Всюду жизнь. Инет судьбы

Но лучше поздно, чем никогда. Ведь товарищ Суслов, осуществлявший идеологическую инквизицию в 60-х годах, обещал Гроссману, что книгу его прочитают лет через двести-триста, не раньше. Товарищ ошибался. И не только в этом. (Один рецензент тонко подметил: по иронии судьбы — точнее, Урсуляка – одним из главных творцов его картины стал потрясающий оператор Михаил Суслов, чья работа уже может стать достаточной причиной смотреть сериал.)

Урсуляк снял фильм о суровой и великой эпохе. О беспощадном времени, которое требовало от человека отдать всё, ничего не оставив себе. О том, как масштаб этой космической, непостижимой миссии ломал людей, которым хотелось простого тепла и всяческих нежностей. Режиссёра, да и покойного сценариста Володарского тоже, магнетизирует это притяжение какого-то космоса, давно сгоревшего в костре истории. Да, он бесчеловечен, но что такого ценного в вашей человечине, в этой мягкой ткани и глупых вибрациях? Зато в нём есть «величие». За это и погибнуть не жаль.

Кажется, на этом выводе особенно настаивал Володарский. Ему резко не нравилось то, что писал Гроссман: «Это действительно гнилой писатель. Писатель, не любивший страну, в которой он родился и жил». Поэтому сценарист просто «выкинул» те места, где его позиция не совпадала с гроссмановской: «Книга имеет уклон в защиту евреев, грань переходит… Я это всё постарался убрать». Но и Урсуляк отважно объявлял, что он «не согласен» с Гроссманом, «слишком» ценившим свободу. Что тот какой-то не такой, не патриот масштаба, слишком любит эту ненадёжную и жалкую человечинку.

В итоге экранизация не состоялась. Но состоялся фильм, в чём-то похожий на великий (как мне кажется) роман Гроссмана, одну из 2 – 3 лучших книг о середине ХХ века, написанных на русском языке. А в чём-то непохожий. Фильм о большой войне, в котором иногда идёт своя война: между Гроссманом и Урсуляком-Володарским.

Признаюсь, я смотрел сериал не по порядку, а потому сначала больше восхищался, а потом призадумался. Но есть чем восхититься. Актёры играют тонко. Мизансцены, крупные планы, интонации… Военные эпизоды, положенные на музыку Баха и Вивальди (непонятно, но красиво, а иначе было бы просто страшно). Атмосфера минувшей эпохи, которую я когда-то в детстве ухватил за хвост – и с тех пор люблю людей того времени, людей из пекла, которые жили бедственно, умирали внезапно, у которых была изломанная, подчас трагическая судьба, тех партизан на фронте жестокого столетия, о которых не так уж много сказано и написано (Пастернак, Гроссман, Домбровский, отчасти Азольский...)

В фильме есть немало поводов для сочувствия этим людям. Когда вдруг перехватывает горло и на глаза просятся слёзы. Здесь побеждает старина Гроссман. Здесь лучшие наши актёры, которых не так уж много и осталось, плывут по его волне. Они даже начинают думать в кадре, что казалось совершенно немыслимым форматом на нашем нынешнем ТВ. Да, говорит писатель, эпоха уничтожает человеческое в человеке, перемалывает эту самую человечину в стальных жерновах, но бедствующий человек, выживая или умирая, сохраняет ту сердечную растраву, ту неоприходываемую душевность, которые созвучны Иоганну Себастьяну Баху. Люди обживают страшную эпоху, и даже в самом эпицентре смертельной схватки, в Сталинграде, «управдом» Греков, держащий оборону со своими бойцами в доме 6/1, создаёт среди руин подобие братской общины. (Грекова, кстати, играет хорошо известный ярославцам Пускепалис.)

Конечно, нельзя забыть, что фильм получился отчасти ещё и о «сдаче и гибели советского интеллигента». Но метания сыгранного Маковецким Штрума всё же позволяют и зрителю взвесить на весах совести ценность того или иного поступка. Нелишний труд, притом довольно экзотический на телеэкране. Ну да, случается и выбор в пользу зла. Но мы успеваем понять, что зло есть зло, а продиктованный страхом выбор не оправдывает того, кто его совершил. Успеваем устыдиться или хотя бы призадуматься.

