. Мама была с юмором и вспоминала об этом всегда со смехом.

– А в этот дом вы переехали когда?

– Позже. После смерти Марии Федоровны он два года стоял пустой. Папу долго уговаривали его занять, чтобы не развалился. Мы перебрались сюда году в 1957-м, кажется.

– Ваш отец прославился в свое время необыкновенным школьным садом. Тут ставились какие-то фантастические эксперименты, выращивали среднеазиатский каучуконос коксагыз...

– Арбузы вызревали, дыни, виноград... Когда папа со своими кружковцами привез свой виноград в Москву, на сельскохозяйственную выставку, там пытались ягодки отодрать – думали, они ненастоящие, декоративные. А все началось с сада Константина Михайловича при этом доме. Много лет спустя вся деревня помнила, какие в нем были яблоки. Когда отец и его брат детьми только появились в этом доме, их сразу стали приучать к работе в саду. Яблок вокруг больше ни у кого не было, Константин Михайлович их продавал, а соседские ребятишки, известное дело, лазали воровать. Вот и появилась у папы мысль развести когда-нибудь сад рядом со школой. Сад Константина Михайловича сгорел перед войной, так что папе, когда он вернулся с фронта, сама судьба велела. Какой у школы вырос сад! С каким удовольствием ребята в нем работали! Он умел увлечь и сам был увлечен. Про сад Рыбницкой школы писали в центральных газетах, журналах, в нашу школу приходили письма отовсюду, многие сохранились: с Алтая, из Орловской области, из Омской, из Мордовии, из-под Сталинграда, из всех районов нашей области. Тут же при школе были кролики, гуси, утки. Бывало, идешь по дороге вдоль Волги, а перед тобой важно так переходит дорогу утиное семейство.

Папу и маму в школе очень любили. Один из их учеников много лет подряд на мамин день рождения появлялся с букетом цветов. С поезда на поезд – вручит букет и уедет.

– Какими они были по характеру, привычкам?

– У них плохих людей не было. Все хорошие. Когда соберут на школьной пасеке мед или варенье из ревеня наварят, обязательно устраивали тут же, в саду, чаепитие – все мы и их ученики жили как одна дружная семья. Помню, одного из маминых учеников провожали в армию, у него дома целая куча братишек и сестренок, родителям не до того, так мама ему носочки связала, мешочек собрала – как своему. При всем при том характер у мамы был решительный, манера говорить – насмешливая. Отец более мягкий, но его боялись, потому что он в любой момент мог сказать правду прямо в лицо – любому.

– Они были в партии?

– Мама вступила в 1943 году после гибели на фронте сына, моего брата Олега. А когда отца спрашивали, почему он не в партии, тот отвечал: «Я толстовец».

– Он москвич, она петербурженка. Они как-то выделялись на общем фоне рыбницких жителей?

– Выделялись только разговором. Внешне – никак. Когда в школу приезжала инспекция, папу никогда с первого взгляда не принимали за директора. В фуфаечке, в кепочке, всегда в работе, всегда в земле.

– Как жила семья в материальном смысле?

– Как все. С продуктами плохо, мама с отцом охотничали. В доме было два ружья, мама оказалась даже удачливее, чем он. Рыбу ловили...

– А как они пережили 1930-е и другие опасные годы?

– Думаю, что не просто. Марию Федоровну раскулачивали, выгнали из дома, правда, через несколько дней разрешили вернуться. Обошлось без ужасов. Одного ее соседа, когда раскулачивали, запрягли в телегу...

А папу один раз чуть в Сибирь не выслали. У него в школе портреты Ленина висели, а портретов Сталина не было – в магазине все раскупили, а тут комиссия. К счастью, обошлось.

Но я воспитывалась как все наше поколение. Когда мы с девчонками после школы на целину собрались, родители отговаривать не стали, одеяло купили. Правда, потом несколько человек испугались, и вся наша затея распалась.

– Вы ведь тоже пединститут заканчивали? Как сложилась ваша судьба? Кто у вас муж, дети?

– Работала в Рыбницах в школе, в районо, завучем в ГПТУ. Потом аппаратчицей на «Лакокраске». С моим мужем мы в одном классе учились, сейчас он начальник службы развития завода

№ 50. Два сына. Виктор – водитель такси. Николай – на заводе № 50 специалист по финансовому менеджменту. Двое внуков.

– У вас перед окном, я смотрю, виноград.

– Да, но ягоды уже не вызревают. Это одна из папиных кружковцев из Молдавии привезла.

– А школьный сад?

– Весь зарос, а школа сгорела. Их нет. Три месяца назад умерла Любовь Николаевна Гунина, председатель колхоза, необыкновенная женщина, в колхозе при ней было семь Героев Социалистического Труда. Подумать только – семь! Она много помогала школе, хотя отношения с моими родителями у нее были непростые. А вообще надо бы вам посмотреть одну мамину тетрадочку. Сейчас я ее найду...

И вот Ирина Николаевна показывает мне мамину тетрадку, куда та, когда ей было лет пятнадцать, выписывала любимые стихи. Есть там и такие: «Кто, служа великим целям века, жизнь свою всецело отдает на борьбу за брата-человека, только тот себя переживет». Пафос сейчас не в моде, да и реалии жизни, увы, иные. Хотя как сказать...

Уже не в первый раз одноклассники Ирины Николаевны собираются не где-нибудь, а под крышей дома своих любимых учителей Николая Владимировича и Анны Павловны.

И если по большому счету, разве не завидная судьба у ее великого прадеда? В истории села Рыбницы значится: «Владетелем деревень Рыбниц, Свечкина, Овсянникова и Тюмбы был поручик гоф-маршал барон Карл Ефимович Сиверс – один из Сиверсов был министром иностранных дел при Екатерине II, другой – советником и личным другом Николая II... Вотчины в окрестностях Рыбниц имели статский советник Мещерский, действительный камергер Ржевский, княгиня Оболен-ская, адмиральша Головина, камер-юнкер князь Голицын, князь Барятинский... Какие имена! Только какое это сейчас имеет значение! Для нас и для России эти чудные места рядом с Волгой связаны теперь только с одним именем: здесь родился, умер и оставил свои корни скульптор Опекушин.

На снимках: дом Опекушиных; Ирина Николаевна с мужем и внучкой.