Жизненный подвиг Александра Петровича, как нам известно, был сполна оценён на недавней презентации в Некрасовке. Тогда же, заполучив новинку для редакционной библиотеки, «Северный» в лице автора этих заметок пообещал прозаику-дебютанту в свой час начистоту (но чтобы без обид) поговорить о романе.
Впрочем, как ни странно, первым критиком романа, написанного от имени Петра Набатова, можно считать одного из тех, кому заглавный герой, маститый журналист, попортил немало крови. Бывший следователь уголовного розыска, позже начальник службы безопасности винзавода Карасёв прочёл набатовский текст ещё в распечатке. И вовсе, как выясняется, не из праздного любопытства: в своё время засветился в истории с убийством директора «ликёрки».
След вёл в кабинеты высоких чиновников, местных и столичных, дело положили под сукно. Лет десять спустя дотошный Набатов решил возвратиться к полузабытой интриге с торговлей левой водкой, и теперь Карасёв искал на страницах будущей книги своё имя. Не нашёл, но в одном из героев главы «Заказное убийство» – Ершове узрел-таки себя. Всё у Набатова было отслежено по документам; главу, подумал Карасёв, хоть сейчас представляй суду в качестве готового обвинительного за-ключения.
И взвился «критик», и ударился во все тяжкие... К тому, что из этого вышло, давайте вернёмся в конце нашего разговора. А пока отметим: читателем полковник Карасёв оказался что надо. Мог бы отмахнуться – дескать, не про меня, а про моего соседа. И ведь не сделал же того. Перепужался, потому как всё правда.
С Карасёвым-Ершовым – крайний случай, сугубо криминальный вариант. Зато лучше виден тот способ общения с читателем, на какой в идеале, наверное, и рассчитывали Александр Разумов и его, нет, не двойник – доверенное лицо Пётр Набатов. Не строят из себя за-взятых беллетристов, прямым текстом кое-что напоминают нам из недавнего прошлого. Подлинных имён у них не будет – пожелаем, сами догадаемся, что к чему и о ком речь. Про заглавного неисправимого женолюба, пижона-самоеда и прожжённого правдоборца с обложки книги, со всей силой своей фантазии воспетого художником А. Котовым, Разумов, может быть, добавил бы: судите его, граждане, построже – увидите, есть за что.
Если всё так, и мы насчёт некоторых заветных авторских чаяний правильно догадались, то этот гусь лапчатый, высокопарно именующий себя в третьем лице Петром Викентьевичем, и впрямь заслуживает тугого щелчка по носу. Оставим кондовому атеисту, воспитанному на идеалах социализма, его сердитые завиральные взгляды на то, что произошло с Россией-матушкой после перестройки – дескать, не осталось больше в жизни ничего святого.
Да и какого раскаяния можно ожидать от персоны, не привыкшей признавать собственной вины? Уверяет нас на живом глазу: не сотворил, мол, братцы, в жизни ничего пакост-ного. Просто любил – и отступался. Всего-то навсего думал одно, говорил другое. Ушёл из газеты на тёплое место заводского пресс-секретаря, ну и что из того? Всё равно на дух не принимает приспособленцев и даже страдает от этого.
И уж кстати. От вранья язык дубеет, Набатову наверняка сие известно. Когда был редактором многотиражки, требовал же от сотрудников «разговорной речи». Сам умеет писать кратко и образно: «Утро нового дня вкатилось в квартиру вместе с огромным солнцем».
А «Мазохиста» полной горстью засорил – выразимся подипломатичней – при явном попустительстве того, чьё имя видим мы в авторской рубрике книги, заглушил канцеляритом, газетными штампами: в кино у него не ходят, его «посещают» – и говорится такое про пацанов из бараков, в одном из которых после войны вырос без отца Пётр Набатов. Весна у этого «Бунина» «вступает в свои права», а бульвар, представьте себе, «дышит вечерней прохладой».
Мы к тому, что, конечно, и в подобном, небрежно протёртом да и кривоватом зеркале, если потрудиться, кое-что разглядишь: хотя бы знакомые старожилам «старинного волжского города», где всё и происходит, сюжеты из горячих времён «народного фронта» с отставкой и опалой бывшего всесильного первого секретаря обкома партии по фамилии Лощилин.
