Другой мальчик запомнился на всю жизнь исполнением лезгинки. Махач Тахо-Годи – так звали танцора – выписывал под музыку круги на пальчиках, раскидывая руки с громким восклицанием «асса». Галя бежала в комнату, сбрасывала туфли и перед зеркалом вставала на цыпочки – пальцам становилось нестерпимо больно. И как этот Тахо на них ещё и прыгает? Руки слушались лучше – она бегала, рассекая ими воздух, – «асса, асса».
Галя тоже жила в детском доме, но в отличие от ребят, с папой и мамой.
В 1937 году её отец, Александр Иосифович Жуков, был назначен директором рыбинского детского дома имени Первого мая, который создавался для детей «врагов народа». Подобные учреждения часто становились неким подобием тюрьмы, где для их обитателей не всегда находились сострадание и жалость. Что уж говорить о любви – разве дети предателей её заслуживают?
Зимой 1938-го в деревянный барак на окраине города прибыла спецгруппа детей из столицы. Их родители ещё вчера занимали важные государственные посты, а семьи благополучно жили в элитных квартирах Москвы. Ещё вчера они были счастливыми детьми из счастливых семей.
Их мир рушился внезапно – ночью забирали отца, через несколько дней уводили мать, потом приходили за ними. Дальше – «Даниловка» – Данилов-ский монастырь, ставший в годы репрессий тюрьмой и приёмником-распределителем для детей «врагов народа». Пятнадцать сирот оттуда и направили в Рыбинск. Были среди них сын и дочь одного из основателей Румынской компартии, комиссара Иона Дическу-Дика; сыновья Кирилла Янсона, военного атташе в Италии, в революционном прош-лом – латышского стрелка; сын главного редактора газеты «Москва Дейли Ньюс»; сын супругов Стиггов, готовивших к работе группу Рихарда Зорге. Двух маленьких девочек сняли с поезда в Ярославле, лишив их не только родителей, но и братьев – в школьный дет-ский дом они не подходили по возрасту. Сиротства своего эти ребята ещё не сознавали – плакали, ждали родных, скучали по дому.
Спустя многие годы один из них, Иосиф Дик, ставший известным советским писателем, вспоминал: «Заведовал нашим детским домом Александр Иосифович Жуков, высокий, чуть сутуловатый человек с острыми чёрными глазами и пролысинами на голове. Он никогда ни словом, ни жестом, ни намёком, как бы мы ни бедокурили в мальчишест-ве, не одёргивал нас прошлым. Наоборот, если кто-нибудь из детей, вспомнив о родном доме, плакал, он строговатым голосом говорил: «Кто там сопли распустил? Зима-лето, зима-лето, вот и встретишься с папкой и мамкой, а ты – реветь». Так он утешал нас, хотя сам прекрасно знал, что наши отцы – комдивы, комбриги, крупные военные начальники, ответственные работники и старые члены ленинской партии расстреляны. В его глазах, когда я с ним разговаривал, я всегда улавливал какой-то печальный свет»...
Раймонд Янсон в своих воспоминаниях словно продолжает: «...На наше счастье, мы там встретили очень добрых, душевных людей, и они по мере возможности старались скрасить ту необычную жизнь, в которой мы оказались. Особую заботу к нам проявлял Александр Иосифович. Он очень любил детей и был настоящим руководителем воспитательного учреждения, каким является детский дом. Внутренняя жизнь нашего большого дома, где воспитывалось около 80 детей, была вполне демократичной. У нас было своё детское самоуправление, работал, и весьма успешно, драмкружок. Мальчики кроме школы занимались в слесарной мастерской. Были своя большая библиотека и даже свой духовой оркестр».
