Чайки над поклонным крестом

О некоторых, в том числе и форс-мажорных обстоятельствах волжской экспедиции межрегиональной программы «Под княжеским стягом» (как и разработанный в Ярославле проект «Русская смута: от противостояния к единению», программу поддерживает правительство области), оперативно рассказала наш собственный корреспондент в Рыбинске Светлана Бакунина – в публикации «К воеводе, на Шумаровский остров», номер за 20 августа. Подробности главного события экспедиции в «страну Мологу» – установки поклонного креста памяти героев, преодолевших Смуту, – в сегодняшнем фоторепортаже о высадке ополченцев на Шумаровский остров.

ШТОРМОВОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Когда прямо по курсу «Михаила Ломоносова» замаячила иссиня-чёрная лесная грива острова, окаймлённая песчаным бичевником, на теплоходе объявили штормовое предупреждение. Человек в тельняшке без стука возник с такой вестью в дверях штабной каюты ярославского отряда экспедиции и на три счёта закрыл и задраил люк. Смягчив свои слова улыбкой до ушей, не преминул успокоить:

– Ну покачает немного и перестанет.

Когда в полумиле от Шумаровского острова «Ломоносов» встал на якорь и на носовой палубе священники из Рыбин­ска и Тутаева, отслужив молебен, освятили поклонный крест памяти воеводы Жеребцова и его соратников, погибших за веру и Отечество, тугой шнурок на флагштоке российского триколора у нас над головами звенел и гудел на бодрящем ветродуе как басовая струна.

Молодым необстрелянным, ничего не знающим о крутом нраве Рыбинки, где такое бывает дней двести в году, та вполне терпимая качка могла показаться бурей. Войско собралось разновозрастное и разночинное, из городов от Москвы до самых до окраин Верхневолжья, но всё же экспедиция – не туристский круиз. Погоду на борту делали боевые ветераны многолетней акции «Под княжеским стягом», закалённые в пеших походах по давно забытым, заросшим, запаханным, а то и застроенным путям ополченцев Скопина-Шуйского и его верного соратника Давыда Жеребцова. 

Стоило научному руководителю экспедиции, доктору исторических наук из МГУ Ярославу Леонтьеву под настроение объявить себя «воеводой», шутка сразу попала в яблочко, была с полным пониманием принята кают-компанией. Без всяких церемоний, зато вполне всерьёз молча присягнули ему на верность в роли ополченцев не только ратники – стрельцы с грозными бердышами из подмосковного военно-исторического клуба «Служивый», казаки, прибывшие на борт при полном параде под командованием настоящего полковника, атамана города Рыбинска Алексея Дрожжина, но и, независимо от чинов и званий, люд штатский – бывалые мореходы из судоходной компании «Дюна», автор книг о затопленной «стране Мологе» угличанин Виктор Ерохин, организаторы акции из столичного фонда развития международных связей «Добрососедство» во главе с Юрием Московским, рыбинцем по корням, историки и краеведы из волжских городов и, конечно, одна из зачинательниц программы Надежда Балуева и её всегда такая лёгкая на подъём «Петропавловская слобода», включая неотразимых слобожанок в боярских нарядах.

Что-то вроде того, разом помолодев лет на четыреста, испытал и автор этих строк, когда в спасательном жилете, босиком и с закатанными выше колен штанинами выпрыгивал из шлюпки на шумаров­скую прибрежную отмель. 

ДАРЫ ПО ЗАСЛУГАМ

Пока ополченцы устанавливали изготовленный в Рыбинске пятиметровый поклонный крест, а главный пушкарь экспедиции из клуба «Служивый», врач по профессии, Алексей Синельников готовил к салюту артиллерию – реконструированный по музейным образцам средневековый короткоствольный мушкетон, было самое время ещё раз послушать записанную на теплоходе штабную реляцию воеводы Ярослава – текст будущей надписи на постаменте поклонного креста.

Она о том, что здесь находилось древнее село Шумарово, центр удельного княжества, основанного соратником Дмитрия Донского князем Иваном Мологским, погибшим на Куликовом поле, и что в XVII веке «село было пожаловано царём Василием Шуй­ским воеводе Давыду Васильевичу Жеребцову, освободителю Ипатьевского, Калязин­ского, Троицкого и Троице-

Сергиева монастырей, павшему смертью храбрых при защите Калязина 9 мая 1610 года». 

Как и Скопин, чей скульп­турный портрет на фризе знаменитого памятника «Тысячелетию России» во Пскове его автор Михаил Микешин поместил между Ермаком и князем Пожарским, воевода Жеребцов был защитником Отечества без страха и упрёка.

– Воевали не числом, а умением, – комментирует надпись Леонтьев. – Били по врагу крепко сжатым кулаком, а не растопыренными пальцами, знали толк в разведке, а если и оборонялись, то на заранее подготовленных позициях. О беспримерном тысячевёрстном лыжном походе из полярной Мангазеи «сибир­ского спецназа» во главе с Жеребцовым на помощь осаждённой Москве пока мало что известно – заходили они и в Ярославль, вот новая тема для ваших краеведов.

Так что, судя по всему, награждён был доблестный ратник по заслугам – не только Шумаровом, но и Поводневом, недалеко от Мышкина, и ещё двумя десятками деревень с дворцовых земель. Все они, кроме Поводнева, где мышкинский Дом ремёсел строит в память о Смутном времени подворье «Мышгород» («Северный край» об этом рассказывал), теперь там, на дне Рыбинского моря.

– Жаль, что теми дарами, – круговым жестом обводит остров воевода Ярослав, – самому Давыду Васильевичу воспользоваться не пришлось. В Шумарове жила вдова его Мария с четырьмя дочерьми.

ПОСЛЕДНИЙ ХРАМ «СТРАНЫ МОЛОГИ»

От самого села, смотрим, остались только развалины храма – прозеленевший булыжник фундамента, остатки кирпичной кладки и ажурной церковной ограды (на снимке). Дни его сочтены, он уже в скорбном списке из полусотни храмов «страны Мологи», попавших под волгостроевское затопление. Как церковь называется, точно знает петропавловская слобожанка фотограф Марина Козлова: род её идёт из Шумарова и соседних Овинчищ.

– В этой Воскресенской церкви пела моя бабушка Александра, – рассказывает Марина. – Знаю, что была бабушка из зажиточной семьи, отец её Урвачёв, мой прадед, служил в Мологе волостным начальником. Перед затоплением срубленный моими предками пятистенок перевезли отсюда на окраину Рыбинска в частный сектор на Веретье. Сюда, на остров, в детстве мы часто плавали. Бабушка со слезами всякий раз крестилась на эти камни, только я не понимала, о чём она плачет...

Ещё до того, как начал громыхать мушкетон и окрест крепко запахло пороховой гарью, появилась высоко над островом большая стая птиц. Расправив крылья и не снижаясь, они кружились где-то у самого солнца, как раз над тем местом, где волонтёры со стремянки прибивали к поклонному кресту дощатое навершие. 

Приглядевшись, мы узнали в них чаек. В конце концов сошлись на том, что это «разведка» из местных гнездовий серебристой чайки, птицы редкой, краснокнижной, и что это не иначе как знак нам свыше. 

Чайки – они ведь мучеников души. И этот суровый фольклор Волголага, и он, возле развалин храма в Шумарове крест памяти погибших в Великую смуту, для всех и каждого, кто придёт сюда на поклон, – да, во спасение душ наших штормовое предупреждение.