Не случайно Иосиф Александрович дарит этому персонажу заглавную букву. Снова и снова по спиральной композиции возвращаются два человека к нему – зрителю, слушателю, которому «действительно хочется уподобиться».
Ко времени прикоснулись – вернёмся к пространству, предлагаемому читателю и зрителю Иосифом Бродским (тонкий, изящный, небрежный, но точный план, чуть свысока): «...идеальное помещение на двоих: нечто среднее между однокомнатной квартирой и кабиной космического корабля. Декор: более Палладио, чем Пиранезе. Вид из окна должен передавать ощущение значительной высоты (скажем, проплывающие облака), поскольку тюрьма расположена в огромной стальной Башне, примерно в километр высотой. Окно – либо круглое, как иллюминатор, либо с закруглёнными углами, как экран...» – и так далее в том же стиле. В помещении минимум вещей, но максимум удобства и изящества.
Пища поступает в нужном количестве, точно просчитанном и никогда не надоедающем: «Читай инструкцию. (...) Повторение блюда возможно раз в двести сорок три года». Любая прихоть героев выполняется мгновенно по мановению руки невидимого, но вездесущего Господина Претора. Хотите Горация? Пожалуйста! Хотите канарейку? На здоровье!
И где же эта земля обетованная? Где этот земной рай? В какое чудное место поместил своих героев Бродский? В камеру. Почему? Обратимся к работе Иосифа Александровича «Писатель в тюрьме»: «Тюрьма – это, по существу, недостаток пространства, возмещённый избытком времени; для заключённого и то, и другое ощутимо. Вполне естественно, что именно это соотношение, вторящее положению человека во вселенной, делает заключение всеобъемлющей метафорой христианской метафизики, а заодно и практически повивальной бабкой литературы...».
Перед нами формула, ключ к разгадке «Мрамора». Важно ли местоположение человека в пространстве и времени? «...Не человек пространство завоёвывает, а оно его эксплуатирует», – говорит Бродский.
Почему мрамор? Все бюсты (четырнадцать, шестнадцать, пятнадцать ли – долго выясняют герои) принадлежат поэтам: «Энний, Лукреций, Теренций, Катулл, Тибулл, Проперций, Овидий, Вергилий, Гораций, Марциал, Ювенал. Главное – с императорами не путать. Ни с ораторами, ни с императорами, ни с драматургами. Только поэты».
Прекрасные мраморные классики прокладывают Туллию путь к свободе. «Поэт может создать новый ритм»: если не подчинить, то приручить Время, говорить с ним на равных. Где место человека в пространстве и времени? Даже чётче: не место жизни, а место смерти тревожит, волнует героев.
Герои противоположны во всём. Проблемы, волнующие Публия (варвара, представителя толпы): еда, секс, канарейка, прогулка, еда, секс, прогулка, канарейка, еда и так далее. Речь его стилистически снижена, обильно пересыпана жаргонизмами, крепкими словечками, острыми выражениями.
Пока Публий пытается найти выход из идеальной камеры, Туллий разглядывает бюсты поэтов, словно насмехаясь над бестолковым сокамерником. Переживания Публия так же поверхностны, как и его мысли. Туллий же решает алгоритм пространственно-временного ребуса: «...отсутствие пространства есть присутствие времени». Речь его поэтична, ритмизирована, богата цитатами, переливается юмором. И самое главное качество этого героя – любопытство, любознательность, тяга к познанию.
«Не в цифрах дело. Дело в пространстве, которое тебя пожирает. (...) И побежать некуда, от этого спасенья нет, кроме как только во Время. Вот что имел в виду Тиберий. Он один это понял! (...) И отсюда – Башня...» Итак, мы приходим к выводу, что Башня есть орудие «познания Времени, проникновения в оное...», причём орудие идеальное, совершенное. Бродский не говорит, в чём виновны осуждённые на пожизненное заключение, более того, выясняется, что заточение в Башню почти почётно.
Что же это за правитель такой, который придумал империю, столицу просто переименовал в Рим, построил фантасмагорическую Башню, ни за что ни про что сажает в эту тюрьму обожающих, боготворящих его подданных? Конечно, Иосиф Александрович дарит внимательному читателю подсказку: «Гнили бы понемногу. Задворки Европы». Предлагаемый нам Новейший идеальный мир – Союз Советский Социалистический, а мечта эстета и поэта – наикомфортнейшая Башня, вывернутые на прекрасную, волшебную, несуществующую изнанку политические лагеря. Выходит, Туллий – собирательный образ умнейших, талантливейших людей XX века, проведших часть жизни или закончивших её за гранью понимания и свободы. Вот откуда поэты!
Воздушно, ажурно, но крепко переплетает Бродский Рим исторический и фантастический. Неспокойный, жаждущий истины Туллий ищет ответ на тот вечный вопрос, который «профессионально» решали все поэты.
Главным недостатком пространства, по Бродскому, является существование в нём места, в котором нас не станет. А вот у времени этого нет. У времени есть всё, кроме места. Дерзкий план осуществлённого Туллием побега оказывается детской игрой по сравнению с глобальной мечтой-идеей: действительно уподобиться времени.
И снова мы по спирали Бродского оказываемся с поэтами. Что же это за особенные, обособленные люди, поднятые лёгкой рукой Иосифа Александровича над остальным человечеством? Им дана высшая власть – власть над временем. Сквозь всю пьесу пульсирует горячее, страстное стремление Туллия к неизведанному, непознанному, непонятому – уподобиться Времени, сравняться с ним, стать поэтом.
Надежда КУДРИЧЕВА, член Союза писателей России