Гроссман, кажется, и в Бога не верил, так что ему только и оставалось верить лишь в это нестойкое тепло, в этот запах нежности, в дымок от папиросы, в поцелуи и слёзы, в то, что было так легко растоптать и уничтожить, истратить бессчётно и бессмысленно.

Нет, осмысленно! – немо восклицает Урсуляк. Люди работали на величие государства, люди ковали победу, приносили себя в жертву ради идеи. Людей тратили не зря. Характерно, что в сериале нет ни Сталина, ни Гитлера, которых Гроссман, напомню, уравнял как средоточие бесчеловечности. Словно бы они вынесены в сферу абсолютных величин, которые непостижимы и неизобразимы. Отправим Гитлера в аут, а что касается Сталина, то режиссёр словно бы намекает на то, что тут тот предел, о котором уместно лишь молчать. Правда, однажды мы всё же услышим его голос: этот небожитель позвонит учёному Штруму, чтобы спасти того от опалы и беды. Характерно.

На экране нет и другого полюса тогдашнего мироздания: нацистских и советских лагерей. Там нет гетто, газовых камер и расстрелов. Но по логике парадокса, внелагерная вроде бы жизнь чем-то напоминает лагерную. Свободы в ней, может быть, даже меньше. Доносы, унижения, предательства, вынужденная подлость и подлость добровольная и радостная… Есть внутреннее рабство, его, увы, всегда было много в России, сколько бы ни учили нас писатели-классики выдавливать из себя раба. А несколько сцен в чекистских застенках так густо передают аромат предбанника ада, что никакой бани уже не нужно.

Мой приятель, писатель Б., насмотревшись на ужасы Лубянки в сериале (где пытают, ломают и всё никак не сломают комиссара Крымова), выразился в том духе, что тем самым нам дан урок. Смотрите, мол, сравнивайте. Вон как было плохо, а теперь же не так. А ведь могло бы быть и так. Цените гуманность режима. …И мы, мол, ценим.

Я думаю, главный урок другой. Писатель Б. живёт ниже нас на Волге, а потому схватывает суть слишком просто и низменно. У нас же с вами, читатель, Волга уже рифмуется с гиперборейским севером, с биармской тайнописью, с мудростью русской Фиваиды и её старцев, понимавших язык зверей и птиц. А Урсуляк всего лишь хороший киномастер, хотя и двукратный лауреат премий ФСБ, – как же его не понять?.. Всё-таки современность не вымогает у нас подлостей, шантажируя отъёмом жизни, это факт. Каждый, кто подличает, делает это по личному, так сказать, вдохновению, задёшево. А основной мессидж Урсуляка обращён и низам, и верхам нашего замысловатого общества. Режиссёр укоряет: куда пропало величие? Где подвиги? Где битвы? Одна кругом суета. И томление духа.

И разве ж нет? Возьмём сетку вещания, посмотрим программы, которые предшествовали сериалу или следовали за ним… Небо и земля. Как мелко, как фальшиво, как подчас ничтожно. Всё на продажу. Кругом пиар. Сменился язык. Другие взгляды и жесты. Другие интонации. Нет величия. Нет судьбы ни в Инете, ни в оффлайне.

Впрочем, мы не обязаны доверять этим магическим пассам. Есть жизнь и по эту сторону телеэкрана. Некоторые сомневаются, но всё-таки есть. И это иная жизнь. Приноровимся находить её там, где сквозь привычные цинизм и жестоковыйность, сквозь цемент равнодушия прорастают семена великодушия, бескорыстия, добра.

И даже режиссёра Урсуляка не будем демонизировать без причины. Если б он не умел, он не рассказал бы так тонко, как получилось в фильме, о мужчинах и женщинах, о любви и дружбе, о людях, которые тянутся друг к другу через смертельные пространства и расстрельные списки. И неодиноки, как бывает. Всех их вытаскивает из бездны одиночества, из водоворота бед рука, слово близкого человека… Не всегда спасает, но хотя бы даёт внутреннюю опору. Может быть, главное событие в фильме – это жертва Жени Шапошниковой своим чувством к яркому и успешному мужчине ради поддержки нелюбимого, да и не стоящего её мужа, попавшего в капкан судьбы. Кажется, на нашем ТВ так рассказать про это сейчас не умеет больше никто.

Говорят, что лучше фильма о советской эпохе и о великой войне на нашем ТВ не было. Может быть, при всех его противоречиях. Великанам госфинансирования Михалкову и Бондарчуку придётся с этим считаться.