Из жизни архитектора Некрасова

«ОНИ ЛЮБИЛИ
ДРУГ ДРУГА»
– То, что папа вышел из «мясорубки» 30-х годов невредимым, можно считать чудом, – говорят сегодня в семье.
Хотя о том, что пережил Константин Константинович после ареста отца, остаётся только догадываться.
В самый разгар тех страшных событий Константин Некрасов учился в Ленинграде. Он был студентом архитектурного отделения одного из лучших вузов страны, готовивших таких специалистов. Почтенный, с давними традициями вуз, известный ещё до революции как Институт гражданских инженеров, много раз переименованный, он назывался тогда Ленинградским институтом инженеров коммунального строительства и оставлять в своих стенах сына священника, к тому же репрессированного, конечно, не мог. О чём тому и сообщили.
Студент Некрасов был убеждён, что происходящее с отцом – недоразумение, и записался на приём к Калинину. Его принял кто-то из помощников. Возможно, молодой человек смог быть достаточно убедительным, возможно, сработало известное постановление о том, что сын за отца не ответчик, но Константина не только восстановили в институте, но и выплатили задержанную за несколько месяцев стипендию.
– Они с мамой часто вспоминали, как он вбежал тогда в комнату с этой радостной новостью и этим неожиданным «богатством» и осыпал её день­гами.
Они любили друг друга.
Шурочка, или Александра Алексеевна, окончила Владимирский рабфак и училась тоже на архитектурном, но в Моск­ве. В Ленинград приехала на практику, где они и познакомились. Она была дочерью одного из старейших рабочих революционного Иваново-Вознесенска Алексея Артемьевича Кириллова, человека в высшей степени колоритного: усы, как у Буденного, был знаком с Фурмановым и пел в церковном хоре. Да и сама она выросла человеком ярким.
– Метр сорок пять ростом, а энергии столько, что, когда она входила, все мужики вставали, – смеются сегодня сыновья.
С самого начала она крепко взяла судьбу мужа, а потом и детей в свои маленькие ручки. В Ленинграде у Константина Константиновича обнаружился туберкулёз, причём в открытой форме, и врачи посоветовали сменить климат. Они переехали в Москву, потом в Ярославль. Так, в 1934 – 1935 годах началась жизнь молодой семьи Некрасовых в нашем городе.
Архитектор зелёного строительства Александра Алексеевна Некрасова занималась благоустройством улиц и площадей, парками и бульварами – тем, что сейчас называется ландшафтной архитектурой. Семья росла, но работу она не бросала.
– Разве сведёшь концы с концами с такой оравой на одну зарплату... Как она всё успевала, трудно представить. Надо ведь было всех нас накормить, а для этого выстоять в очередях, одеть, обстирать. Утром идёт на работу, берёт всю гурьбу с собой: кого в садик, кого в школу. В обед ждём её в скверике, она выйдет, всех нас накормит и обратно на работу. Иногда кажется, что она никогда не спала. Желание у мамы было всегда одно: выбрать минуточку и прикорнуть.
Большая семья тогда не считалась чем-то необычным. Трое детей – не редкость, хотя пятеро, как у них, встречались, конечно, нечасто.
Детей в семье любили всех одинаково, без предпочтений, и только в шутку близнецы Вова и Саша назывались Мамонт и Папонт. Мальчишки были очень похожи, одно время родители даже метили их зелёнкой, чтобы различать.
Хлопот от близнецов, пожалуй, тоже случалось больше, чем от других. В крайних случаях мама могла устроить взбучку, но отец на детей руку никогда не поднимал, даже в чрезвычайных обстоятельст­вах, без которых в семье, где четверо мальчишек, конечно, не обходилось.
НА «КУКУРУЗНИКЕ»
НАД ГОРОДОМ
Константин Константинович вообще не мог никого обидеть. За всю жизнь не произнёс дома ни одного бранного слова. Он умел слушать, никого не осуждал и, как сегодня понимают в семье, был очень осторожен в суждениях.
В беседах с подрастающими детьми некоторых тем вообще избегал. Однажды в Москве он оказался с одним из сыновей около очень популярного, привлекавшего тогда всеобщее внимание бассейна «Москва», где под открытым небом купались даже зимой. Над чашей бассейна, окружённого заснеженным сквером, поднимался пар. Постояли, посмотрели, но он так и не сказал, что всё это происходит на месте снесённого храма Христа Спасителя.
