Едва вернувшись, Николай Александрович с головой погрузился в новый проект: он готовится к большой персональной выставке в Ярославском художественном музее. Это событие значимо для художника – ведь «персоналки» в родном городе, где у него много поклонников, не было у Мухина последние шестнадцать лет. К этому же событию приурочен и выпуск книги, которую художник с юмором называет «дембельским альбомом».
В таком режиме, когда хронически не хватает времени – будь в сутках 48 часов, и тех не хватило бы – Николай Мухин встретился с корреспондентом «Северного края», чтобы поговорить о жизни и творчестве, о том, что сейчас его волнует.
– Я планирую включить в книгу свои работы, которые были созданы в период начиная с 1977 года (чудом сохранился небольшой этюд) и вплоть до последней, юбилейной выставки, которая состоялась в прошлом году в Москве в музее современного искусства – у меня там были видеоинсталляции, другие сложные вещи – то, что сейчас называется актуальным искусством… Дайте-ка подсчитать… 34 года, ничего себе временной диапазон! Обычно художники делают альбомы так: живопись, графика, скульптура, а я решил составлять по годам, мне так показалось интереснее.
– Получается целое собрание сочинений. Многие альбомы сопровождаются либо авторским текстом, либо комментариями искусствоведов. В вашей книге они тоже будут?
– Обо мне много писали на протяжении этих трёх с лишним десятилетий. Я для себя придумал ироничное название для таких текстов – «реагирование на искусство». Но какой смысл о живописи рассказывать? На живопись надо смотреть, и я хочу сделать так, чтобы это было интересно. Потому мы с сотрудниками музея придумали проект «Социальная зависимость», согласно которому выставка начнётся …с улицы.
– Вы на протяжении нескольких лет расписывали храмы в Сербии. Почему именно в этой стране?
– В 1999 году мы с моими учениками закончили расписывать храм Христа Спасителя в Москве. А до этого я выиграл конкурс, победив 36 авторских коллективов, был буквально чемпионом мира по рисованию, и, естественно, меня распирало от счастья. На тот момент казалось, что была взята главная в жизни высота… Через некоторое время пришло приглашение от настоятеля русского подворья в Сербии отца Виталия (Тарасьева) расписать храм Вознесения Господнего в городе Уб. Приехав, я был потрясён красотой этого храма, воссозданного в точных традициях архитектуры XIV века. Я почувствовал очень серьёзное отношение к этому месту людей, которые хотят, чтобы здесь был храм. И я согласился. В качестве «вступительного экзамена» за три месяца расписал маленькую часовенку, входящую в комплекс этого храма, и по сей день считаю, что это – одна из лучших моих работ. Недавно, присутствуя на освящении храма Вознесения Господня, я посмотрел на эту часовенку шесть лет спустя после окончания своей работы. Она безупречна, поверьте мне, я в этом понимаю. В декабре 2005-го, едва закончив роспись храма в Убе (помимо монументальной живописи я делал ещё и проект художественного убранства этого храма – полов, осветительных приборов, иконостаса), я переехал в Загреб и уже с другой бригадой работал там.
– В Сербии, Польше, других странах храмы реконструируют, воссоздавая утраченное в годы лишений до мельчайших подробностей. Как в этой связи вы относитесь к внешнему виду кафедрального Успенского собора в Ярославле? Его строительству предшествовали, помнится, большие споры…
– Я безмерно счастлив, что этот храм находится в Ярославле. Будет здесь храм или нет – это решается на небесах. Город будет расти, видоизменяться, и через сто лет уже никто не вспомнит о тех сиюминутных спорах, большой храм или маленький, в каких традициях построен – люди будут просто приходить сюда молиться, ставить свечи – и это главное.
Когда я работал над фигурой Троицы, она давалась нелегко, меня поддержал тогда святейший Патриарх Московский Алексий II, который сказал: ставьте, Николай Александрович, потому что будет возрождаться храм. Храм вернулся, и мы просто должны привыкнуть к мысли, что он – такой. Об этом я говорил и со специалистами в штаб-квартире ЮНЕСКО, которые, живя в Париже, обсуждают Ярославль, что само по себе нелепо, на мой взгляд.
– Вам не предлагали сделать росписи в Успенском соборе?
