Королева Виктория, вокруг да около

А есть в ней, поверите ли, нечто королевское. Плотная, весомая дама – но без всякой тяжести и хмари. Она равна себе, ничуть не хлопочет, проста, бодра и доброжелательна, снисходительна, иронична, весела. Живёт себе затворницей на подмосковной даче и нимало не грустит.

Я и помню её такой. Лет так десять назад какой-то литературной делегацией мы заехали в Пятигорск – и тут нас всех настигла её слава. О Токаревой молчала критика, её не показывали по ТВ, но у неё был, как оказалось, реальный читатель в этом довольно маленьком городке. И читатель этот заполнил собой огромный зал местного ДК.

А ещё мы гуляли по разным местам, болтали о всяком и разном, я и помню, как пробирались в Провал 44-метровым тоннелем в горе Машук, и она беззащитно взяла меня за руку. Да. Чего только не случается рядом с вулканическим кратером, пусть и давно погасшим.

В фильме она рассказывает о том, что у неё был шанс состояться в жизни. И она им воспользовалась. У неё получилось. А у других – не всегда. «Я успела вскочить в последний вагон». Причём она и тогда не сильно напрягалась, не выслуживалась, не лебезила. Просто очень сильно хотелось писать, и она стала «известной писательницей». Характерно назывался её первый короткий рассказ: «День без вранья».

Собеседник пытается поймать её на конформизме, трусости. Да, охотно ловится она, «я была слабая женщина», без сильного плеча за спиной. Красавцы-мужчины в её окружении – Довлатов, Юз Алешковский – ссорились с советской властью, рвали краснокожие паспорта, строили и жгли мосты, уезжали в никуда. А она просто писала рассказы, понимая их резоны («умный мужчина – что может быть лучше?»), но предпочитая не махать руками. О тогдашних бармалеях-начальниках с лицами-«бельевыми пуговицами» она говорит без ненависти и даже без брезгливости. Ну просто были такие – мутная армия чинодралов и прилипал. История про них уже почти забыла.

«У меня семья, я не могу сражаться с государством. Оно меня перемелет и выплюнет... Я их боюсь», – что можно на это возразить? Сказать: «не бойтесь»?

Есть такие дамы в этом поколении, моложавые старушенции с весёлым глазом, много повидавшие и умеющие ценить простые темы обычной жизни, но знающие ещё секрет привлекательности, которая эмансипируется от их возраста, чуткие и нежные. Глядя на неё, понимаешь, что это совсем не её амплуа – амбициозные прихоти и дурацкие капризы, бабья истерика, претенциозная мизантропия и мужененавистничество (чего бывает так немало у литераторов-женщин, особ зачастую трогательно переутончённых). В ней есть привычка к уединению и есть вкус к приятельству, к восхищённому приятию её замечательных спутников-мужчин со всеми их затеями и странностями. Да, непростые, упрямые, как Войнович или Аксёнов, а то и «с адом в душе», как Нагибин. Но – хозяева дискурса. «Они включают меня в розетку», – говорит Токарева.

Четыре вечера Токарева общалась с телезрителем. И ненавязчивая её исповедь – это, может быть, самое сильное моё телевизионное впечатление конца ноября.

Там же, на «Культуре», показали и фильм Светланы Резвушкиной о трагической истории пастернаковского романа «Доктор Живаго». Для тех, кто в теме, никаких открытий. А для неофитов всё разложено по полочкам. Как писался этот, наверное, по сию пору лучший роман о русской революции. Как не понравился он тому самому пуговичнолицему истеблишменту. Как уплыл он на Запад и был там издан, и чем заплатили за это Пастернак и Ольга Ивинская...

Литературные сюжеты вообще редко всплывают на других каналах. А особенно редки хорошие, неспешные разговоры с живыми писателями. Иногда им приходится говорить друг с другом, как поговорили Евгений Попов с Александром Кабаковым – да и наговорили на книжку о том же покойном Василии Аксёнове. Случается. Книжка эта стала на днях лауреатом премии «Большая книга». Я, признаться, тоже за неё голосовал как член жюри.

Всё это наводит на мысль, что литература скорее жива, чем мертва. Но вот будущность её туманна. Какие-то жуткие вещи слышишь о перспективах её школьного изучения.

И тут есть глобальная проблема. С одной стороны, литература – это единственное, что духовно прописывает нас в исторической России. А с другой – абсолютное большинство школьников совсем не читают или читают плохо, с пятого на десятое.

И потому идентичность не воспроизводится, её формирует уже не русская литературная классика (как было ещё в 80-х), а ТВ-сериалы и ТВ-шоу. Ну, и «улица» с её ментальной стихией. Уходят даже бытовые шутки на темы русской литературы.

Впрочем, в прекрасном новом мире, мире постмодерна, идентичность вообще не строится на основе литературы, особенно литературы одно-двухвековой давности. Литературная идентичность – это специфическая субкультура, которая ещё должна доказать свою авторитетность на фоне других моделей – от патериков и житий святых до голливудских блокбастеров и передачи «Дом-2».

Вообще историческая память как средство формирования идентичности перестаёт работать. Я вижу, как и на ТВ апелляции к памяти вызывают либо зевок, либо ухмылку. Память современного общества (за редкими исключениями) не хочет идти дальше 1945 года. Её последний горизонт – Сталин. Но и в целом ХХ век всё меньше воспринимается как полезная память. История кончилась. Прошлое симулируется, будущего нет, человек живёт сегодня (плюс для верующих – реперные точки священной истории).

Мой фэйсбучный френд Михаил Смоляницкий указывал мне, что литературу нужно изучать так: «На уроках литературы в школе упор нужно делать на эстетическое качество – сопрягая его с человеческими отношениями, с «извечным» в них; в этом аспекте и проблему свободы нужно рассматривать. Для других аспектов есть уроки истории и современные медиа». Ну да, но так случилось, что русская литературная классика – это и есть история России в её главном содержании. Остальное – частности. Если мы это проигнорируем, тогда-таки да, останутся эстезис и «извечное».

Впрочем, неясно, почему тогда не изучать в школе мировую литературу, а до кучи и другие искусства. В чём смысл замыкания в русской словесности XIX века и её шлейфа в ХХ веке.

Можно взглянуть на проблему и иначе. Телезрелища, вообще визуальная культура (включая кино) – стратегический ресурс страны. Мы свой ресурс используем бездарно или вообще не используем. В то время как Америка дарит миру великолепные образы современных полубогов, а японцы своё аниме поставили на службу коррекции образа страны. Вырастая, поклонник аниме продолжает любить историю.

Спроси нас о наших национальных символах, о том, каких героев сегодня Россия предъявляет миру, – что ответим? Что наши ТВ и кино дают массовому зрителю?

Самые высокие рейтинги собирает на ТВ сериал «Пятницкий. Глава вторая», где начальница ОВД полковник Зимина в исполнении ещё одной Виктории, актрисы Виктории Тарасовой, принимает трудные решения, отдуваясь за всех мужиков, бездельников и шалопаев, «варится в котле бытовых и рабочих проблем. Как может, она старается лично участвовать во всех делах своих подчинённых и коллег» и то ли ловит, то ли нет каких-то народных мстителей, разочаровавшихся в отечественном правосудии и решивших вершить суд и расправу по-свойски... Да уж, коня на скаку остановит... Да уж, полиция с человеческим лицом... Всё, как вы и заказывали.