Жестокие законы цивилизованной Европы

Этот характер и ей самой помогает выстоять в тех тяжёлых испытаниях, что выпали на её долю в борьбе за дочь Машу, права общения с которой её лишила француз­ская ювенальная юстиция и которую она не видела уже более пяти лет. В декабре прошлого года Наталья Захарова отправилась в Париж, чтобы восстановить свои родительские права, но была обвинена в поджоге квартиры своего бывшего мужа и осуждена на три года тюрьмы. Какие испытания пришлось перенести ей во французской и русских колониях, что она будет предпринимать, чтобы вернуть дочь в семью, об этом Наталья рассказала после спектакля.

– Наталья, какие условия были во французской тюрьме, и поддерживали ли вас российские дипломаты?

– Условия содержания были чудовищные, я там чуть не умерла. Помощи никакой не было. Три раза у меня был российский консул, но ничего после его визитов не менялось. Чтобы хоть как-то привлечь внимание к своим проблемам, я объявила голодовку. Когда я упала в обморок на прогулке, заключённые позвонили в российское посольство и попросили приехать посла, но реакции не было никакой.

– Что способствовало вашему переводу в Россию?

– Французы не хотели пересматривать сфабрикованное дело, несмотря на представленные Минюстом России доказательства моей невиновности. Они экстрадировали меня в Россию, чтобы не вскрылся факт фальсификации. Если бы на самом деле была хоть какая-то моя вина, француз­ские власти ни за что не выдали бы меня в Россию, так как я являюсь гражданкой Франции.

– Как вас встретили в Костроме?

– Как может встретить колония осуждённую? Я была такой же осуждённой, как и другие, никаких поблажек или особых условий у меня не было. Единственная привилегия, которую мне предоставили, – это койка в санчасти, потому что состояние моего здоровья было ужасающим. Самое страшное – это этапы, СИЗО № 6 города Москвы, где я сидела, дожидаясь, куда меня определят. Весь этот ужас просто невозможно передать.

– Правда, что все ваши театральные костюмы были с вами на протяжении всего тюремного заключения?

– Да, это так, потому что в пятницу у меня был спектакль, а во вторник я уже оказалась в тюрьме в Париже, и со мной были мои коробки, сценические платья. Когда мы шли по этапу, заключённые должны были нести все свои вещи сами. Кто-то нёс еду, кто-то тёплую одежду, а я после черепно-мозговой травмы, с больным позвоночником тащила на себе все эти коробки. Тюремные надзиратели смотрели на меня как на сумасшедшую.

– В костромской колонии вы не давали спектакль для осуждённых?

– Такое желание было, и я высказала его администрации колонии, но мне сказали, что это исключено. Вообще, хочу сказать, что отношение ко мне в колонии и со стороны администрации, и со стороны осуждённых было хорошим, хотя и не все были в курсе моей ситуации. Но, думаю, что админист­рация колонии была рада, когда меня наконец-то освободили, так как моё присутствие принесло им определённые хлопоты. Это и внимание со стороны прессы, и со стороны губернатора Игоря Слюняева, который несколько раз звонил мне и ходатайствовал о моём помиловании перед президентом. После моего освобождения мы с ним встречались, и он обещал помочь в возвращении на родину моей дочери.

– Какие у вас планы, что собираетесь предпринять, чтобы вернуть дочь в семью?

– Я не видела Машу уже пять лет и не имею от неё никаких известий, даже не знаю, где она находится. Наш последний телефонный разговор состоялся 1 августа 2009 года, и дочь умоляла меня увезти её в Россию. Тогда она находилась в интернате закрытого типа, что-то вроде тюрьмы, дет­ского ГУЛАГа. На выходные её забирал отец, но после того как он избил её, Маша отказалась к нему ходить. Во Франции меня лишили всех прав в отношении дочери. Я одна борюсь с целой системой ювенальной юстиции, и, конечно, мне не по силам её победить. Но теперь, когда российский суд вернул мне материнские права, я очень надеюсь, что российский МИД и уполномоченный по правам ребёнка при Президенте России подключится к поискам моей дочери, имеющей российское гражданство, и поможет мне вернуть её.

– Наталья Вячеславовна, когда вы выходили замуж, то знали, что во Франции существуют такие законы относительно детей?