– Я встречался с Виктором Тырышкиным, благодетелем этого собора, знаю, как трепетно он к нему относится. Я хотел бы расписать этот храм. Без ложной скромности скажу: я умею это делать. Это мой город. Поэтому, если Бог даст, я буду писать этот храм. Если не даст – не буду. Мне сейчас 56 лет, пока ещё я могу бегать по лесам… В храме, чтобы добраться до купола, мне надо пробежать не меньше 50 метров, и так много раз в день – поверьте, это непросто. Велик и объём: это порядка пяти тысяч квадратных метров стен, которые надо покрыть живописным ковром. В сербском храме Вознесения Господня общая площадь росписи составила две тысячи четыреста квадратных метров. В Успенском соборе в два раза больше. Паче чаяния, решат, как у нас зачастую случается, сделать росписи к какой-нибудь дате, и останется на всё про всё два-три года. Я и это умею делать, поверьте. Раньше была такая фраза: если вам надо «вчера», обратитесь к Мухину, он успеет. Думаю, время всё расставит на свои места… Я не люблю толкаться локтями, форсировать события. Я заметный специалист в этой «отрасли народного хозяйства», всегда есть несколько проектов в стадии обсуждения. Сейчас я закончил один хороший проект, счастлив этим безмерно – Господь подарил мне праздник расписывать часовню святителя Николая в городе Рыбинске. Из совершенно убитого здания я сделал красивую часовню, теперь она есть у жителей Рыбинска, и это хорошо. Готовлюсь к тому, чтобы расписать в этой часовне купол, я должен это сделать… Сейчас работаю так, как будто каждая работа для меня – последняя. Потому что 56 – это возраст.
– Вы так муссируете эту цифру…
– Один мой друг, очень остроумный человек, заметил, что после 50 идёт уже дополнительное время. Надо многое успеть.
– Исходя из вашей профессиональной занятости можно предположить, что на работу в Президентском совете по культуре и искусству остаётся не так уж много времени?
– Нет, я как раз честно выполняю всё, что мне поручено. Сам факт того, что я на протяжении одиннадцати лет вхожу в этот совет, свидетельствует о том, что моё присутствие там небесполезно. В статусе члена Президентского совета мне удалось кое-что сделать. Этот статус позволяет мне обратиться в любое министерство, если у меня дело «государевой важности». В этом качестве я возил письмо святейшего Патриарха Алексия II, касающееся возвращения в монастырь иконы Толгской Богоматери, министру культуры Швыдкому, и решить эту проблему нам удалось. Многое сделано для реализации проекта в селе Вятском, здесь мы провели выездное заседание Президентского совета по культуре, касающееся охранных зон, – это дало дополнительный импульс для развития этого места. Мне нравится проект, который придумал и продвигает Олег Жаров: из практически руинированного села он сделал потрясающее музейное пространство, и я чем могу ему помогаю. Сделал там крестильную, оформил живоносный источник… Почему бы не помогать проектам?
– Есть ли другие проекты, родившиеся на Ярославской земле, которым вы в качестве члена Президентского совета по культуре помогли реализоваться?
– Я не Ленин, ко мне ходоки не ходят. Здесь другая ситуация. На своих заседаниях мы обсуждаем различные темы. Например, будущий год богат на знаковые для всей страны даты – 1150-летие российской государственности, двести лет войне 1812 года, юбилей Ростова Великого… Мы все вместе обсуждаем, как бы эти даты превратить в красивые, интересные проекты, я могу высказать своё мнение и знаю, что оно будет услышано. Я искренне рад, что не без моего содействия в Президентский совет по культуре входит ещё один ярославец – аниматор Александр Петров, и у нас теперь два голоса от «ярославской диаспоры» в решении важных вопросов. Недавно по просьбе администрации президента изложил своё видение того, что необходимо сделать, чтобы театрам, художникам, библиотекам стало жить хоть чуточку лучше.
– Каковы ваши предложения?
– Вот теперь есть Сколково, и тем самым спрогнозировано будущее отечественной науки. А такого «питомника» для культуры и искусства нет. Центром, где были бы аккумулированы эти идеи, может стать Пречистенка, 21, – Российская академия художеств с её богатейшими ресурсами.
