ЛЯГУШКА-ПУТЕШЕСТВЕННИЦА
Нина Петровна встречала нас на остановке автобуса. Невысокая, худощавая, с удивительно молодыми глазами. Ей – 76, но старушкой её не назовешь. Скорее – энергичная женщина преклонного возраста.
При беседе с незнакомым человеком журналисту нужно время, чтобы разговорить собеседника, дать ему почувствовать себя комфортно. На сей раз этого не потребовалось. Разговор завязался будто сам собой. Пока мы шли от остановки до дома, Нина Петровна рассказывала о своей жизни.
– Меня любит наш терапевт. Она знает, что я умирать буду, а всё равно с шутками, прибаутками. Никогда не жалуюсь. Я постоянно в дороге, в разъездах. Знакомые так и называют меня лягушкой-путешественницей. Мне участковый доктор сказала: суждено вам умереть не в своей постели, а где-нибудь в пути. У меня целый букет болезней. Врачи говорят, что жива только благодаря своему характеру. А как же не жить, ведь у меня семья, трое деток, внуки, правнуки, их надо поддерживать.
Нет у меня каких-то особых рецептов жизнелюбия, может, действительно всё дело в характере. Случается, голова заболит, пойду в лес, очень я лес с детства люблю, встану там возле дерева. Тишина, вокруг птицы поют, а я будто жизненную силу какую-то получаю и выздоравливаю. Ещё чай я не пью. Только траву завариваю. Сама сборы делаю. Бабушка моя была знахаркой, мама тоже травы знала. Жаль, что я не успела всё у неё перенять.
ШОКОЛАДКА В КАРМАНЕ
Родом Нина из Пскова. В её семье было четверо ребятишек. Жили дружно и в достатке. Война внезапно разрушила устоявшийся мирный уклад. Отца за-брали в армию. Мать с детьми не успела эвакуироваться. На полпути колонну беженцев окружили немцы и повернули обратно, в захваченный Псков.
– Мама старалась держать нас всех около себя, чтобы с нами чего не случилось, – вспоминает собеседница. – Старшей сестре Ольге она мазала лицо сажей, старалась хоть как-то обезобразить, чтобы только её не изнасиловали. То, что мы пережили, ужасно. Солдаты зверствовали, особенно зондеркоманды, эсесовцы. Только венгры и югославы, служившие у немцев, неплохо относились к нам. Чтобы не умереть с голоду, мы, ребятишки, приходили к ним после обеда. Солдаты наливали нам в мисочки свои объедки. А вот эстонцы и финны нас ненавидели. Пройдут, в свои объедки плюнут или помочатся, а потом отдают нам.
Однажды я подбила ребят украсть офицерский мундир. Помню, он был весь в нашивках и орденах. Нам он был не нужен, прос-то в кармане лежала шоколадка. Когда пропажа обнаружилась, эсесовцы вы-строили всех детей в шеренгу и долго и жестоко били, допытывались, кто украл. Но ни один из малышей, несмотря на нестерпимую боль, не стал предателем.
С УЛЫБКОЙНА ГУБАХ
Подлецы нашлись среди соседей. Они донесли, что отец Нины был коммунистом, и сразу всю семью арестовали. Когда в 1943-м их отправили в концлагерь, Нине исполнилось 12 лет.
– Маму и нас всех погрузили в вагоны, – рассказывает Нина Петровна, сдерживается, но слёзы накатываются на глаза, и она старается незаметно их смахнуть.
– Привезли в лагерь и там разделили, женщины, мужчины и дети – все были отдельно. С того времени мы с мамой общались только через колючую проволоку. Каждый день она приходила к нам. А однажды вместо неё появилась незнакомая женщина и сказала, что маму увели. Её сожгли в крематории. Взрослых там жгли, а прах развозили по полям. Потом я узнала, что немецким фермерам очень нравилось это удобрение.
Мы остались одни. Люди в лагере каждый день умирали от истощения десятками. Через некоторое время у нас выпали все зубы. Как нам удалось выжить, не знаю. Но я и в концлагере оставалась заводилой. Мы там с двумя мальчишками из Смоленска сделали подкоп и каждую ночь лазали на ближние поля, приносили картошку, морковь, что могли найти. Всех подкармливали. Только спасти не могли. Помню, в лагере детишкам, чтобы духом не падали, по вечерам песни пела, танцевала, какие-нибудь представления устраивала. А утром встанешь и видишь, что многие, для кого я выступала, умерли, но у них улыбка была на губах.
В 45-м, когда советские войска начали наступать, горстку выживших пленных детей из лагеря переправили в Берлин и там просто бросили. Питались тем, что удавалось найти. Отовсюду их гнали, ведь на одежде оставались нашивки концлагеря. Особенно страшно было, когда советские войска брали город. Бомбили его сильно. А дети бегали кучкой по улицам, не зная, где укрыться.
– Помню, младшая сестрёнка Клара где-то по дороге нашла коляску с куклой. И вот мы бежим, вокруг бомбы взрываются, а она тащит эту коляску за собой. Я ей кричу: брось её, а она, ребенок, никак не хочет отпускать.
СКОРЕЕ ДОМОЙ!
После взятия Берлина брата Николая оставили в армии, сыном полка, а трёх сестер отправили домой.
– Предлагали нам наши солдаты взять с собой из Германии хоть что-нибудь. Говорят – вон коробку часов или мешок каких-нибудь вещей вам соберём. Дома продадите, будет на что жить первое время. Но мы ничего не взяли, только одна мысль и одно желание у нас были – скорее домой.
