Борис Виноградский, русский американец

– Борис, у вас какое отчество?

– Викторович. А что?

– Сейчас перед каждым участником встречи с губернатором стояла табличка. На них все участники были поименованы по имени-отчеству: Сергей Алексеевич, Виктор Геннадьевич, Игорь Николаевич. А вы – просто Борис...

– Меня это не очень беспокоит. В России отчество – признак уважения, здесь есть деление на «ты» и «вы». В Америке – нет. Там все обращаются друг к другу по имени. Это на самом деле во многом уравнивает людей. В Америке меньше чинопочитания.

– Вы уже переняли американ­ские взгляды или ещё нет?

– Я живу там двадцать лет. Думаю, я не поменялся как человек, но взгляд на жизнь у меня американский.

– В одном из своих интервью вы говорили, что уехали в США, потому что не могли себя реализовать в России. Это так?

– Честно, здесь тоже можно было бы себя реализовать. Но это потребовало бы больше времени и усилий. Лично у меня просто не было ощущения, что моя работа кому-то нужна. Что это значит? Значит, ты работаешь и получаешь столько, сколько считаешь заслуженным. Но не только в деньгах дело. Понимаете, каждый человек хочет себя уважать... Суть такая: я сидел на работе, читал учебник и замечал, что на меня смотрят как на идиота.

– А как попали в США?

– Это длинная история. Работал в мединституте, принимал делегацию из Касселя. В феврале 1990 года по­ехал с ответным визитом. Увидел, как работают немецкие врачи. Мне захотелось работать так же: чтобы были система, дисциплина и гордость за сделанное. Захотелось стать врачом по самым лучшим стандартам. А самые лучшие врачебные стандарты, я считаю, в США. Не то чтобы тогда сразу появилась мысль уехать. Нет. Просто было ощущение обиды и отчаяния: жизнь-то одна. Начала зреть идея: наверное, не хочу я в России жить. Жена меня поддержала, и всё само собой получилось. Я пошёл на курсы английского языка. Там было два преподавателя из Англии. Одному из них требовалась комната. Руководство центра попросило – и мы подвинулись: я, жена и дочка жили в одной комнате, а преподавательница – молодая женщина – три месяца в другой. Потом она прислала приглашение, и мы с женой поехали в Англию. В Англии нашли работу – стали собирать яблоки в местном саду. И это меня на месте «убило»: за день сбора английских яблок я заработал столько, сколько за месяц российским врачом. Мы прособирали яблоки месяц. Я перегулял отпуск...

– А как же обратные билеты?

– Мысль была из Англии сразу

уехать в Америку... В 1987 году в Ярославль впервые приехала делегация из американского города-побратима Берлингтона. Я написал письмо, подошёл к людям из делегации в гостиницу «Юбилейная» и попросил их передать моё письмо кому-нибудь в Америке, кто хотел бы переписываться с русским врачом. Они передали письмо своему знакомому Ричарду. Мы переписывались. Перед поездкой в Англию я попросил Ричарда прислать мне приглашение в Штаты. Он прислал.

– Получилось уехать?

– Нет. С приглашением Ричарда я поехал в посольство США в Лондоне. Там мне ответили: «Вы российский подданный и должны вернуться в Москву». Но дали бумагу, что я здесь был и не получил визу по объективным причинам. Эта справка сильно упростила получение американской визы в России. Мне не пришлось стоять в очереди три месяца. Я получил туристическую визу. Мы с женой поменяли заработанные фунты на 1667 долларов. Этого хватило, чтобы расплатиться с долгами и купить билет в один конец за 412 долларов. 7 ноября 1991 года я с двумя чемоданами приземлился в Нью-Йорке. Меня, конечно, трясло и колотило: ехал непонятно куда. Прошёл таможню, сел на автобус, поехал в Нью-Йорк. Затем снова на автобус – и к Ричарду в Берлингтон.

– Что было дальше?

– В Америке много добрых, обычных людей. Это нормально, такими люди должны быть. Они никому ничего не обязаны, но если надо, готовы помочь. Берлингтонский комитет городов-побратимов помог мне найти квартиру. Я жил на чердаке в доме одной пожилой женщины. Я ей не платил, но в ответ помогал по хозяйству: убирал дом, грёб листья, гулял с собакой. Это называется roomen board. Одновременно учил английский. Потом пошёл мыть посуду, стал экономить деньги на билет жене и дочке. В том же квартале жили два человека, интересовавшиеся Россией. Я стал преподавать им русский язык. Один из них – программист. Я спросил, не хочет ли он нанять на работу мою жену. (Она закончила факультет прикладной математики ЯрГУ.) Он согласился, и в октябре 1992 года жена и дочка после одиннадцатимесячной разлуки прилетели в Америку. Постепенно жизнь стала налаживаться. Дочка пошла в школу: обучение там бесплатное. Через три месяца она заговорила по-английски, как по-русски. Жена со временем получила образование и работу юриста.

