Самым удивительным открытием является то, что официальная пропаганда замалчивала потрясшее людей событие! Город оплакивал погибших, а в областной газете самое видное место занимала информация о самоубийстве какого-то малоизвестного сейчас московского функционера, но являвшегося членом ЦК КПСС, «запутавшегося в связях с буржуазно-националистическими элементами». Сообщала пресса о взносе пяти тысяч рублей жилсоюзом на строительство агитсамолёта «Максим Горький», о конференции по качеству подошвы, прошедшей на подошвенном заводе – будущем РТИ...
Есть материалы, касающиеся и водного транспорта. Вот письмо: читатель жалуется, что пароходы ходят не по расписанию, так как на всех судах часы указывают разное время. Через день – материал «Партком пристани оторвался от масс». А об аварии – ни слова! Но любопытные подробности из жизни речников сообщаются: «социалистического соревнования и ударничества нет», «среди грузчиков огромные прогулы», большая текучесть кадров, учёт труда не ведётся... Воруют махорку, рыбу, крупу, и никто не привлекается к ответственности: пятьдесят дел в товарищеском суде остаются без движения. Условия работы и материально-бытовые условия госпароходство не интересуют. Отказалась работать бригада грузчиков из
30 человек...
Но вот 21 июля в «Северном рабочем» появилось объявление: «Вход на процесс по делу аварии баркаса «Четвёртый» по пропускам и билетам, выданным фабрично-заводскими комитетами на предприятиях».
На следующий день в Волковском театре началась выездная сессия Верховного суда РСФСР. Читаем газетный отчёт о ней. Процесс ведёт судья Санников, член Верховного суда РСФСР. Государственный обвинитель – областной прокурор Драгунский. Члены суда: рабочий фабрики «Красный Перекоп» Горюнов, рабочий депо Всполье Захаров. Общественные обвинители – Чук, Николаев и Антюхов. Защитники – Мебель и Уланов... В зале, пишет журналист, «строгие, деловые лица ударников, рабочих и работниц ярославских заводов».
Подсудимых – двенадцать человек. Главные обвиняемые – капитан баркаса Андреев и помощник капитана Курапов – привлекаются за преступную халатность, разгильдяйство на водном транспорте, которое привело к аварии. «Задача суда, говорит судья Санников, – вскрыть обстановку в момент аварии и разобрать всю систему работы и руководства на речном транспорте на ярославском участке».
Процесс начинается допросом капитана Андреева.
«Я не соблюдал правил норм посадки, чтобы не вызывать негодования у пассажиров, – говорит он. – Я хорошо знал, что мы не удовлетворяли элементарных потребностей пассажиров в пригородном сообщении. Мы работали из рук вон плохо. Расписание менялось часто, без всякого иной раз предупреждения, и из-за этого пассажиры иногда были вынуждены ждать парохода на берегу по три-четыре часа».
Капитан рассказывает свою биографию. С 1914 года работает на водном транспорте. К 1930 году был выдвинут на должность капитана пригородного сообщения. Обещает рассказать всё начистоту, по-рабочему. Но, сказано в газетном отчёте, чистоты нет – всё неопределённо, приблизительно и примерно. Пытается уверить суд, что на баркасе в день аварии было 200 человек, тогда как он возил порой и больше – по 300 человек, и это было нормально. Качку в момент отхода заметил, но не придал ей значения – нагрузка в 200 или 300 человек (при нормативной – 120) не считалась опасной.
«Я перегрузил пароход не для того, чтобы заработать и получить премию за перевыполнение плана, но только для того, чтобы не обидеть публику. Пусть все едут», – объясняет капитан.
В предыдущем году имело место ЧП. «Четвёртый» столкнулся с «Пчёлкой» – капитан Андреев получил за это выговор. Сам он рассказывал об этом просто и равнодушно. Особой беды, по его мнению, это не составило. На вопрос же областного прокурора, считает ли он себя виноватым в аварии «Четвёртого», неохотно выдавил: «допустил перегрузку». Потом добавляет, что в аварии виноваты сами пассажиры, учащиеся ФЗУ – шалили, передвигались по баркасу, вызывали искусственную качку. Свою вину признал как бы нехотя. Помолчав, произнёс:
«Единственная причина аварии – чрезмерная перегруженность баркаса».
Капитан в тот рейс, кстати, не ходил. Вместо себя он оставил помощника Курапова. Тот так же рассказал о себе: прошёл от матроса до штурвального, назначен помощником. Считает себя подготовленным для ответственной работы, «работал по заведённому порядку». Старательно прячется за спину капитана.
«Особенных нарушений не было. Только перегружали. Так это давно было так, не я один виноват... Как же я мог иначе? Если бы я посадил 120 человек, мне бы сказали: что ты пустой пароход ведёшь? А я что, не я один возил. Иначе мне и нельзя было. Знал, что погрузка 9 июля была ненормальная. Но капитан сказал, что плыть можно, – и снова неуверенно добавляет: – И раньше так было, и ничего не случалось».
Правда, капитан отрицает, что такой разговор был, но факт: самого его в рубке не было, а Курапов необходимых указаний о возвращении не получал.
«Что пароход идёт ненормально, – продолжает помощник, – я почувствовал не сразу, но это всегда так было. Думал, идёт ещё хорошо. Предполагал, что дойду».
Это «хорошо» Курапов отстаивает весьма упорно, на прямые вопросы обвинения упорно отвечает: не знаю, не думал, не могу знать, так всегда было.
Из этих ответов «всё ярче складывается картина преступного забвения всякой ответственности за судно, за пассажиров, отсутствие всякой трудовой дисциплины и классовой бдительности», как пишется в отчёте. Работали на авось, без всякого противодействия тем порядкам, которые в конце концов привели к гибели баркаса «Четвёртый».
