БОЛЕЗНИ ВМЕСТО МЕДАЛЕЙ
Не реагировать было невозможно. Это у англичан слово half-truth (полуправда) – понятие обиходное, ежедневное, а нам хочется знать всю правду, без приставки «полу». И состоит эта правда в том, что государство изо всех сил старается забыть о людях, ликвидировавших аварию. Сделать вид, что ничего не произошло.
Пожарные, милиционеры, курсанты, железнодорожники предотвратили опаснейшую катастрофу, попутно надышавшись ядовитыми парами разлитого гептила. И вместо орденов и премий заработали кто два метра земли на кладбище, кто – по целому букету опасных заболеваний. Оставшиеся в живых теперь не в силах даже документально доказать, что потеряли здоровье «при исполнении». О судьбе некоторых из этих людей «Северный край» рассказал 7 февраля в заметке «Ликвидаторов не забыли?» и 12 марта в статье «Черная благодарность». И вдруг сюжет принял неожиданный поворот.
НАС ГЕПТИЛОМ НЕ ВОЗЬМЁШЬ
Ликвидатор-пожарный Вадим Апахов в своём интервью высказал предположение, что из бригады железнодорожников, несколько часов работавших у опрокинутой цистерны, скорее всего, не выжил никто. И вдруг на редакционный телефон поступает звонок: «Как же так? Что вы пишете? Мы – живы!»
Восстановительный поезд сейчас, как и 20 лет назад, «стоит на запасном пути», в полной боевой готовности. На встречу с корреспондентом «Северного края» пришли именно те люди, которые поднимали тогда упавшую на бок цистерну с гептилом, те, кто полночи и полдня работал буквально над самой ядовитой лужей.
Пришли машинисты поезда и кранов, водители, помощник начальника поезда, руководивший аварийной операцией… Впрочем, «операцией» тот случай железнодорожники не называют, они предпочитают говорить не «выдвинулись по тревоге», а «поехали на работу».
Николай Овчинников, Валерий Пасынков, Николай Потехин, Сергей Усов, Виктор Герасимов и Александр Савельев на первый взгляд на «пострадавших» не похожи никак. Сошедшие с рельс вагоны (в том числе и со смертельно опасным грузом) – это их будничная работа. Железнодорожники даже несколько недоумевали: «С чего подняли такой шум именно вокруг «гептиловой» аварии?» Им опрокинутая цистерна была вовсе не в новинку. И факт её разгерметизации они склонны считать вовсе не вопиющим головотяпством военных, а вполне рядовым случаем. При сходе с рельс, и тем более при опрокидывании, от разгерметизации не застрахована никакая, даже самая новая и качественная, цистерна. Бывали случаи, что и рельсом насквозь прошивало ёмкости с горючими и химически опасными веществами.
В том феврале 1988-го железнодорожникам приходилось выезжать на подобные аварии 29 раз, бывало, вызовы на «сход с рельс» поступали по четыре раза в день! И масштабы аварий тоже случалось бригаде видеть такие, что аварии те правильнее бы называть катастрофами. Достаточно вспомнить, как 7 ноября того же 1988-го на станции Большие Полянки (как и в случае с гептилом – почти под окнами жилых домов) разлилось 8(!) цистерн сжиженного газового конденсата. Ничтожная искра – и прощайте пол-Нефтестроя и пол-Перекопа… К таким жутким, на взгляд непосвящённого, случаям бригада восстановительного поезда давно привыкла, именно их здесь называют работой.
Следует подчеркнуть, что 1988 год вовсе не был роковым, особо «урожайным» на железнодорожные аварии. Все 80-е прошли под грохот сходящих с рельс вагонов. Причины чудовищной аварийности были объективными. Тогда промышленное производство (которое мы так старательно возрождаем сейчас) имело такие объёмы, о каких в XXI веке мы можем только мечтать. Ярославская «сортировка» формировала 50 составов ежедневно, грузопоток, проходящий по железной дороге через Ярославль, в три раза превышал грузопоток Лондона, то есть совокупную массу грузов Великобритании!
И одновременно всё делалось, как у нас принято, как бы это поприличнее... скажем, «через запасной выход». Внедрялся (торжествующий и до сих пор) «белорусский метод». Он состоял в том, чтобы выполнять большие объёмы работ силами меньшего числа работников, то есть «сокращать» всех, кого надо и не надо.
Вдобавок тогда же, в 80-х, шла техническая модернизация железных дорог, к «автоматике» ещё не привыкли, злополучный человеческий, а точнее – разгильдяйский, фактор работал вовсю. Поэтому бригада ярославского поезда к авариям привыкла. И гептилом опытные профессионалы насмерть не отравились. Казалось бы, ура, пишем опровержение, все живы-здоровы, нас гептилом не возьмёшь!
Однако чем дольше шёл разговор, чем подробнее были воспоминания, тем яснее становилось – никакого опровержения не получится. К сожалению, 1 – 2 февраля 1988 года у станции Приволжье всё было так, как утверждают пессимисты, критики и скептики.