В другой раз Константин Константинович прогуливался с сыном Алексеем, к тому времени уже студентом. Остановились на Стрелке, и Алексей вдруг сказал, что при всей красоте набережной здесь всё-таки чего-то не хватает. «Чего?» – переспросил отец. «Не знаю. Чего-то высокого. Может быть, какой-то стелы».
– Отец внимательно посмотрел на меня, но промолчал. О том, что здесь был Успенский собор, уничтоженный в тридцатые годы, я узнал много позже, уже после его смерти.
Вместе с детьми Некрасова я рассматриваю альбомы с фотографиями. Большинство снимков любительские, качест­во не очень хорошее, но посмотреть есть что.
Вот Константин Константинович на вёслах в своей лодке. Разгорячённый, азартный, радостный. Он обожал лодку, всё лето она служила едва ли не главным его удовольствием.
Ещё одна фотография – самолёт-«кукурузник». Снимок сделан в конце 1950-х годов, когда Некрасов договорился со знакомым лётчиком и решил устроить для детей воздушную экскурсию, чтобы они увидели город сверху. С этим лётчиком он подружился во время войны. Некрасов был оставлен по брони в Ярославле и в качестве архитектора занимался камуфляжем промышленных объектов. Дабы проверить, насколько органично выглядит камуфляж с воздуха, ему полагалось время от времени совершать облёты.
– Он очень любил Ярославль и очень переживал, что облик его постепенно меняется. Когда возникли планы сноса Мытного рынка и угроза нависла даже над часовней Александра Невского, он с другими архитекторами даже куда-то писал. Капачинский, Фёдоров заходили к  нам часто, вели какие-то умные разговоры, но продолжать их в кругу семьи было не принято. История с Мытным рынком едва ли не единственная, когда этот порядок оказался нарушен.
Он делал всё, чтобы жизнь детей сложилась благополучно. Проснувшись ночью, они видели его склонённую голову под зелёной лампой в окружении чертежей и документов. Он много работал сам и очень рано начал приучать к труду детей. Брал их в командировки по области и на задания по городу. С четырнадцати лет они стояли с рейками на окраинных ярославских пустырях, помогая отцу размечать территорию будущих микрорайонов в окрестностях ещё не существовавшего Брагина.
Эпоха солидных, значительных зданий, которые Некрасов строил в нашем городе, прошла, и он занимался планировками Ярославля, Ростова, Борисоглеба, Углича, старался увлечь детей их красотой, возвращался в них снова и снова, шутил, что в Мышкине улица Некрасова названа в его честь.
В семье он был лёгким, радостным человеком. Каждое лето снимал дачу в деревне за Красными Ткачами. Обожал рыбалку, хотя редко когда возвращался с уловом, но если кто-нибудь из детей вытащит окунишку, бывал счастлив.
Запомнились поездки за грибами. Чтобы погрузить всю семью он, если удавалось, брал «козёл» на работе. А чаще звонил в ритуальное бюро, там давали катафалк, Некрасовы ставили корзины на место гроба, сами рассаживались на скамейки по бокам, и машина брала курс на очередное грибное место. Впрочем, почти полные корзины не раз терялись, забытые на полянке в лесу, домой возвращались счастливые, довольные друг другом, без всяких сожалений о потере.
У архитектора Некрасова выросли дети, которыми могла бы гордиться каждая семья. Константин был строителем. Алексей – нейрохирург, кандидат медицинских наук, заведующий нейрохирургическим отделением Ивановской областной больницы. Наталья – единственная из детей, унаследовавшая профессию отца, окончила Московский архитектурный институт. Работала в «Моспроекте-2», автор ряда уникальных сооружений в цент­ре Москвы, в том числе в Московском Кремле. Один из близнецов, Владимир, – биолог, работает ведущим ихтиологом в инспекции рыбоохраны управления «Верхневолжрыбвод»; Александр – инженер по вычислительной технике и связист.
У всех хорошие семьи, где тоже есть чем гордиться. Но это – уже другие истории.