Для меня лично дефолт начался не с подорожания доллара, а с исчезновения продуктов. Особенно обидно было лишиться подсолнечного масла. Впрочем, когда оно на прилавки вернулось, поводов для оптимизма не прибавилось: по зарплатам 1998 года моя семья с грудным ребёнком и неработающей женой могла позволить себе пару бутылок в месяц. Желания умереть тут же, около прилавка, не появилось, но о заброшенной годом назад даче мимолётно взгрустнулось. А чего было не бросить: в августе 1997 года в обществе царило другое настроение. Выражалось оно словами: было бы здоровье – остальное купим.
Это сегодня, десять лет спустя, о целительной силе дефолта можно рассуждать отстранённо. А тогда полученная зарплата (кстати, начиная с сентября её начали платить регулярно – через полгода к графику выплат подтянулись и пенсии), мягко говоря, не радовала, ибо не обеспечивала даже прожиточного минимума.
Тем не менее, народ находил в себе силы шутить. Жемчужиной того времени был анекдот о премьер-министре Викторе Черномырдине, заявившем Думе: «Ещё год работы моего кабинета, и доллар будет стоить, как два года назад: 5 – 6 тысяч рублей». Для тех, кто не въехал в юмор: за полгода до дефолта в России состоялась ещё и деноминация – с купюр убрали три нуля, миллионные зарплаты превратились в тысячные, а доллар от 6000 рублей подешевел как раз до шести. При Черномырдине он, слава богу, не сумел «отвоевать упущенные позиции» – время настойчиво требовало других героев во властных кабинетах.
-А пару месяцев спустя народ вдруг осознал, что жить после дефолта – нельзя, а вот работать очень даже можно. И уже весной девяносто девятого очереди в отделы кадров на наши крупные заводы народ начал занимать с четырёх утра. И прилавки вдруг заполнились отчасти нашими товарами, между производителями которых появилась даже конкуренция. А потом цены на нефть вдруг попёрли, как на дешевеющих дрожжах…
Впрочем, это уже совсем другая история, не закончившаяся и сегодня.
Анатолий КОНОНЕЦ