«Старался ли Курапов совершенствовать технику своей специальности, умение управлять судном?» – спрашивает прокурор.
Курапов мнётся, потом рассказывает. Взысканий, говорит, не имел. Но вдруг вспоминает: одно было – ушёл в плавание без кассирши. Она не явилась.
«Я подождал, подождал, взял да и ушёл».
Билеты не продавали, везли без них. Потом деньги за проезд взяли. Собирал их сам, судном в это время никто не командовал. Был ещё случай – суднадзор всё-таки не выпустил однажды судно с перегрузом, но потом всё продолжилось по-прежнему.
Выдвигает свою причину аварии: пассажиры ходили по баркасу, передвигались, вот и раскачали его, а он к берегу не повернул, даже сигнала тревоги не дал.
И вообще, если капитан нарушает правила, что же помощнику делать? Не я один виноват – гнался за выполнением плана!
Шесть дней продолжался процесс в Волковском театре. И всё более нелепой и трагичной представала суть аварии.
Баландин, помощник капитана с теплохода «Ванцетти» в момент катастрофы проходящего мимо баркаса, объяснял:
«Баркас, шедший перед нами, внезапно скрылся в воде. Гудков тревоги не давал». – Баландин якобы даже не мог определить, что случилось, а утопающих людей принял за купальщиков.
Потом, правда, сознался, что не принял никаких мер для их спасения. Видимо, растерялся...
Сотрудник порта Футьянов, отвечающий за перевозку людей к пригородному хозяйству, сам с баркасом не пошёл, послал инструктора, не проинструктировав его. Тот попал на баркас впервые, значение своей работы не осознавал.
Диспетчер имел право задержать перегруженное судно, но этого не сделал – «не было на руках такого циркуляра». Агент суднадзора Логинов к тому времени имел стаж работы всего лишь два месяца. Правда, раньше на баркасе побывал дважды, узнав, что на «Четвёртом» часто бывают перегрузы. Но в тот раз обстановка на судне была нормальная, и он даже не говорил с командой по этому поводу – решил, что более нарушений не будет. В общем, большинство из участников судебного процесса или ссылались на полное непонимание случившегося и свою непричастность к нему, или прятались за капитана. И ни разу не прозвучало хоть одно имя из погибших 98, в основном молодых людей.
Ни слова сочувствия к ним и их родственникам. И, пожалуй, только начальник Ярославской пристани Трушин
(почти все фамилии упомянутые в газетах, – без инициалов, видимо, так было заведено в 1933 году – авт.) честно признал, что пристань работает плохо, такое положение создавалось годами. Пьянки – привычное дело, хищения – процветают, с начала навигации было уже двести случаев...
Государственный обвинитель каждому из участников процесса дал суровую оценку. Больше всего говорил о капитане: «в корне разложившийся человек, рвач, шкурник, который из корыстных целей дезорганизовывал работу транспорта, разрушал трудовую дисциплину. Благодаря разгильдяйству и преступности Андреева погибли 98 человек, 98 – рабочих, их жён, детей, учащихся». Гособвинитель потребовал для Андреева высшую меру наказания – расстрел. Для Курапова – такое же наказание, по той же ст. 59, п. 3,
ч. 2, но предложил учесть его подчинённость капитану, молодость, недостаток опыта. Возможно, ему следует определить десять лет лишения свободы со строгой изоляцией. Для Трушина – та же 59-я, п. 3, ч. 1. Другим – разные сроки исправительно-трудовых работ.
Последнее слово предоставляется обвиняемым.
Курапов:
«Я свою виновность признаю, но я ещё очень молод и неопытен и прошу суд это учесть, я исправлюсь».
«Моя вина – тяжёлая, – сказал капитан Андреев, – и я её признаю. Но я прошу суд учесть то обстоятельство, что на водном транспорте я работаю 19 лет и доработал до того, что в 1930 году меня выдвинули на должность капитана. Всё дело в том, что не предусмотрел, понадеялся на судно. Прошу пролетарский суд к себе снисхождения и дать возможность исправить свою вину».
И вот строки из приговора по делу об аварии баркаса «Четвёртый», которое «по существу является уроком как результат упадка трудовой дисциплины на отдельных участках водного транспорта, что вызвало необходимость в отношении особо злостных нарушителей применение особо суровых мер репрессий».
В отношении Курапова суд принял во внимание его молодость и искреннее раскаяние, вынес приговор – десять лет лишения свободы со строгой изоляцией. Капитан Андреев был приговорён к высшей мере социальной защиты – расстрелу с конфискацией лично ему принадлежащего имущества. «Приговор окончательный и обжалованию не подлежит» – подпись под цитируемым документом. (После публикации 14 июля с. г. в редакцию позвонила читательница, заявившая, что ни под какой расстрел капитан Андреев не попал, что был оправдан. Разговор прервался, а как бы хотелось его продолжить. Может, отзовётся звонившая? Ищем мы продолжение этой истории и в областном архиве...)
В 1933 году на суде в Ярославле его председатель, член Верховного суда РСФСР Санников выразил горькую надежду, что ярославская трагедия – это предупреждающий сигнал для всего водного транспорта республики.
И вот 78 лет спустя такая похожая даже в деталях трагедия с теплоходом «Булгария». Многие, анализируя причины новой катастрофы, в частности известный адвокат Анатолий Кучерена, да и другие члены общественного совета при Министерстве транспорта России, вынуждены были признать: у нас на важнейших участках экономики и хозяйства никто ни за что не отвечает, в том числе и бизнес, погнавшийся за адской прибылью. Те же самые причины, что и восемь десятилетий назад...
Инна КОПЫЛОВА