Стало быть, отправились смотреть. Под окнами дома с палисадником увидели древо непостижимой красоты, острой вершиной устремлённое в небеса. Так и стояли перед ним, не в силах глаз отвесть.
Вышел хозяин, спрашивает, чем могу быть полезен, люди добрые. Да вот деревом заинтересовались, не стали скрывать странные гости. Оказалось – туя, хоть и дальняя, а всё же кипарисова родственница.
Что поделаешь, с поэтами и их музами всегда так, люди они с ветерком. Там, где простые смертные видят тую, им ничего не стоит возвести её в звание поднебесного южанина кипариса. При этом заметим, что в повседневной жизни эти чудаки, бывает, ничем от остальных не отличаются. Могут, как в послед-ние годы ярославский поэт Леонид Королёв (в понедельник ему исполняется 70), смиренно мести двор на оборонном заводе или четыре года кряду без выходных вкалывать кирпичеукладчиком на заводе керамическом.
Про ветерок, кстати, Королёв так прямо и написал: «Позавидуем человеку, у него ветерок в голове». И это не какое-то частное суждение субъекта не от мира сего, не имеющее с жизнью ничего общего, и не расхожее мнение народное. Так думает, скажем, критик Лев Аннинский, очень серьёзный специалист. Отметив в сочинениях стихотворца «икс» некую «безуминку», заключил: она-то и «делает человека философом, а при наличии литературных способностей – поэтом». Не о Королёве сказано, но уж про ту самую «безуминку» – точно, его случай.
И липа в его стихах гудит от пчёл, «как трансформатор», и лунный серп «режется, как зуб младенца». Всем строителям скворечников поэт отправляет «Прошение о птичьей прописке». «Неистовое сборище желудков с пленительной способностью летать», – так про морских чаек мог написать только истинный дальневосточник – Королёв долго жил на тихоокеанских берегах.
О тайне собственного видения жизни он сказал так: всё, дескать, братцы, в порядке, «покуда нам нежность туманит глаза». Знаком с ним не меньше четверти века и знаю, что про нежность он ничего не придумал. С душой у него как раз всегда был полный порядок. На обложке его московского сборника «Послушать кузнечика» (1989 год) видим снимок: автор, присев на корточки, гладит собачонку. В точку попал фотограф!
Сподобил Творец поэта Королёва быть ещё и журналистом, к тому же с редакционно-издательскими наклонностями, всяческой нежности, бывает, противопоказанными. Пробовал он служить у нас в «Северном». По рассеянности скрепил скоро-сшивателем подшивку не с той стороны, намертво запер под обложкой газетные листы. Чем вызвал праведный гнев ответственного секретаря и сам готов был зареветь от собственной безрукости.
Но в пространстве демократии и свободы Лёня и такие, как он, могут чудеса творить. Вместе с Борисом Черных стал соучредителем малой литературки «Очарованный странник» – название газеты придумал, напомню, именно Королёв. Когда они с Борисом Ивановичем, скажем попроще, не сошлись характерами, Леонид Викторович не переводя дыхания основал вторую малую литературку при «Городских новостях» – «Полушкина роща».
И всё бы хорошо, но пришёл другой редактор и постановил выпускать литературное приложение на коммерческой основе, а где деньги взять – не сказал. На том «Полушкина роща» и кончилась.
К середине 90-х Леонид Королёв задумал открыть в Ярославле народное издательство «Божья коровка». Название тоже авторское. Нашёл поддержку у знакомых предпринимателей, губернатора Анатолия Лисицына. Из Сибири прислал приветствие Виктор Астафьев. Президиум издательства напечатал в «Северном крае» обращение к Патриарху Алексию II. То пламенное слово в защиту духа и культуры и сейчас, в год русского языка, хорошо смотрится.
Не пожалеем место на цитату – текст-то «от Королёва»: «Пастырь знает, что такое Слово... После распада державы одно оно держит в единстве всё духовное русское пространство». И дальше: «Но истина трагичнее, горше. Слово – это и периодическая печать, и радио, и светская литература. Хорошо, что оно нынче бесцензурно, дурно – что оно беспризорно».
Сам того не ведая, ненароком объяснил, почему, несмотря на благословение Патриарха, так и не взлетела «Божья коровка».
Все эти горести бледнеют перед бедой, постигшей его семью позже, когда Господь взял на небо Марину. В Ярославль из Перми переезжали-то из-за неё. Климат меняли, чтобы подлечиться. Не задалось. Осталась дочка Елена, вместе и превозмогают невзгоды и хвори, «с Божьей помощью любви», как сам сказал в одном из ранних стихотворений.
И раннее, и позднее у него посвящено Марине, музе, другу и первой его читательнице. После дальневосточного дебюта на исходе хрущёвской оттепели поэт Королёв до скончания развитого социализма писал исключительно в стол, где бы ни жил – в Москве, Малоярославце, Обнинске, Перми. Но теперь его машинка едва успевает остывать. Даже Маринин любимец, умнющий кот Маркиз, иногда в знак протеста ложится навытяжку поперёк клавиатуры, мол, не мучайся ты так, хозяин, передохни.
Хозяин якобы слушается кота, но стоит мурлыке потерять бдительность, тот снова за своё. С помощью друзей, не одолжаясь у сильных мира сего, выпускает каждые два года по книге: «Чёрный жемчуг», «Прекрасное поражение», «На одной струне», «Соловьиная роща». Уже в новом тысячелетии с большими подборками попал Королёв сразу в две антологии – «Возвращение» и «Дыхание земли» московского научно-издательскогоцентра «Ладомир», где Леонида Королёва почитают как большого русского поэта.
Из всего, что сказано о его стихах, в особой цене у автора опять же слова Марины. Прочитав как-то в отсутствии мужа его рукопись «Запоёт Гамаюн», оставила записку автору: «Прочла на свежую голову и поняла, что это самая лучшая книга в нашей библиотеке». И такой постскриптум добавила, как бы продолжая какой-то только им одним известный разговор: «Но с небожителем жить – не лучший вариант, поэтому пошла я в баню».
Под воздействием прочитанного глаз у неё был в тот день определённо настроен по-особому, а в голове, как может предположить сам поэт, веял выбивающий слезу морской свежести ветерок. Как раз в тот день, от души попарившись в норской баньке, она возвратилась домой с вестью о загадочном южном госте кипарисе, что оказался скромной северной туей.
Юлиан НАДЕЖДИН