– Не будет ли это центром для элиты? Ведь провинциальным учёным, занимающимся наукой в провинциальных городах, пока мало пользы от Сколково…
– Это разные проблемы: одна – социального статуса, другая – научного. Есть люди, которые сочиняют новую формулу, пытаются что-то изобрести; потом это войдёт в производство, чтобы стало жить удобнее. Социальный статус того же художника или библиотекаря в провинции решают другие ведомства. Но важен сам факт – президент страны может услышать точку зрения людей искусства на ту или иную проблему и сделать свои выводы. Мы не придумываем формулу всеобщего счастья, мы пытаемся использовать малейшую возможность помочь людям в качестве деятелей культуры и искусства. Вот, например, Зураб Церетели провёл мастер-класс для учащихся художественной школы в Рыбинске – за 45 минут написал натюрморт. Тишина стояла – это надо было слышать! Глаза детей так восторженно сияли, и я уверен, что они получили такой заряд счастья, что ещё неделю не будут помнить о том, что где-то что-то не так. Это задача художника – принести толику счастья в чью-то жизнь.
– Что сегодня волнует Мухина-художника, Мухина – крупного общественного деятеля, Мухина-гражданина?
– Да никакой я не крупный общественный деятель, просто так получилось, что я этим занимаюсь и делаю порученное мне так, как привык – честно и от души. Вот и всё. Что волнует? Трудно поверить, но опять болит душа о скульптуре Троицы, за которую в своё время меня поливали так, что другой бы художник сломался… Теперь Википедия транслирует какую-то совершенно кривую информацию о том, что памятник устанавливался не к 985-летию Ярославля, а к 1000-летию Христианства. Что памятник стоит на алтарной части разрушенного кафедрального Успенского собора. И уж совсем нелепость, что памятник во время строительства нынешнего Успенского собора перенесли на другое место. Всё это чушь несусветная. Многих напрягает, что сложилась традиция бросать туда монетки. Что плохого? В Сербии, когда люди входят в храм, они кладут монеты – это традиция. Люди общаются с Богом так, как они умеют, – не надо этому мешать. А камень гранит всё выдержит, и то, что дети ходят по нему – тоже. Когда в 1995 году я говорил о том, что будет возрождён храм, меня считали городским сумасшедшим. Мы тогда лепили памятник из глины, и из ста опрошенных мною людей лишь четверо припомнили, что когда-то здесь была какая-то церковь. Чтобы это место обозначить, и была поставлена эта скульптура. Бог привёл на нашу землю Виктора Тырышкина – теперь построен храм, всё замкнулось – сторожка, храм, Митрополичьи палаты, скульптура… Есть такое понятие – иеротопия, пространственная икона, сакральное пространство. Это сказано как раз про это место, и люди соучастны в этом живоначальном пространстве.
– Многие люди искусства сегодня активно включились в политику, другие, наоборот, стараются максимально дистанцироваться от этого. Что вам ближе?
– Любой человек занимается политикой, хочет он того или не хочет. Даже тот, кто утром встал и пошёл на своё рабочее место, к станку или мольберту, а мог бы пойти на демонстрацию. Все люди политизированы, у нас есть социальная зависимость. Я не состою ни в какой партии и не хожу на демонстрации, я художник и честно делаю своё дело, и несу за него ответственность перед обществом.
– Разве можно занимать такие должности, быть членом Президентского совета и при этом не быть членом правящей партии?
– Почему нет? Это моя гражданская позиция, и кому я симпатизирую – это моё личное дело. Я считаю, что сейчас России нужна просто стабильность. Если кто-то позабыл, то пусть вспомнит факты вековой давности, когда определённые люди старались сделать то, что случилось впоследствии с нашей страной. Сейчас как раз та ситуация, когда надо вспомнить, а не раскачивать лодку. Мы медленно, но уверенно выздоравливаем, с нами начинают считаться. Нас с удовольствием критикуют, а это признак того, что мы делаем что-то правильное. Сейчас люди спокойно планируют свою жизнь, планируют жизнь своих детей, и никто этого уже не замечает. Это ли не уровень нашей свободы и стабильности? В 1985 году за написание иконы тебя запросто могли упечь в тюрьму. За анекдот, чтение самиздата ты в два счёта мог оказаться в местах не столь отдалённых. Не надо вновь наступать на те же грабли…. У нас слишком короткая память. Дайте нам ещё немного времени, и мы выздоровеем окончательно.
Лариса ДРАЧ 
Сергей МЕТЕЛИЦА