«Наш папа – Ахмет Ахмеров»

Летом на доме, где он жил, открыли мемориальную доску – единственное, чем почтили его память. Завод, кстати, не имел к этому ни малейшего отношения: герои прошлых лет не интересуют нынешних топ-менеджеров.

Между тем он был рабочим действительно уникальным. Собирая покрышки для трёхтонок и полуторок, грузовиков ГАЗ-51, «Волг», «Чаек», УАЗов, перекрывал все существовавшие тогда нормы. Каждый день выдавал сверхплановые «колёса». 999 покрышек из каждой тысячи сдавал первым сортом. То ли руки у него были такие, то ли сноровка, то ли сил у этого крепыша со стальными мышцами было больше, чем у других – трудно сказать. Только имя его в 1950 – 1970-е годы гремело на весь город. Да и завод был тогда в чести. Перефразируя известные строки, можно сказать без всякого преувеличения: говорили Ахмеров – подразумевали шинный, говорили шинный – подразумевали Ахмеров.

На заводе работали в то время несколько Героев, уважения заслуживает каждый, но Ахмеров был старший по возрасту, участник войны. Впрочем, никто из тех, с кем я о нём говорила, не вспомнил, чтобы он, разведчик-десантник, участник форсирования Днепра, освобождения Киева, Кишинёва, городов и сёл Европы, что-нибудь рассказывал о войне. В многочисленных статьях о нём в книжках и газетах тех лет я нашла единственный приведённый им эпизод: про то, как он вместе с другими разведчиками взял однажды «языка» где-то в Румынии.

А вот про свой завод Ахмеров мог рассказывать где угодно и сколько угодно. Младшая дочь Наиля Ахметовна смеётся:

– Не поверите, он даже в детском саду у нас выступал. Мне было тогда лет пять. Помню, как нас рассадили и папа стал говорить о шинах. Да так интересно! Без них, мол, и машины не ездят, и самолёты не летают. А в заключение спросил: «Так кто хочет работать на шинном, когда вырастет?» Все подняли руки. Только я не подняла и ещё один мальчик. Я хотела быть врачом.

Наиля занималась в биологической школе и не расставалась со своей мечтой вплоть до выпускного класса. Планы изменились только после экскурсии в морг, где она решила, что лучше всё-таки стать инженером. Окончила политехнический по специальности «Технология резины», много лет работала на шинном в ЦЗЛ.

Верность папиной профессии шинника сохранили и другие дети. Сын Шамиль окончил тот же институт и уехал по распределению на шинный завод в Белую Церковь. Дочь Надия всю жизнь работала в АСУ нашего шинного завода. Всю жизнь проработала с Ахметом в одном цехе в одной смене браслетчицей жена Ферзана Сулеймановна (Фая, как её звали на заводе). Вместе уходили на работу, вместе возвращались домой – дети их так и запомнили.

Мы сидим в той самой квартире, где супруги прожили вместе последние в их совместной жизни двадцать три года, сейчас здесь живёт Наиля с семьёй. Рассматриваем книги, газеты, фотографии, которые выложили передо мной дочери. Об Ахмете Ибатулловиче писали много, но, как принято было тогда, в основном о трудовых рекордах, о станках, которые он осваивал, о проф-группе, которую он возглавлял чуть ли не тридцать лет. Кому сейчас интересны подробности жизни профгруппы?

Но вот читаю: сборщик К. признаётся, что профгруппа его буквально спасла. К. ютился с семьёй в крошечной комнатушке, начались скандалы, стал пить. О квартире от завода нечего было и мечтать. Тогда профгруппа добилась включения К. в число застройщиков. Мало того, Ахмеров с ребятами по очереди ходили помогать ему на стройку. В конце концов К. получил трёхкомнатную квартиру, и жизнь наладилась.

Чтобы подтянуть результаты работы менее опытных сборщиков к результатам более опытных (а, следовательно, и заработки!) в профгруппе договорились, чтобы каждый начинающий рабочий в течение недели отрабатывал смену с одним из старших. Было составлено даже расписание – кто, с кем и когда.

Ахмеров хорошо понимал таких людей: жизнь и к нему самому не всегда была повёрнута светлой стороной.

В Ярославле он оказался двенадцатилетним мальчишкой. Его родина – село Русско-Татар-ские выселки под Самарой. В 1932 году, когда в Поволжье разразился голод, его отец, оставив обжитое место, перевёз жену и пятерых детей в Ярославль, где строился резинокомбинат. Жили в бараке. Ибатулла и старшие дочери работали на стройке, а Ахмета отдали в татарскую школу. Он окончил четыре класса и тоже поступил на стройку, выучился на штукатура, отделывал жилые дома на нынешнем проспекте Ленина, потом пришёл на завод учеником сборщика, говорил, что это «более мужская» работа. Так что Ахмеров коренной шинник. Самый что ни на есть.

