Тень опалы
Только что ярославский музыкант, народная артистка России Любовь Шишханова, будучи доцентом Московской консерватории и постоянной пассажиркой «поезда повышенной комфортности» с литерами «Савва Мамонтов», в письме к нам в газету («Северный край» за 23 марта) откровенно пожалела: нет, дескать, на нынешних творцов того путевого сервиса Саввы Ивановича! Он-то, отец-основатель Московско–Ярославской железной дороги, уж сумел бы им доходчиво объяснить, что такое настоящий комфорт.
Он знал в нем толк, этот азартный человек с широкой душой (художник Михаил Нестеров называл его «Саввой великолепным»). На мамонтовский долгий век хватило и почестей, и злословия. Чего стоит прогремевшее на всю империю сотню лет назад и по сию пору обросшее кривотолками дело о многомиллионной растрате в акционерном обществе, где долгие годы он председательствовал.
Все тогда для него обошлось. Так – по документам. Иск акционеров передали после суда в коллегию по гражданским делам, и еще несколько лет бывший подсудимый находился в положении обвиняемого де-факто. Разоренному предпринимателю до конца жизни (она оборвалась в 1918 году) власти больше никогда не доверяли так, как в лучшую пору его жизни. Мрачная тень опалы над именем Саввы Мамонтова еще больше сгустилась в советские времена.
Теперь-то железная дорога этого человека в обиду уж точно не даст. Воздала ему честь именным рейсом, сняла былые запреты на показ материалов о нем в музеях. Место памятнику заказчики наметили ключевое для всего города, у его парадных ворот – на площади перед вокзалом Ярославль-Главный. Гадать, собственно, не приходится, что сказал бы наш герой о багажных полках в поезде его имени, до коих человеку среднего роста не дотянуться, и обо всем прочем, о чем в фельетонных тонах, имея на то полный резон, поведала читателям Шишханова.
А вот интересно, что бы подумал хозяин дороги о некоторых мыслителях, до сих пор зацикленных на прокисших газетных сплетнях про «мамонтов-скую аферу». Таких вдохновенных перепевов сколько угодно не только в Интернете. Уж на что вдумчива и основательна «Независимая газета», а в «Дневнике Суворина», выпущенном недавно ее издательством вместе с англичанами, в комментарии от составителей читаем про Мамонтова, что «испытывая финансовые трудности, железнодорожное общество прибегло к фиктивным сделкам и иным финансовым комбинациям».
Оправданного по суду снова причисляем к людям нечистым на руку, только на сей раз оказался он чуть ли не в роли «великого комбинатора». Если этот человек действительно таков, то не пассажирский сервис сподручнее было бы обсуждать, а вовсе другие вещи. Такой, к примеру, вопрос: не погорячилась ли дорога, называя его именем фирменный поезд из Москвы в любимый город Саввы Ивановича Ярославль, который собирался он сделать центром освоения северных территорий европей-ской России? Тут, согласитесь, есть нам о чем вместе с биографами «Саввы великолепного» впрок поразмыслить.
Плата за риск
Чем больше бюрократической волокиты, говорил он, тем дороже и неэффективней любое серьезное дело. Такой логике следовал не с чужих слов. Не раз сталкивался с волокитой на строительстве дороги от Вологды на Архангельск. Но Москва далеко, а колея вот она, под ногами. Прокладывали ее по болотам, по местам почти безлюдным. Не ровен час, завязнешь по ступицу, и некому будет тебя вытащить.
Просеку рубили дедовским способом, навалившись всей артелью. Ну а земляное полотно отсыпали с помощью новейшей для тех времен техники, купленной за границей.
Дорогу до Архангельска закончили в невиданно короткие сроки. На суде Мамонтов объяснил дороговизну стройки «не-ординарными условиями работ». То было начало долгосрочного, экономически обоснованного проекта освоения огромных территорий, с выходом в Европу по воде, через незамерзающий порт Мурманск. Закладывали полный цикл жизнеобеспечения станционных поселков – жилье, школы, больницы, приюты для инвалидов, даже клубы с театральными подмостками – «Дома народа».
