Раны войны

В декабре 1941 года, после стремительного контрнаступления Красной Армии под Моск­вой, вновь уверовавший в свой полководческий гений Сталин решил убить сразу и второго «зайца» – прорвать блокаду Ленинграда. Для этого была создана из различных частей и соединений 2-я Ударная армия.
В начале 1942 года она развила наступление на Волхов­ском фронте. Сначала всё начиналось довольно удачно: по льду реки Волхов красноармейцы бросились в атаку, немецкий фронт был прорван в районе Мясного Бора, войска начали углубляться внутрь обороны противника. И здесь вновь сказались последствия «гениального предвидения» Верховного Главнокомандующего: недооценка сил противника. Германская оборона оказалась глубоко эшелонированной, наши войска завязли в позиционных боях, темп наступления был потерян. В довершение всего немцы снарядами разнесли лёд на Волхове и взор­вали Волховскую плотину. Вода поднялась и отрезала наступающие войска Красной Армии от тылового обеспечения. 2-я Ударная армия оказалась в окружении. Начали заканчиваться боеприпасы, продукты.
За время тех боёв армией командовало несколько генералов. Наиболее известным, печально известным, стал генерал Власов, назначенный на эту должность в конце весны 1942 года. К этому времени одетые в раскисшие от влаги валенки и полушубки, умирающие от голода, без патронов и снарядов бойцы и командиры дрались уже в глубоком окружении. Приказ об отступлении пришёл слишком поздно.
Уже тогда стало ясно, что прорыв блокады Ленинграда не удался, немцы начали наступление на юге России – под Харьковом и Воронежем, закончившееся битвой под Сталинградом. 2-ю Ударную просто «списали»: из ставки пришёл приказ: «прорываться отдельными группами».
Разрозненные части попытались прорваться обратно через Мясной Бор, но практически все были уничтожены пулемётно-миномётным огнём противника. Генерал Власов, считавшийся в своё время любимчиком Сталина, сдался в плен в Мясном Бору и впоследствии возглавил так называемую РОА – «Русскую освободительную армию», воевавшую на стороне гитлеровцев. Клеймо «власовцев» легло на десятки тысяч честных командиров и бойцов 2-й Ударной, погибших в тех боях.
Именно по этой причине поисковое движение в местах этих боёв вплоть до 80-х годов числилось под полуофициальным запретом. Мол, незачем было «откапывать предателей».
С началом перестройки поисковики вышли из подполья, и их под своё крыло взял комсомол.
О накале боёв в 1942 году может свидетельствовать рассказ командира поисковиков из новгородских Боровичей Сергея Вшивцева, который я услышал в августе 1990-го в тех лесах:
– Выходим на поляну у «Мясника» (так на поисковом жаргоне именуется Мясной Бор). Отрабатываем щупами верхний слой почвы. Там сплошняком лежат «верховые» (солдаты, погибшие на поле боя и оставшиеся там без захоронения). Поднимаем этот слой, под ним – второй, далее третий... В восьмидесятом на лесной поляне нашли линию немецких окопов за колючей проволокой. На ней в сгнивших шинелях висели кости наших солдат. Это мне потом очень долго снилось...
Автору этих строк снилось потом другое.
В августе 1990-го лагерь ярославских поисковиков был разбит на месте бывшей деревни, где располагались позиции вермахта. Полузасыпанные траншеи, гильзы, ржавые каски... По ряду признаков обнаружили блиндаж, над которым уже после войны выросла большая сосна. Мы раскопали «блинд». Из-под земли появились солдатские останки. «Нем­цы» – определили мы по сохранившимся подкованным подошвам сапог. Останки сложили чуть в стороне от лагеря, обнеся их бечевой на колышках.
Так получилось, что это место было ближе всего к моей палатке, которую я делил с двумя студентами Ярославского педагогического тогда ещё инс­титута. Утром проснулся от шороха, выглянул наружу. Тринадцатилетний «трудный» подросток, «прикреплённый» к отряду детской комнатой милиции для перевоспитания, лениво пинал человеческие кости.
Не успел я вылезти из палатки, как хулигана за ухо взял Владимир Овчинников, «афганец», рабочий шинного завода:
– Что же ты, паршивец, делаешь?!
– Так это же немцы, враги! – попытался защищаться пацан.
– Они были врагами, когда были живыми, – ответил Владимир. – А сейчас это просто мёртвые люди... Это солдаты. Мы в Афгане тоже не всегда правы были!
В тот же день, углубляя блиндаж, мы обнаружили советские каски, валенки. Здесь не было ничего удивительного: позиции переходили из рук в руки. Останки одного из солдат были зажаты корнями сос­ны. Овчинников взял топор и стал рубить дерево. После одного из ударов к нам под ноги выкатилась «лимонка» с перерубленным вовкиным топором взрывателем. Все, кто сидел тогда в яме, замерли. Но русская граната решила оставить русских парней в живых...
Владимир Овчинников погиб в новгородских лесах через год. Вместе со своим сыном, которого впервые взял в «Долину смерти». Кто говорил, что снаряд взорвался в руках Володи, кто – граната...
И после этого случая там продолжали гибнуть новгородские поисковики. Раны войны. Кто их залечит и как?
Однажды мы нашли танк. Наш. Судя по люку, «тридцатьчетвёрка». Его взорвали в капонире. С полным боекомплектом. Наши сапёры, уже после боёв. Тогда это тоже называлось «залечивать раны войны». Вытащить его из болота было невозможно, оставлять – нельзя. В башне, судя по всему, был погибший экипаж. От него после взрыва осталось немного. Я положил в ведро единственно сохранившуюся берцовую кость, пару позвонков и понёс в лагерь. По учётам поисковиков считается: нашёл берцовую кость – нашёл человека.