Родину при этом не забывал, навещал. Минувшим летом Надия с мужем, помня папины рассказы, отправилась туда на теплоходе. Там и сейчас живут дети его сестёр и другие родственники. Воспоминаниям о ярославском дяде не было конца.

– Приедет, соберёт всю ватагу – и в кафе. Накупит пирожных, мороженого...

Дети вообще Ахмета Ибатулловича обожали.

– Я от него не отставала, – признаётся Наиля. – Соберутся у нас гости на какой-нибудь праздник, мужики пойдут курить на кухню, и я, маленькая, за ними: «Папа, почисти мне семечек». Сижу у него на руках, он разговаривает с мужиками и одновременно мне семечки чистит.

А Надия вспоминает школьных друзей, которые приходили к ней и брату.

– Мы с ними, уже старшеклассники, очень любили разговаривать с папой на самые разные темы. Я как-то его спросила, откуда он столько знает, учился ведь совсем мало. Он отшутился: «Читаю журналы. Там есть раздел «Хочу всё знать».

Ахмеров обладал редкой способностью находить общий язык с каждым. К его матери, которая жила с ними, приходили старушки, он разговаривал с ними по-татарски с таким же искренним интересом, как с молодёжью. Как это у него получалось? Галина Викторовна Рахманова, которая работала с ним в одном цехе экономистом, объяснила так:

– Он умел говорить от души, и люди это чувст-вовали. Сидят, бывало, на собрании усталые, отработавшие смену, казалось бы, одна мысль у всех – скорее домой. Но начнёт он говорить, и все встрепенутся, слушают, потому что у него доброта на лице.

Ахмеров работал на таком типе станков, где полагалась помощница. Она принимала станок от сменщика, заготавливала полуфабрикаты. Не каждой паре удавалось сработаться, случалось всякое – Ахмеров отработал со своей помощницей Клавдией Лаврентьевной Филатовой около тридцати лет и при каждом удобном случае подчёркивал, что во всех его достижениях есть и её доля. Клавдия Лаврентьевна жива, я разыскала её, и она рада была вспомнить Ахмерова. Совсем старенькая, заулыбалась:

– Нам хорошо с ним работалось. Я и дома у него была, помню всех детей, Фаю.

Ахмеровы любили гостей. Народу на все праздники собиралось много, пели русские и татарские песни, шутили, смеялись. Ахмет Ибатуллович особенно любил 1 Мая и 7 ноября, брал с собой на трибуну внука Марата, а после демонстрации (это стало уже традицией) возвращался домой с целой гурьбой товарищей по

цеху и родственников. Благо разместиться было где.

Ахмеровы за свою жизнь пожили в разных условиях: в бараке на Фибролитовом посёлке, в коммуналке на улице Тургенева. Ахмет Ибатуллович был уже одним из лучших рабочих завода, орденоносцем, а семья из пяти человек всё ещё теснилась в одной 16-метровой комнате. «Живу как все», – ответил однажды Ахмеров министру, когда тот поинтересовался его жилищными делами. В 1955 году ему наконец дали вот эту квартиру на улице Свердлова – двухкомнатную, полногабаритную – невиданная роскошь для ярославцев тех лет. Надия тогда ходила в первый класс и помнит, как её учительница пришла к ним домой специально посмотреть на это чудо.

Не могли нарадоваться на новое жильё и все домашние, а вместе с ними и Ахмет Ибатуллович. Семья для него была всё, как сказали дочери. И одновременно завод для него тоже был всем, противоречия в этом нет, как-то одно и другое сочеталось. Завод ведь особый организм, рассуждаем мы с Надией и Неллей, каждый, кто работал на заводе, с этим согласится. По крайней мере так было раньше, когда жили скромнее, но отношения между людьми были проще, когда в цехах можно было встретить живых Героев, и вовсе они не были кем-то назначены, как теперь иногда пишут, а зарабатывали свои звёздочки присущим только им азартом, да ещё тяжёлым трудом, подчас на грани человеческих возможностей.

Ахмет Ибатуллович умер в 58 лет. За пять дней до смерти, сидя с ним рядом в московской больнице, Надия, сдерживая слёзы, говорила: «Вот выпишешься из больницы, на завод больше ни ногой». А он в ответ своё: «А я лежу и мечтаю: приеду в Ярославль и сразу на завод. Хоть бы этот воздух вдохнуть!»