Дни и ночи лагпункта «кобылий двор»

В мордовский лагерь юная Блавацкая прибыла этапом, побывав уже в тюрьмах и лагерях Советского Союза: на территории Украины, Эстонии, России. «После четырёхкилометрового пути по железнодорожному полотну, – вспоминает Александра Блавацкая, – мы наконец-то добрались до конечного пункта – лагпункта № 1 (почтовый ящик ЖХ 385/1), широко известного тогда среди заключённых как «кобылий двор»...

Он так назывался потому, что был полностью заселён заключёнными женщинами. Более двух тысяч человек, в основном отбывавших срок по политической статье. «Бандеровки» с Украины, пособницы «лесных братьев» из Литвы, Латвии, Эстонии, якобы поголовно помогавшие отцам, братьям и сыновьям в вооружённой борьбе против «советов». Были немки, полячки. Русских женщин в лагере было не так много. Словом, целый интернационал. Подчас не разделяющий политические взгляды друг друга, но в мыслях все были едины в одном: поскорее вернуться домой.

Производственными бригадами они здесь шили обмундирование для Советской армии. «Рабочая смена на фабрике, – вспоминает в книге Александра Блавацкая, – длилась практически 12 часов: с 7 до 19, с 19 до 7. На перерыв между сменами отводилось по 30 минут». «Не выполнивших норму после смены гнали в БУР (барак усиленного режима), где провинившиеся спали вповалку на голом полу. В наказание получали только по 450 граммов хлеба в сутки...».

За какие такие грехи перед советской властью попали в спецлагерь студентка второго курса Львовской консерватории Леся Блавацкая и первокурсница Ярославского технологического института Женя Халаимова? Леся в 1945-м, Женя в 1948-м. Обеих сотрудники органов безопасности арестовали по хорошо отработанной методике. Два молодых человека в штат­ском подходили к указанной жертве, окликали её и, быстро подхватив под руки, ловко усаживали в легковой автомобиль. В местном управлении НКВД арестанток уже ждали.

Блавацкую обвинили в принадлежности к ОУН (организации украинских националистов, к которой она не имела никакого отношения. – Прим. авт.), таким образом Леся получила 10 лет исправительно-трудовых лагерей, пять лет лишения гражданских прав и конфискацию всего имущества.

Сфальсифицировано было «дело» и в отношении Жени Халаимовой. Её обвинили чуть ли не в насильственном свержении советской власти. В итоге ярославну приговорили к «вышке», то есть расстрелу, который был в связи с тогдашним мораторием на смертную казнь заменён 25 годами заключения с отбыванием в спецлагерях.

Тюремные «университеты» Блавацкой начались с львовской тюрьмы на улице Лонцкого, испокон веков служившей местом заключения как при польском владычестве, немецком оккупационном режиме, так и в годы советской власти. Сейчас здесь размещается Национальный музей-мемориал жертв оккупационных режимов, в котором экскурсантам показывают сохранившиеся кабинет следователя и несколько камер, где содержались заключённые, в том числе и карцер.

Не скрою, жуткое впечатление осталось у меня после посещения этого места. И всё-таки спасибо львовянам, что оставили нетронутым это детище уродливых тоталитарных систем, искалечивших тысячи человеческих судеб. Избави Боже от их возврата к нам!

Ценность живых свидетельств узниц ГУЛАГа – украинки Александры Блавацкой и россиянки Евгении Пеунковой, чьи воспоминания были опубликованы в «Северном крае» 27 и 28 октября 2006 года, несомненна. Они восстанавливают в исторической памяти имена тех, кто не дожил до счастливых дней свободы, кто, несмотря на адские условия жизни, смог не сломаться и выжить. Ведь полная история мордовского лагеря с его заключёнными далеко ещё не написана.

Александра Блавацкая с душевным трепетом вспоминает в своей книге тёплую дружбу, завязавшуюся с нашими соотечественницами москвичками Светланой Костюковской и Аллой Андреевой, этими добрыми, талантливыми и высокообразованными людьми.