«Дети» врагов народа» запомнили Александра Иосифовича лучше, чем его родные дети. Галя часто оставалась на попечении старших девочек: мама работала на телефонной станции, а отец, хотя и находился рядом, всегда был занят. Чтобы прокормить «семью» из восьмидесяти человек, он организовал при детском доме подсобное хозяйство. У них появились корова, лошадь, гуси, куры, свиньи и... скотница тётя Наташа. Для животных устроили двор, а вот тёте Наташе жить было негде. Директор разделил свою комнату перегородкой, потеснив семью с тремя маленькими детьми, и решил эту проб-лему.
Воспитанников надо было не только накормить, но и занять полезными делами. Для мальчиков и девочек открыли мастерские, где они получали самые необходимые навыки труда, организовали кружки. Но главное, директор дал им возможность окончить десять классов, хотя «вражьим детям» полагалось учиться только восемь лет. Добился, чтобы их приняли в комсомол, – без этого дальше жить было бы ещё труднее, чем без аттестата. Он работал не по инструкциям, а по законам своей души и совести. И как знать, чем бы для него это могло обернуться, если бы не война.
Дети «врагов народа» называли директора отцом. Это больше благодарности и выше наград. Ребята почувствовали в нём именно ту любовь, которую принято считать отеческой – мудрую, терпеливую, прощающую. В этом детей не обмануть. Какие бы слова ни говорил взрослый человек, как ни улыбался, и что бы ни делал, ребёнок безошибочно определяет степень его искренности. Вопрос отношений с чужими детьми всегда прост – любишь или нет. Любовь к детям – особый талант, дар, без которого в педагогике делать нечего. Как и все таланты, он даётся свыше, и научить любить невозможно.
Александр Иосифович этим даром был, несомненно, наделён, поэтому и принял «вражьих» детей как родных. Но им, однажды уже потерявшим своих отцов, суждено было потерять и его. В 1942 году директор ушёл на фронт, а в 1943-м пропал без вести.
Галина Александровна Бурцева об отце помнит немного. Мама почти ничего не рассказывала, просто ждала его всю жизнь, надеясь на чудо – похоронки-то не было. Остались две его фотографии, письма с фронта, газетные заметки военного времени, рассказывающие о героизме офицера Жукова. А то время, когда они начали жить без отца, лучше бы забыть, да не получается.
«Папа ушёл на фронт, когда мне было 7 лет, сестрёнке – четыре года и братику – восемь месяцев. Я пошла учиться в 37-ю школу, которую открыли в районе для мологжан. Далеко, грязища – по пояс. Идёшь в валенках с галошами. Утонешь в грязи – не выбраться. Стоишь и плачешь. Какой-нибудь прохожий вытащит сначала меня, потом галоши. Вымою их в луже, надену на сырой валенок, иду на уроки. Стужа в школе была такая, что замерзали чернила. Мама из телефонисток ушла, работала
завхозом в детском доме. Утром уезжала на подводе за продуктами, возвращалась только вечером. Дома я оставалась за старшую – отвечала за то, чтобы отвести сестрёнку в сад, брата – в ясли, отстоять очередь за хлебом. Колуном, как могла, рубила дрова и топила печку. Чтобы нас троих прокормить, мама работала ещё и ночью – дежурным воспитателем. Жизнь наша стала совершенно безрадостна. Отец в 1943 году пропал без вести. Только спустя много лет нам удалось узнать, что он был ранен и отправлен в госпиталь. Но ни в одном госпитале среди умерших он не числился. Значит, до госпиталя его живым не довезли».
Последнее письмо с фронта Антонина Павловна Жукова получила в октябре 1943 года: «...Тося, обо мне не расстраивайся. Береги своё здоровье, ведь может, тебе одной придётся поднимать наших крошек. Хотя я надеюсь, что вернусь, но на фронте очень много неожиданностей».
«Трудные» дети Жукова тоже «успели» на войну. Иосиф Дик в 1942 году в бою под Харьковом был тяжело ранен, потерял кисти обеих рук и глаз.