Проект – правительственный, курировал министр финансов Сергей Витте, либерал, поборник буржуазного развития и господдержки частной инициативы. Савва под такую идею задумал объединенное общество северных дорог с правлением в Ярославле. Городу древних монастырей, знаменитых посад-ских храмов, центру искусств и ремесел Мамонтов не видел конкурентов. Когда все это есть, – так он размышлял – практика и дело не превратятся в эгоистическое крохоборство и не страшна будет предпринимателю «засасывающая трясина делячества». По злой иронии судьбы, его потом обвинили как раз в том, чего он сам до конца жизни больше всего опасался.
Вертикаль Москва – Архангельск, по его замыслу, предстояло дополнить трассой Санкт-Петербург – Вятка и дальше расширять сеть карельской линией до Мурманска. В путешествие по Кольской тундре Витте пригласил Мамонтова. Савва Иванович вообще многое делал с его благословения. Министр охотно наставлял первопроходца, чувствовал, что предпринимательство для его собеседника никакая не обуза – оно у неуемного крепыша в крови.
Их разговоры, известные биографам Мамонтова во многих подробностях, чаще всего бывали примерно одинаковыми. Дескать, хочешь, Савва, строить дорогу, становись хозяином положения, бери отстающие предприятия, вытягивай их. И Савва вытягивал. Став совладельцем Невского судостроительного и паровозного завода, быстро его переоснастил. А денег занял, как он неосторожно полагал, у самого себя: переводы шли в Питер из кассы железной дороги.
После возвращения из экспедиции оставалось получить концессию и государственную ссуду. Но в середине сентября 1899 года Савву Мамонтова
арестовали в его московском доме на Садово-Спасской. Обвинение предъявили в незаконном изъятии из кассы акционерного общества Московско–Ярослав-ской дороги крупной суммы денег, которую следовало незамедлительно вернуть. Дом обыскали. В кошельке и сейфе у миллионера оказалось... 53 рубля с полтиной. В кандалах его увезли в Таганскую тюрьму.
Была ли «русская Панама»?
Загудела пресса. Скорые на расправу «наблюдатели» обозвали процесс «русской Панамой», по названию канала в Америке, где на строительстве, как писали газеты, процветала коррупция. Подсудимый-де кладет чужие денежки себе в карман – на подарки «музам, нашим и иностранным». «Мамонтовские растраты» – добавляли огоньку другие любители чего погорячей – это же, граждане, его взятки чиновникам в правительстве!
Ревизия министерства юстиции обнаружила в кассе дороги недостачу в несколько миллионов рублей. Чрезвычайное собрание акционеров высказало своему председателю недоверие. Его не выбрали даже в рядовые члены правления. На суде между тем выяснилось: из того, что «касса неполна», сам он не делал никакого секрета. Обо всех переводах объявлялось на собраниях пайщиков. Проверять же, отражены ли расходы в бухгалтерских документах, было не в характере Саввы Ивановича. Те, кто хотел прижать к стенке «всесильного хозяина», потерявшего бдительность, могли без труда того добиться, причем как бы с его собственной подсказки.
Невский завод (и другие, например, чугунолитейный в Иркутске, совладельцем которых был Мамонтов) из кассы железной дороги финансировался открыто – Невский срочно перепрофилировали под выпуск современного подвижного состава. Полулежачего подняли ценой его крупных долгов дороге. Савва пошел на крайние меры, перезаложил акции в международном коммерческом банке. Но при высоком учетном проценте нужной суммы не получил.
Арестованный ждал, что его защитит Витте. Надежды не оправдались. Министра самого публично высекли – обвинили в потворстве «алчным притязаниям частного капитала». Газета «Русский труд», близкая к другому министерству, юстиции, в ура-патриотических тонах возвещала, что «только государство может быть хозяином дорог», и это должен понимать «каждый гражданин, любящий родину».
Савва Иванович тоже любил родину. В каждом начинании ставил прежде всего на общественную пользу, независимо от прямой выгоды. Лет через десять после суда он написал книгу «О железнодорожном хозяйстве России». Продолжал доказывать преимущество частных дорог перед казенными – те существуют, замечал язвительно, «для кормления служащих».