– Как удалось вернуться в медицину? Вы ведь, как в классических историях, начинали жизнь в Америке с самого низа, с рабочих.

– Сложно, информации не было. Потом мне объяснили что и как. Пошёл учиться, сдал экзамены. Работал в университете Берлингтона. Там делал исследования по проекту генома человека, занимались факторами свёртывания крови № 5, 9 и расшифровывали генетический код протеина С. Опубликовал 13 статей. Но я не хотел всю жизнь заниматься академическими исследованиями, потому пошёл интерном в больницу. В июле 1996 года получил резидентуру (аналог российской ординатуры. Разница в сроке прохождения: ординатура – 2 года, резидентура – 5 лет). Мы переехали в город Лексингтон штата Кентукки. Мне было 33 года. Закончил резидентуру в городе Толидо штата Огайо. Затем поехал в Кливленд штата Огайо в аспирантуру по сердечно-сосудистой хирургии. Но программу, по которой я учился, расформировали. Встал выбор: ехать в другой город учиться по сердечно-сосудистой хирургии или остаться в Кливленде в своей специальности – общей хирургии. Сил больше не было. Жена сказала: «Не занимайся ерундой, иди работай». Я открыл свою практику и с тех пор в ней работаю.

– Вы говорите о частной практике, а в официальных представлениях вы – хирург крупного госпиталя в Кливленде. Объясните, пожалуйста, есть ли здесь противоречие?

– Это правда. В госпитале.

– Госпиталь государственный или частный?

– У нас большинство госпиталей частные. Государственные госпитали только для ветеранов, есть ещё городские. Частные госпитали не нанимают хирургов на ставки. Там есть врачи, работающие на ставки, но их мало, и они работают по большим университетским программам. Остальные врачи работают по-другому. Вот у меня есть офис, где я сам себе и швец, и жнец, и на дуде игрец. В офисе я смотрю приходящих ко мне пациентов, а оперирую их в госпитале. У меня есть разрешение от госпиталя на работу в нём. Госпиталь предоставляет всё необходимое для операций. Он не берёт с меня денег за использование, например операционных. Госпиталю выгодно, когда я привожу туда своих пациентов, так как каждый пациент платит и госпиталю, и мне. Поэтому госпитали работают с врачами. Они помогают, делают нам рекламу. Способов платежей за медицинские услуги много. Например, государство платит за лечение детей и пожилых людей старше 65 лет. Многие люди имеют медицинскую страховку: страхуются сами или их страхует предприятие. При наличии страховки госпиталю и мне платит страховая компания. Есть те, у кого нет ни страховки, ни господдержки. Они платят наличными. Есть люди, которые не платят, но мы их всё равно лечим, так как оказание медицинской помощи идёт вне зависимости от их возможности платить. То есть во время приёма мы не спрашиваем о наличии страховки, а спрашиваем потом.

– А если они не смогут заплатить?

– Значит, мы их просто вылечим. В Америке из 315 миллионов человек, не подпадающих под госплатежи, около 40 миллионов не имеют медицинской страховки. В чём проблема? Уровень бедности в Штатах – 18 тысяч долларов в год на семью из трёх человек. Если доход меньше, государство покрывает все расходы на лечение. А вот если люди чуть поднялись над уровнем бедности, тогда у них нет господдержки, но и денег на медицинскую страховку недостаточно.

– Сколько стоит медстраховка?

– Они разные, в зависимости от возраста и желаний. Если вы 30-летний здоровый человек – это одно, а если 60-летний больной – другое. Минимальная цена страховок около 100 долларов в месяц – серьёзная сумма для семьи, имеющей 20 тысяч долларов в год. А вообще средний годовой доход американской семьи – 42 тысячи долларов в год.

– В последнее время пишут о кризисе в американской медицине. Какие там проблемы?

– Основная проблема сейчас – вот эта группа незастрахованного населения. Она убивает и себя, и врачей. Они не получают нормальной регулярной медпомощи, а врачи не получают деньги за их лечение. К счастью, я могу это пережить, так как зарабатываю достаточно. Просто списываю расходы, считая их благотворительностью. А что делать? Наказать не­плательщиков я не могу. Не идти же к ним домой с пистолетом? В Америке так не делают. И потом на самом деле у этих людей тяжёлая жизнь. В основном в неплательщики попадает мелкий бизнес вроде маленьких ресторанчиков, авторемонтных мастерских. Это бизнес, который держится «на липочке», и люди в нём – между небом и землёй. На самом деле в Америке жестокая система. Там выживают только сильнейшие.

– Можно ли вас считать сильнейшим?

– Да не надо меня никем считать! Я к успеху не так отношусь. Я хотел его добиться, и я добился. Мне потребовалось 13 лет жизни, и это было очень тяжело. Но я себя теперь уважаю, потому что это сделал, и никто у меня этого не отнимет!