Раймонд Янсон и Володя Стигга оказались в стройбате. Работали до истощения, до полной потери сил. А когда Раймонд не смог выйти на работу, на него сфабриковали «дело» и отправили на семь лет в лагеря «за дезертирство». За отца добавили ещё три года поражения в правах. Казалось бы, такие испытания в детстве и юности – за пределом человеческих возможностей. Раймонд Янсон, как и другие дети «врагов», научился жить за этим пределом. Бессменный председатель «детского самоуправления» оказался самым сильным из рыбинской спецгруппы. Когда он освободился, сразу на свой страх и риск поехал в Москву искать своих братьев по детдому. Нашёл почти всех. Кого – в столице, кого – в Уфе, кого – в Воронеже. Потеряли в войне только Тахо, ловкого танцора лезгинки.
Каково же было удивление Антонины Павловны Жуковой, когда все бывшие воспитанники мужа явились к ней в Рыбинск! Город своей ссылки они вспоминали с теплотой и нежностью! С тех пор их приезды стали регулярными. Когда не стало Антонины Павловны, они стали навещать дочь своего названного отца, Галину Александровну.
Хрущёвская «оттепель» позволила всем повзрослевшим детям «врагов народа» окончить институты, получить интересную работу. Иосиф Дик, который начал писать газетные материалы ещё в Рыбинске, стал детским писателем. Чтобы писать, он соорудил себе «прихваточку», которая после его смерти «приехала» в Рыбинск, в школьный музей. Раймонд Янсон работал геологом и объездил весь Союз, его брат Эвалд – инженером, а Володя Стигга, который ещё в Рыбинске всем на удивление из пенала смастерил фотоаппарат, стал известным изобретателем.
В конце 70-х ряды рыбинского брат-ства начали редеть. Отметив в 1978 году 40-летие своего «детского самоуправления», они один за другим стали уходить. Из тринадцати бывших детдомовцев осталось только двое – Зоря Кристина в Америке и Раймонд Янсон – в Израиле.
«Раймонд собирает архив и через сына посылает все свои записи, воспоминания мне, – рассказывает Галина Александровна. – Я должна продолжить его дело, он ведь с 1923 года, возраст солидный. Так сложилось, что всю жизнь он поддерживает отношения с нашей семьёй. И теперь они с женой каждый месяц звонят из Израиля, и мы по 15 минут разговариваем. Раз в месяц они могут звонить бесплатно. А я не могу туда позвонить – меня разденут и разуют. Пенсия небольшая, муж – лежачий больной, сын – без работы, живётся нам нелегко. Помогает мне только Раймонд. Когда совсем худо или заболею, Раймонд высылает деньги. Он сам небогатый – в Израиле получает небольшую пенсию и две тысячи рублей от России. Вот и присылает мне эти две тысячи. А недавно прислал десять тысяч, в трудную минуту только он и поможет. Раймонд хотел написать обо всём, что пережил. Но после инсульта это невозможно. Теперь я должна обработать его архив, там много интересного и важного. Ведь спустя 66 лет он всё-таки узнал историю ареста своего отца. Нашёл человека, по доносу которого отца арестовали как троцкиста. Написал ему письмо через газету. Раймонд нашёл, где были расстреляны и захоронены их отцы. Он съездил на это место и сказал мне, что в Россию больше никогда не вернётся. Видно, трудно через такое переступить».
Тоненькая книжечка «Вражьи дети», написанная Галиной Александровной Бурцевой на основе воспоминаний бывших обитателей рыбинского детского дома, читается на «одном дыхании». Она – о подлинных людях, о подлинных чувствах, в ней есть над чем пролить слезу. И главное, как в детстве девочка Галя, поразившись совершенству товарища, спросит себя – а смогу ли я так же? Так же, как директор Жуков – под недремлющим оком госбезопасности любить «вражьих» детей как родных; так же, как Иосиф Дик, лишённый детства и близких, потерявший на войне руки, стать писателем; так же, как Раймонд, всю жизнь благодарить за полученное в детстве тепло, возвращая любовь названного отца его постаревшей дочери.
Марина ШИМАНСКАЯ 
Сергей МЕТЕЛИЦА