– Нет, это тщательно скрывается, об этом многие узнают, лишь когда сами попадают в такую ситуацию. И так получилось, что мой путь, такой страшный и тернистый, помог немалому количеству родителей во Франции открыть глаза на настоящее положение дел в области прав родителей и детей. Мне звонили многие родители и говорили: «Спасибо, что вы помогли спасти наших детей». Некоторые семьи забрали детей и уехали из Франции, хотя эта система существует и в других европейских странах.

– Некоторые элементы ювенальной юстиции внедряются и в России. Будете ли вы как-то бороться против этого?

– Поневоле я занимаюсь правозащитной деятельностью уже 13 лет и считаю, что, кроме страшного разрушения и вреда, эта система ничего нам принести не может. Я вижу, что даже те политики, которые были приверженцами этой системы, постепенно понимают её разрушительную сущность. После одного из наших митингов на Красной площади, когда мы стояли с транспарантами, на которых было написано «Мизулину вон, в отставку!», Елена Борисовна позвала наших активистов и спросила, чем вызвано наше недоволь­ство. Они долго разговаривали по поводу ювенальной юстиции, и Мизулина изменила своё мнение. Если раньше она активно пропагандировала внедрение у нас ювенальной юстиции, то теперь, наоборот, выступает против её введения. И слава Богу, что депутаты поддержали её, и закон о ювенальной юстиции у нас не был принят.

– Как вы считаете, почему французские власти проявляют такое непонятное упорство и не хотят вернуть вам дочь?

– Это и система, и честь мундира, ведь Маша – свидетель многих беззаконий, которые с ней происходили и происходят, и она всё это может рассказать. Её избивает отец-наркоман, но при этом у него не отнимают родительских прав. Зато суд отменяет контроль социальных служб над ребёнком, запрещает мне телефонные переговоры с ней. Мне отказывают в информации о местонахождении дочери. На содержание аппарата ювенальной юстиции во Франции ежегодно тратится 6 миллиардов евро. Это хорошая кормушка для многих чиновников, судей, воспитателей, психологов, другого персонала, который работает в ней. Если ребёнок попадает в неё, то его не выпускают до 21 года. Конечно, я не намерена ждать столько времени и считаю, что моего ребёнка надо срочно разыскать, так как Маша нуждается и в медицинской, и в психологической помощи, а главное – в материнской любви. Российский президент помиловал меня, а французский должен помиловать Машу.

– Что конкретно вы намерены делать? Где будете жить?

– У меня есть квартиры в Париже и в Москве, буду жить там, где есть работа, так как мне нужны большие средства на оплату работы адвокатов, хотя особых результатов их работы я не вижу. Напротив, французский адвокат, с которым у меня был заключён конт­ракт, знал, что меня арестуют в Париже, но скрыл это от меня. Тем не менее, пока вопрос о возвращении Маши не решён, помощь адвокатов необходима.

Что касается творческих планов, то буду ездить на гастроли со своим спектаклем. Также я работаю как журналист – пишу статьи на правозащитные темы. Сейчас поднимается вопрос о массовом усыновлении российских детей за границу, в том числе и во Францию. Я считаю, что это недопустимо. Наших детей нельзя продавать! Мы продаём нефть, газ, но детей продавать недопустимо. Ведь нет никакой гарантии, что они так же не будут отобраны у своих приёмных родителей и не станут жертвами ювенальной юстиции.

– Не боитесь возвращаться во Францию?

– Нет, не боюсь. Министерство иностранных дел Франции заявило журналистам, что помилование президента приравнивается к тому, что я отсидела свой срок и могу приехать в страну, когда захочу, для этого нет никаких препятствий.

– Насколько изменилось ваше отношение к Франции после всей этой истории?

– Я всегда относилась с уважением к богатейшей культуре Франции и с большой болью к тому, что сейчас происходит в этой стране. К сожалению, у нас в генах сидит восторг перед всем иностранным, а потому и сейчас на россий­ском рынке косметики или одежды лидируют французы. Они продолжают навязывать нам свою продукцию, а взамен хотят покупать наших детей...

– Как вы представляете будущее своей дочери?

– Думаю, что оно будет счастливым. Хочу, чтобы Маша поскорее вернулась в Россию, потому что без неё мне нет счастья ни в чём, я думаю, что любой родитель меня поймёт.