– У вас теперь есть американ­ское гражданство. Вы себя чув­ствуете американцем?

– Я себя ощущаю русским американцем. У меня двойное гражданство.

– В Россию вернуться не хотите?

– Ни за что! Я не смогу здесь полноценно работать. Но в России я бываю дважды в год. Это моя страна, у меня здесь родители живут.

– Коли вам небезразлично, что здесь происходит, вы наверняка слышали, что в России периодически начинают искать национальную идею и порождать национальные проекты. Недавно мне попалась интересная идея Юрия Любашевского из Московского гуманитарного института им. Дягилева. В качестве национального проекта он предлагает рассмотреть «собирание и консолидацию соотечественников России во всём мире»...

– Да не поедут русские со всего мира обратно в Россию.

– Примерно то же сказал наш нобелевский лауреат Жорес Алфёров: русские, добившиеся успеха за рубежом, обратно не вернутся, а неудачники нам самим не нужны. Но давайте зайдём с другого конца. В 2010 году вы в Москве участвовали в конференции, на которой рассматривалась роль зарубежных соотечественников в модернизации России. Вы считаете, что можете помочь России?

– Мы готовы помогать, но жить здесь не готовы. Эмигранты шутят: мы не бросили Россию, мы просто отъехали на безопасное расстояние. Можно сколько угодно критиковать американцев, говорить об их фальшивых улыбках, но фальшивая улыбка лучше открытого хамства. В Америке люди друг друга уважают.

– Вернёмся к модернизации. Что вы хотите сделать в Ярославле: приезжать несколько раз в год оперировать, создать образовательный центр?

– Не оперировать в чистом виде. Даже не учить. Нужно показать хирургам: вот в этом месте эту деталь нужно повернуть, и вы получите то-то. Ярославские хирурги умеют оперировать, голова, руки у них есть.

– Чего не хватает?

– Системного взгляда: каким образом пациент попадает в процесс и выходит оттуда пролеченным. Где попадает к терапевту первичного звена, куда терапевт посылает дальше, как пациента ведут кардиологи, на каком этапе они останавливаются и вступают сердечные хирурги. Как происходит финансирование процесса, организуется снабжение операционной, строятся отношения с компаниями, производящими оборудование. Как происходит переподготовка кадров. В Америке она постоянная, а в России – раз в пять лет.

– Работа в России вам финансово выгодна, или вы делаете её из других соображений?

– Нет, финансово не выгодна. Наоборот, я отрываюсь от работы, не зарабатываю, а трачу. Эта поездка не оплачена ярославской принимающей стороной.

– Ваше мнение: в России вообще можно улучшить здравоохранение?

– Давайте так. Существующая система сама собой никуда не исчезнет. Она, безусловно, потихоньку будет улучшаться. Будет ли она такой, как в Америке? Думаю, нет. Не хочу больше объяснять и не хочу никого обижать. Мы готовы приезжать и работать. Мне 48. Если доживу, рассчитываю работать в хирургии до 70. Дальше посмотрим. Что мы увидим через несколько лет? Не знаю. Одно могу сказать точно: за Россию у меня душа болит. У Роберта Рождествен­ского есть стихотворение «Всё начинается с любви». С любви... Я точно знаю. Не то чтобы у меня есть какая-то специфическая любовь к Родине. Просто хочется, чтобы стало лучше, чтобы Россия стояла в ряду самых сильных держав мира. Она этого заслуживает. Но чтобы у России было светлое будущее, его надо строить. Оно само не придёт. lustgate

– У меня последний, немного провокационный вопрос. Не вы один уехал из страны. Есть другие активные и способные. Вот история про интересного преподавателя одного из ярославских вузов. Он уехал в Америку, поработал, вернулся не насовсем и предложил ярославцам их поучить. Надо отметить, что в Ярославле этот преподаватель работал на факультете, где сохранилась и после его отъезда велась научная работа. Так вот ярославцы его деликатно спросили: «А чему ты нас можешь научить?» Такой ситуации не может быть с нашими ярославскими врачами?

– Ощущение, когда российские врачи считают, что мы приезжаем учить их жизни, есть. Но вот Саша Зотов (заведующий кардиохирургическим отделением регионального сосудистого центра. – Авт.) так не считает. Он видит то, что ему нужно, а всё остальное фильтрует. Главное здесь – занять правильную позицию, брать нужное. Это называется open mind – открытый разум, ум. Я ведь тоже не претендую на истину в последней инстанции. Например, много говорю и рискую сказать глупость. Но намерения у нас положительные. Это очевидно. Для сотрудничества нам нужно доверие. Мы поездим сюда, в Ярославль, лет пять, и, надеюсь, нас перестанут воспринимать как чужаков.