Р. Горяева. В основе – роман Достоевского «Игрок» – про запойного игрока в рулетку.
С романом этим связана история авантюрная, с чудесным окончанием. Однажды Достоевский заключил договор с издателем, получил аванс и... увлекся другой творческой работой. Про «Игрока» было забыто. Но издатель напомнил о себе. По контракту роман должен был быть закончен за 24 дня. Иначе Достоевскому угрожала чуть ли не долговая тюрьма. Чтобы ускорить работу, была приглашена стенографистка Аня Сниткина. И так получилось, что, когда последняя точка в романе была поставлена, Достоевский сделал ей предложение. Ему было 44, ей – 20. Она не колеблясь ответила согласием. Так состоялось семейное счастье.
Иная судьба выпала на долю героя романа, в котором автор, что скрывать, запечатлел и кой-какие собственные качества. Ему – терзаться бесплодной страстью, метаться, питаться иллюзиями, пропадать в Рулетенбурге. Перед премьерой режиссер говорил, что он ставит спектакль о русских людях – о нас, сумасшедших, безумных, азартных, неправедных... с нашим азартом, нашей безалаберностью, привычкой бросаться из стороны в сторону. Это действительно есть. И даже с перебором. Заграница выведена здесь как мир неотразимого соблазна. Стоит туда попасть – и пиши пропало. Схватит и понесет. А куда? Бог весть. И вот уже важный русский генерал (В. Солопов) бегает, как молоденький гусар, за французской юбкой, а богатенькая московская старушенция (Н. Терентьева) в один день спускает в игорном доме целое состояние.
Сколько в этом актуальной правды? О том предоставляю рассудить читателю. Если вы за этим пойдете в театр, то получите немало пищи для ума. Однако помимо глобальных мыслей в театре есть еще пространство сценической жизни. Оно в Волковском доме всегда формируется на почве стойкой местной традиции. Дама бьет кавалера. Сила традиций побеждает режиссера с его личной волей. Или возникает что-то третье...
Счастливая мысль избрать актера Андрея Зубкова на роль главного героя привела к разнообразным последствиям. Для Зубкова, ни в чем героическом до сей поры на сцене не замеченном, это было ответственное испытание. В антракте судачили, что Зубков играет... не персонажа из романа Достоевского, а другого Андрея, Мягкова, где-то в диапазоне от «Иронии судьбы» до «Служебного романа». Но это все бред. Героя Достоевского сыграть вообще почти невозможно. Его персонажи спиритуальны, материально невоплотимы. Роль же у Зубкова случилась. И в этой роли он – характерная русская размазня. Калужское тесто, как сказал один отечественный мыслитель. Он ни в чем и ни в ком не властен.
Сначала Алексеем Ивановичем (так зовут героя) вертит роковая Полина (А. Чилин-Гири), девица с большим приветом. Берет с него немыслимые клятвы, провоцирует, обольщает, отдает ему свою невинность – и тут же бросает. Полина – бледный оттиск более известных инфернальниц Достоев-ского: Настасьи Филипповны, Грушеньки... Все они имеют прототипом незабвенную Аполлинарию Суслову, роковую музу писателя, крупнейшую русскую стерву XIX века (прошу прощения за невольную грубость). Еще то национальное достояние. Проблема актрисы А. Чилин-Гири в том, что у ее героини совсем нет ресурсов монструозности и маловато прельстительности. На сцену выведена здоровая, крепкая русская девушка, которая мается явной дурью. Хлыста на нее нет. И всех такая неутомимая деваха замает, если только дать ей волю.
Наш герой, однако, будучи брошенным, печалится недолго. Тем более что он – при деньгах вследствие замечательно крупного выигрыша. Тем более что одержимость его Полиной выглядела не слишком убедительно с самого начала. Зубков скорее называет страсть, чем изображает ее. Забыв о тяжелой русской деве, герой увлекается французской вертихвосткой. Тут-то и начинается самое интересное. На главную роль выходит Замира Колхиева – та самая мадемуазель Бланш. Чаровница Бланш вовсе не скрывает, что она – ласковая лиана-паразитка. Но при этом она с необычайной легкостью дарит себя мужчине в обмен на роскошь, без всякого напряга (в манере: «А души моей, Ваня, ты так и не понял...»). У нее и нет, может статься, никакой души. Зато есть все остальное. Она хищно лепечет о том, что любит деньги и удовольствия. Но и такой лепет звучит в устах заграничной прелестницы, как райская музыка. Даром, что она лишь по мелочи сумасбродна и на сто пять процентов предсказуема.
Для блистательной Колхиевой режиссером придумана самая ударная мизансцена. Бланш купается в ванне, высоко задирая стройные ноги. Бланш нагишом выбегает из ванны и скрывается в кулисе. Бланш натягивает чулки... Супер. Тут школьники на галерке тревожно притихли, и даже герой Зубкова пробудился от спячки и приобрел неожиданную резвость. Он ловит пенные брызги и нюхает чулок... А некоторые наименее выносливые зрители после этой сцены и вовсе убежали из первых рядов, сумасшедшие от счастья. Но большинство остались на своих местах. И большинство, как всегда, было право. Ибо спектакль еще не закончился.
В эпилоге Алексей Иванович не скрывает равнодушного презрения к Полине, давшей ему весть о себе. Не помнит он и о Бланш. Наслаждение игрой оказывается сильнее прочих утех. Он играет, как заведенный, становясь окончательно жалким. Нелепо хорохорится и не знает завтрашнего дня. Делайте выводы, господа. Или делайте ставки, как того требует невозмутимый крупье – А. Пешков.
Персонажам второго ряда в спектакле уделяется не так уж много внимания. Галерея иностранцев пестра. Есть удачные моменты у В. Кириллова – француза (чернявого, юркого и хлипкого) и Е. Мундума – англичанина (сухая кость, сухая спесь). В эпизодической роли хорош О. Новиков, создающий лаконично-емкий образ опустившегося космополита.
Не обманывают ожиданий маститые Н. Терентьева и В. Солопов. Гротескно-комическая русская барыня-самодурка у Терентьевой на сей раз не-ожиданно симпатична. Она весела, отважна, стремительна и безоглядна, всех видит насквозь и производит фурор сверх меры. Роль барина-генерала у Солопова интересна переходами от важной значительности к заискиванию и мельтешению. Сними с него расшитый золотом и позументами мундир – увидишь холопа и шута. Что и делает с нами Европа.
Фото Вячеслава ЮРАСОВА.
Евгений ЕРМОЛИН.