Остаётся надеяться, что по детальным крупешникам таких мастеров закулисных игр эпохи «большого хапка», как гендиректор завода Хохлов или продолжатель его славных дел осторожный Парусов, узнают себя не только давно вышедшие из игры «красные директора», но и нынешние господа ловчилы разных статусов и рангов, о чьём тайном закулисье редко когда сегодня что-нибудь прочтёшь в открытой прессе.
Есть среди персонажей «Мазохиста» и руководители «новой формации», умеющие «пробовать и рисковать». Не возьмусь судить – если прочтут, захотят ли без раздражения узнать себя, партнёров и оппонентов, хладнокровно отделив правду от «художественного вымысла». «Мысли и выводы автора не исключают возражений», – великодушно допускает Александр Разумов в кратком обращении к читателям.
Поводов для возражений, прямо скажем, при желании можно найти в книге сколько угодно и особенно там, где Набатов философствует, рассуждая о судьбах новой России, будучи совершенно уверенным, допустим, что бизнес «несовместим» с демократией, а православная вера – с частной собственностью. Чего у господина «мазохиста» не отнимешь, так это его упорного стремления вникнуть в жизнь, как она есть. В его рабочих тетрадях отслежена в лицах и фактах наша сплошь и рядом абсолютно безнаказанная «растащиловка». Манёвры с экспортом водки директора винзавода Антонова расследованы Набатовым со скрупулёзностью хорошего аналитика.
Отсюда и шок, постигший Карасёва по ходу чтения. «Критика» его была и словом, и делом. Когда Набатов, получив тираж романа, его перелистал, то главу «Заказное убийство» там не обнаружил. Бросился разбираться, ему показали бумаги с просьбой об изъятии именно этой главы. Письмо было заверено... его собственной подписью.
«Но я такого письма не писал! – истерично кричал Набатов. – Не писал!!! Вы понимаете, не писал!» Люди вокруг стояли в растерянности, не решаясь что-то объяснять и доказывать. И тогда он смолк, взгляд его потух, уперся в стенку – так бывает, когда вдруг осознают собственную полную беспомощность.
Всё же Разумов, мы видим, не хочет оставить своего героя в состоянии боксёрского грогги. Чувствительный Пётр Викентьевич прощается с нами стихом Валерия Брюсова 1905 года про «новый бой во имя новой воли» и мыслями о любви. Будто бы остаётся у Набатова в жизни один-единственный смысл – она, великая и спасительная любовь.
Но кто бы говорил-то. Тем из читателей, что повнимательней, хорошо бы вспомнить к месту, что писала в далёкие 60-е годы своему драгоценному Пете, узнав его получше, Ниночка из Закарпатья. «Тебе недостаёт главного, – воспитывала она его, – ты не умеешь любить, и я не знаю, чем могу помочь». Ведь сколько с тех пор было у Петра Викентьевича приключений на сердечном фронте, а дорожить чувствами он, судя по всему, так и не научился. Книга подошла к концу, и Ниночкин приговор остаётся в силе.
Кто-то из читателей, может быть, захочет, поддакнув ей, мысленно попенять автору – уж как-то он слишком запани-братски пытается под занавес облегчить участь своего героя. И будут правы – не тот случай...
А вообще-то Александр Разумов осилил то, что мало кому, думается, оказалось бы по плечу – во множестве подробностей списанный с натуры роман о людях и нравах «второй древнейшей профессии», ни в чём ей не польстив. Архивные следственные материалы по убийству на винзаводе Набатов умудрился приобрести из-под полы. А для бывалого сборщика компромата Карасёва заказать знакомым умельцам письмецо в издательство с поддельной набатовской подписью было всего-то делом техники.
Так что нашла тут коса на камень. А мораль сей басни такова: миссия «четвёртой власти», по Разумову, всё та же и в новые, и в новейшие времена – помимо прочих забот выводить на свет божий грехи людские. Но когда правду или ложь свободно продают и покупают, на том они и кончаются, сила и достоинство этой власти.
Юлиан НАДЕЖДИН