Но вообще-то никогда не унывающий толстяк-оруженосец (Владимир Гусев) при всем своем занудливом балагурстве – того же поля ягода, что и господин. У него верное сердце, а высокий дух странствующего рыцарства коснулся и его чела. Многочисленные шишки в походе за правду и справедливость такой Санчо набивает себе на пару с кабальеро по-настоящему.
Столь выразительными видим мы героев Сервантеса... на сеансе арттерапии в исполнении пациентов психушки доктора Лэдисона (Юрий Ваксман). Первопричиной их бед были поступки, о каких иначе и не сказать – донкихотские.
Герой Григорюка, пациент № 11, в предыдущей своей жизни служил главным хранителем Национальной библиотеки. Когда однажды начался жуткий пожар, этот человек в одиночку ринулся спасать книги. На нем горели одежда, волосы. Он долго потом пролежал в реанимации, но к нормальной жизни так и не вернулся.
Человек № 68, он же Санчо Панса, учился на культуролога, впрочем, дело не в этом. Как-то компания студентов отправилась проветриться к водопаду. Любимая девушка нашего героя села в лодку с другим. Их понесло, «Санчо» поплыл наперерез, остановил лодку у гибельного края стремнины. Тем, кто был в лодке, бросили канат, а их спаситель вместе с лодкой полетел с огромной высоты к розовой пене среди камней.
В клинике доктора Лэдисона никто не бездельничает. 11й читает книжки, закрывшись в «библиотеке» – платяном шкафу. 68-й любит играть на дудочке, свернутой из картона.
Современному театру не резон отбивать хлеб у медицины. С начала прошлого столетия он вольно или невольно играет на поле эскулапов. Слово «подсознание» было рабочим термином и Станиславского, и Вахтангова. Да и завсегдатаи театра Владимира Воронцова знают, как любит этот режиссер зацепить у актера, а через него и у зрителя глубинные, вплоть до безотчетных инстинктов, струны души.
Главный психиатр в исполнении Ваксмана со своей напоминающей деловой инструктаж скороговоркой в общении с театральным деятелем Коральским (Петр Рабчевский) больше похож на менеджера, чем на врача.
Осенило его в качестве кардинального средства арттерапии выбрать роман о Дон-Кихоте. С режиссером будущей постановки, человеком, давно переставшим чему-либо удивляться и не склонным к авантюрам, доктор без хлопот находит общий язык. Сошлись на том, что безудержная храбрость хитроумного идальго и его любвеобильное сердце и впрямь выглядят многообещающим противоядием для душ, хронически покалеченных страхом перед жизнью.
Странная, казалось бы, затея не выглядит авантюрой еще и потому, что, оказывается, есть у доктора Лэдисона заветная надежда, что постановка возродит и его собственную душу. В страшные дни цунами, пока заседал он на каком-то симпозиуме, погибло все его семейство, любимая дочь – ему так напоминает ее молчаливая медсестра Джудит (Замира Колхиева).
У нее-то высшее медицин-ское образование и своя, никем не написанная история болезни. Бойфренд оказался подонком, перед свадьбой потешил дружков разудалой оргией, после чего красавице Джудит не то что замуж идти – жить расхотелось. Имеется у доктора спасительное снадобье и для медсестры – роль прекрасной Дульсинеи.
Будут в спектакле и знаменитые мельницы, и церемония во дворце герцога, где свет-ская дворня всласть поизмывается над простодушием гостей, всерьез намеренных избавить мир от зла. И примет Санчо губернаторский пост с теми же, что и в романе, веселыми до слез последствиями. Игра идет в пространстве души Дон-Кихота, где справедливость защищают с риском для жизни, где отвага есть отвага, а любовь не бывает понарошку.
Первой среди героев спектакля жить сызнова захотелось 123-й – герцогине. В проникновенной ночной сцене с 68-м она попросит его: «Можно, я буду называть тебя Санчо? Ты самый добрый из всех, самый нежный. Ты поможешь мне?» Санчо пригубит свою картонную дудочку, и мы услышим хрустальный унисон их сердец.
Но спасительной сцены с выздоровлением Дон-Кихота мы так и не дождемся в тот вечер. На его путях все должно быть по правде и по совести, достаточно одной-единой колдобины лжи или корысти – собьются с шага все. Захотелось пациентке под номером 123 (актриса Зинаида Сопотова) сыграть не герцогиню, а другую – прекрасную Дульсинею. Прочла тайком текст роли, и так тяжко стало ей жить под номером, потому что Дульсинею – любят. Попросила она Джудит: уступи. По наущению выжиги-актера, хронического заики на почве пьянства, героиня Сопотовой даже пыталась купить роль у главного психиатра. Ничего не получилось. И пошла она ва-банк...
Затронув подноготную наших душ, Владимир Воронцов в новой постановке по пьесе, рожденной в стенах его театра, моралей не читает и жить не учит. Возможно, как раз поэтому театр и не отпускает нас домой налегке. Уходим, кто с вопросами без ответов, кто с догадками – про самих себя, грешных. Про то, например, что, как и при Сервантесе, не достает гомо сапиенс наивного и не ведающего корысти донкихотства. Рыцарь печального образа – да, литература, театр, но донкихотство – наш вечный выбор в жизни. Оно всегда лоб в лоб с тем, что классик поэзии XX века пригвоздил к стенке строкой – «позорное благоразумие».
Юлиан НАДЕЖДИН