Вернулись в родной город. Поначалу трудно жили. Нина Петровна вспоминает, как присылали в Россию американцы посылки с гуманитарной помощью. Ей оттуда достались туфли на высоком каблуке. В них она в школу за два километра ходила, а зимой бегом бегала, чтобы не холодно было. Мечтала тогда Нина работать в геологоразведочной экспедиции. За своей мечтой поехала в Ленинград поступать в институт. Приёма в тот год не было, и устроилась девушка работать на местный кирпичный завод.
– Наша комсомольско-молодёжная бригада на весь завод «гремела». Я бригадиром была, на месте не сидела. Мы и план перевыполняли, и в самодеятельности участвовали. Решил как-то директор взять меня к себе, сказал, что именно такой секретарь ему нужен. Так моя бригада «революцию» устроила, что меня забрали.
Весело жили. Целый день отработаешь, а вечером на танцы. Под утро придёшь и думаешь: всё, завтра после работы сразу спать. Но наступал вечер, постучат в окошко, и снова со своими гулять побежишь.
Вот я вспоминаю: детство у меня такое хорошее, с мамой, отцом. В юности хоть и трудно было, но это – счастливое время. Не было никогда достатка, но жили мы дружно, интересно. Душевно богато жили. А сейчас молодёжь мне жалко. Многие пьют, курят, секс с малолетства. Нищие они.
ЕЗЖАЙТЕ В СВОЮ РОССИЮ
Поговоришь с Ниной Петровной и диву даёшься: вот испытывает судьба человека на прочность, а он не ломается, согнётся и с новой силой выпрямляется навстречу новым ударам.
Из сырого Ленинграда, где часто болели дети, переехала Нина Петровна на Украину. Ребятишки в здоровом климате постепенно окрепли, Нина с мужем работали. Квартиру получили, дачу выстроили. Жить бы да радоваться. Но настали времена передела границ и государств в бывшем СССР. И куда дружба народов делась? Стали русские за пределами россий-ских границ нежеланными чужаками. Чуть ли не силой гнали их из родных домов.
– Всё нажитое на Украине оставили, – рассказывает женщина. – Квартиру и дачу – всё бросили. Нам сказали: всё это на украинской земле, значит, украин-ское. Даже вклады наши в банке и те оказались украин-скими. Вы русские, говорили нам, езжайте в свою Россию, там вам и помогут.
СОРОК ТЫСЯЧ«ОТСТУПНЫХ»
Вернулись в Россию и заново начали устраивать жизнь. Со своим неугомонным характером не раз приходилось Нине Петровне по чиновничьим кабинетам правды искать. К примеру, когда деньги, «немецкие отступные», не получала. Решила в то время Германия загладить свою вину перед выжившими в гитлеров-ских застенках и перечислила для них определённую сумму в марках.
– По моим подсчётам, – говорит она, – должно было быть для каждого не меньше полумиллиона в наших рублях. Я когда услышала, сколько в марках выделили, перевела на наши деньги. Сумма получалась внушительная, надеялась хоть какое-то жильё купить. Но не только всей суммы не увидели, но ещё пришлось эти деньги с боем добывать. Я в Москву ездила, в комиссию. Только после этого их дали. Но почему-то денег, что я получила, было намного меньше того, что ожидалось – всего сорок тысяч.
Видимо, пока марки германские от потомков захватчиков шли к бывшим российским за-ключённым, где-то по дороге подрастерялись, подрастряслись на широких просторах нашей Родины. Наверное, безалаберность русская всему виной? А вот у немцев такого качества нет. Не забыли они от каждого, кому деньги достались, расписочку получить, что теперь, мол, никаких претензий к Германии не имею. Да и то правда, какие могут быть претензии, марки «отстёгнуты».
БУДУ ЗЕМЛЯНКУ КОПАТЬ
На Ярославской земле устроились взрослые работать в колхоз. Выделили семье маленький ветхий домишко. В нём даже обои нельзя было поклеить, стены под руками рассыпались. Кое-как обиходили его. Да тут новая напасть. Из колхоза пришлось уволиться – зарплата такая мизерная, что на неё не прожить. Нашли другую работу, а колхозное начальство стало требовать освободить предоставленное переселенцам жильё.
– Получается, что живём мы сейчас в чужом доме, – рассказывает Нина Петровна. – Просили продать нам его по остаточной цене. В таком состоянии он не больше сорока тысяч стоит. Но у нас за него колхоз запросил 120 тысяч. А где такие деньги взять? И купить дом не можем, и идти некуда. Когда в войну свои дома теряли под бомбёжкой, надеялись и верили, что после всё будет хорошо. А теперь на что надеяться? Я как узницаконцлагеря уже не один год в очереди на жильё стою, сколько ещё буду ждать и дождусь ли, не знаю. Дети и внуки не такие богатые, чтобы купить отдельное жильё. Вот так и живём всемером в доме, где жилая площадь – 29 квадратных метров. А когда нас и отсюда стали выселять, я сразу по разным инстанциям пошла, к чиновникам, в прокуратуру. Дошла до главы района, тот сказал: не волнуйтесь, Нина Петровна, живите спокойно. После этого некоторое время нас не тревожат письмами о выселении. А то уж я собиралась землянку копать и в ней жить. С телевидения центрального с журналистом разговаривала. Он мне сказал: давайте копайте, а мы на всю страну покажем, как у нас к переселенцам относятся и помогают.
Пока большая семья бывшей узницы фашистского концлагеря благодаря поддержке районного руководства живёт в прежнем домишке. Но документально их право на него никак не оформлено. Если в районе сменится власть, возможно, действительно придётся Нине Петровне рыть землянку.
Наталья ВИНОГРАДОВА