СОВЕТЫ КАПИТАНА ГЕНЕРАЛОВА
Первого февраля дежурная смена железнодорожников-восстановителей под руководством Николая Овчинникова уже к половине второго ночи прибыла на место аварии. Навстречу вышел сопровождавший груз капитан с исключительно почётной фамилией – Генералов. На боку у насыпи валялись теплушка и цистерна, в общей сложности с рельс сошли семь вагонов.
«Что у тебя там?» – спросили у бравого капитана Генералова. «Да так… ничего особенного. Вы только с подветренной стороны работайте», – ответил военный. Уже позже Генералову, видимо, стало неудобно, он подходил, настойчиво советовал после отбоя «почистить» организм водочкой, прозрачно намекал, что лет через 15 «аукнется». Никто его намёкам серьёзного значения тогда не придал – было много работы.
ТАК ГЛУПО СПАСЁННАЯ ВОЛГА
Одну цистерну на рельсы вернули ещё ночью, вторую поставить на колёса без помощи путейцев было невозможно, гептил выливался до самого утра. А утром начался «пожар во время наводнения». К восьми часам налетела толпа больших и маленьких начальников. Чуть ли не каждый считал своим долгом попенять отработавшей полночи бригаде: «Почему работаете в опасной зоне? Кто разрешил? Здесь нельзя!»
Весь этот «пар» благополучно «ушёл в свисток» – работать всё равно было надо, и притом без противогазов, потому что в противогазе и в каске дольше 40 минут просто не продержаться. А «бдительные» начальники тем временем организовали «штаб» и оцепление. Случись что у опасной цистерны – в первую очередь мокрое место осталось бы именно от «штаба».
Геройство это или разгильдяйство – пусть каждый решает сам. Позже генерал химических войск, срочно прилетевший из Москвы, порадуется, как повезло – авария произошла не на мосту, а на берегу. Если бы цистерна с гептилом упала в Волгу – вся река, до самой Астрахани, текла бы не водой, а смертельным ядом и очистилась бы не раньше чем через 2 – 3 года! Ярославлю, Самаре, Саратову, Казани, Ульяновску, Астрахани и сотням других приволжских городов и городков действительно повезло. А вот ярославским ликвидаторам – не очень.
Железнодорожники, работавшие без противогазов, на первый взгляд «в самом пекле», на деле подвергались гораздо меньшей опасности, чем выставленное вопреки элементарным правилам безопасности оцепление. Бригада восстановительного поезда учитывала ветер, раздувавший опасные пары гептила, а курсанты и пожарные в низине дышали ими полной грудью. Некомпетентность руководителей операции бросалась в глаза, но не до того было – работали.
КАК УДАЧНО БУМАГИ ПОТЕРЯЛИСЬ!
Железнодорожники, не желающие «выпячивать» случай с гептилом, всё-таки признают, что «с такой гадостью они не сталкивались никогда». Это говорят люди, считающие рабочими буднями подъём на рельсы опрокинувшихся вагонов с жидким хлором, часами ходившие по лужам кислоты (сапоги разваливались буквально на глазах).
А продолжение истории было под стать началу – приказы-то отдавали люди, подобные тем, что ставили оцепление на 7 метров ниже цистерны, точнёхонько в месте скопления ядовитых паров, выдавали пожарным ни от чего не защищающие фильтрующие противогазы, устраивали «штабы» в нескольких сотнях метров от места возможного взрыва с пятикилометровым радиусом поражения…
5 февраля участников ликвидации аварии обследовали в больнице НПЗ, семерых железнодорожников положили в больницу. Но через три дня по неизвестным причинам (или по негласным распоряжениям) выписали, вроде бы опасность для здоровья миновала. Одновременно куда-то «потерялись» архивные документы, касающиеся именно «гептиловых времён».
Чтобы попасть в бригаду восстановительного поезда, нужно пройти очень серьёзную медкомиссию, чуть ли не как для полёта в космос. Ликвидаторы отмечают, что после 1988 года комиссию проходить стало значительно труднее, и из-за этого над многими повис дамоклов меч «сокращения по нездоровью». У одного неизвестно откуда взялась тугоухость, у другого начали «шалить» почки, у третьего – серьёзное сужение сосудов.
Конечно, железнодорожникам повезло больше, чем многим. Бригада жива и работает. Но все же… из четверых пенсионеров, ушедших на отдых, отработав своё на восстановительном поезде, трое – инвалиды. Бронхиты, проблемы с ногами, изменение сердечной мышцы, гипертония в тяжёлых формах – недуги, к которым эти люди изначально не были и не могли быть предрасположены, по данным строгой ведомственной медицинской комиссии.
Участник описываемых событий, ныне пенсионер, железнодорожник-аварийщик Николай Моисеенко пытался доказать, что пострадал, выполняя служебный долг, и заслуживает хоть каких-то льгот и компенсаций. Он дошёл по инстанциям до Москвы. Результат – нулевой. Потому что бумаги из архивов «потерялись». Потому что «белорусский метод» никто пока не отменял. Потому что 80-е годы с лавиной аварий вроде бы прошли, но мы – всё те же.
Евгений Авенир