Светлана окончила балетное училище при Большом театре в Москве, была солисткой балета в г. Сталино (ныне Донецк). Алла Александровна Андреева – художница, была, как говорится, от Бога, член МОСХа, дочь известного в стране академика, доктора медицинских и биологических наук Бружеса. Она отбывала 25-летний срок за «ведение антисоветской пропаганды и публичное чтение антисталинского романа», написанного её мужем Даниилом Андреевым, сыном выдающегося русского писателя Леонида Андреева.

Австрийскую пианистку Элеонору Шрайбер и украинку Лесю Блавацкую связала узами дружбы страстная любовь к музыке. Среди заключённых упорно ходили слухи, что Эля была любовницей советского офицера Бориса Мухина, племянника хорошо известной скульптора-монументалиста В. И. Мухиной. Органы безопасности сочли, что, служа адъютантом у командующего советскими оккупационными войсками в Австрии генерал-лейтенанта Желтова, Мухин мог стать хорошим объектом для выведывания у него секретных данных для иностранных разведок. За что Шрайбер и поплатилась. Она была обвинена в шпионаже и отправлена в лагерь.

Среди немок явно выделялись фигуры трёх женщин: это были жена директора Дрезденской галереи фрау Эрика и секретарша гауптквартиры Гитлера Лена Леман, а также Жанет Кофман. Незавидная участь выпала и на долю «советских иностранок», молодых москвичек, вышедших замуж за сотрудников иностранных посольств. Их мужей правительство СССР объявило персонами нон грата и выпроводило за границу. Беззащитных женщин обвинили в шпионаже и тоже выслали, но уже в мордовский лагерь. Так в нём оказались жена греческого посла Елена Политис, жена американского посла Наталья Уайтхет и ещё целый ряд жён других иностранных дипломатов рангом пониже.

Лагерная жизнь не очень располагала к доверительной дружбе. Здесь, как и по всей стране, процветало фискальство. Поэтому напуганные латышки, литовки и эстонки, как, впрочем, и украинки, старались держаться обособленно. Украинки в основном группировались вокруг Натальи Шухевич, жены главно­командующего Украинской повстанческой армией, известного в подполье как генерал Чупрынка.

Женщины с неприязнью относились к Лесе Блавацкой, так как она не скрывала добрых отношений с «москальками» и проводила большую работу в КВЧ (культурно-воспитательной части).

Смерть «вождя всех времён и народов» вселила в заключённых надежду на амнистию, а значит, на освобождение.

Всесоюзный указ 1954 года «об условно досрочном освобождении из-под стражи лиц, отбывших две трети срока при условии отличной работы и примерного поведения в быту», предоставил свободу и Лесе Блавацкой. Но такую, по которой возвращаться во Львов ей было запрещено. Её передали в распоряжение УМВД Красноярского края, то есть отправили в ссылку.

В Красноярской филармонии профессиональную аккордеонистку приняли как свою. 90 процентов артистов филармонии состояли из бывших политзэков или ссыльных лиц. Украинцев, поляков, прибалтов. Концертная бригада Блавацкой, без преувеличения сказать, объездила пол-Сибири. Выступала в Якутске, Чите, в отдалённых воинских частях приграничья с Китаем. И вместе с ней все тяготы жизни перенесла её любимая дочка Верочка.

И только спустя 12 лет после реабилитации Александра Дмитриевна Блавацкая наконец-то вернулась в родной Львов. Теперь уже навсегда! Руководила музыкальной студией, работала концертмейстером во Дворце пионеров. Последние же годы жизни отдала работе во Львовской областной организации Союза политических заключённых Украины. За свою общественную деятельность она была удостоена медали «Защитник Отчизны», отмечена многими другими наградами.

Благородное дело матери продолжает её дочь Вера Белевич. «В сталинских лагерях, – говорила она, – никогда никому не было легко, ни украинцам, ни русским, ни людям других национальностей. Потому мы также скорбим с россиянами в День памяти жертв политических репрессий о миллионах погибших людей».