При этом автор книги не был рьяным антигосударственником. Дороги, по его убеждению, – да, должны быть собственностью казны, частным же обществам следует предоставлять права на их постройку и эксплуатацию. Вполне цивилизованный и современный, не правда ли, взгляд?
На суде интересы Мамонтова представлял Федор Плевако. Знаменитый адвокат вдохновенно доказал, что в действиях подзащитного злой умысел отсутствовал. Свидетельские показания тоже были в его пользу. Выяснилось, скажем, что он никогда не участвовал в биржевых спекуляциях и что всем известную частную оперу (где пел молодой Шаляпин, дирижировал Рахманинов) содержал на свои личные сбережения.
Суд подтвердил факт неправильного финансирования Нев-ского завода из кассы железной дороги, но обвинения в корыстном использовании этих денег отверг. Подозреваемого освободили из-под стражи. Усадьба Абрамцево не пострадала как собственность супруги подсудимого, а вот имущество дома на Садово-Спасской пошло с молотка, причем по дешевке.
Лепщику и тюрьма не страшна
Держаться «Савве великолепному», как всегда, помогало искусство. Он не считал себя коллекционером, не собирал культурные силы, как о нем часто пишут. По характеру это был гончар и лепщик, верующий, что не боги горшки обжигают. Таланты не искал, они сами давали о себе знать и оставались в мамонтовском кругу надолго. Почему так, о том толстые тома написаны.
Купив пришедшую в упадок подмосковную усадьбу Аксаковых, он первым делом оборудовал там живописную мастер-скую, гончарку, студию ваяния. Под руководством скульптора Марка Антокольского, с которым Мамонтов в молодые годы познакомился в Италии, в Абрамцеве устраивали сеансы портретной лепки. Двадцатидвухлетний Валентин Серов нашел в Абрамцеве натуру для своей потрясающей картины «Девушка с персиками» – позировала ему дочь Саввы Ивановича Верушка. Михаил Врубель, в свои за тридцать бездомный скиталец, нашел у Мамонтовых приют – в кабинете Саввы Ивановича писал он сидящего «Демона». А женой Врубеля стала помните кто? Примадонна частной оперы Надежда Забела.
В Абрамцеве ставили домашние спектакли, разыгрывали «живые картины» и пародийные капустники, читали по ролям скетчи самого хозяина. В пику дешевой фабричной массовке возрождали забытую кудрин-скую, с лощением, резьбу по дереву. Врубель увлекся поливной керамикой. Ею и сегодня украшен столичный Ярославский вокзал, спроектированный Федором Шехтелем и отстроенный по заказу Мамонтова.
Попав не по своей воле на Таганку на целых полгода, «Савва великолепный» перво-наперво выхлопотал себе право заниматься в камере-одиночке скульптурой – лепщик он был заядлый. Каждый день ему привозили свежую глину. Позировали надзиратели, тюремное начальство.
После суда странный узник сразу уехал в Париж на Всемирную выставку и там получил золотую медаль как экспонент художественной керамики. Факт имеет ярославский след. Один из первоисточников возрожденного в Абрамцеве «ценинного» искусства XVII века мамонтов-ские мастера отыскали на фасаде храма Иоанна Златоуста у нас в Коровниках – сохранившийся до наших дней огромный нарядный изразечный наличник. Савва гордился находкой. Говорят, не раз, бывая в Ярославле, специально ходил к храму взглянуть на диво-дивное.
Но вернемся к делу «о мамонтовской афере». Из всего, что писалось о ней по ходу разбирательства, пожалуй, полезней всего сегодня послушать проницательного Власа Дорошевича. «Самое простое – сидеть на процентных бумагах и стричь купоны», – читаем его заметки из зала суда в газете «Россия». – «При нашей вялости, инертнос-ти, трусливости Савва выглядел... авантюристом. Но то, что он сделал, вызвал к жизни, останется и будет приносить пользу».
«Азартный или не азартный делец Мамонтов?» Задавшись этим вопросом, автор отвечал так: обсуждая его, «общество должно много и много подумать о том, с какими палками в колесах приходится считаться на Руси деятельному и предприимчивому человеку». Оценим, как тонко замечено: приходится не «сталкиваться» – «считаться». Не нам ли урок?
Юлиан НАДЕЖДИН