Осенние плоды из лермонтовского сада

Приходится добираться на перекладных. Сначала по железной дороге – от Ярославля до Москвы, потом от Москвы до Пензы. А уж от Пензы до Тархан – рукой подать – часа два на тамбовском автобусе. Можно успеть прочитать за это время пару-тройку глав повести Лермонтова «Вадим», где есть очень яркие описания окрестностей Тархан, таинственных пещер (которые, как я выяснила позже у экскурсоводов, сохранились и доныне), полюбоваться степными просторами из окна. И вот уже указатель. Село Лермонтово. Музей-заповедник «Тарханы». Почти бегу по дорожке к музею, мимо чудесной ветряной мельницы с огромнейшими крыльями, мимо полей, на которых убирают картофель и кабачки. Тороплюсь, словно в гости к самому Михаилу Юрьевичу.

Утром в кассе музея несколько полусонных туристов. Один из них – инженер из Тульской области, приехал в Пензу в командировку, ну как не заглянуть в Тарханы. С виду типичный чеховский интеллигент. Внешность оказалась не обманчива, Виктор – подлинный знаток русской культуры, немало повидал старинных усадеб на своём веку. И из всех выделяет Тарханы и усадьбу Поленово в Тульской губернии. Отмечает их за несуетность, умиро­творённость, необыкновенные ландшафты. Само место, которое выбрали когда-то для строительства усадьбы в Тарханах, какое-то мистическое, сакральное. Здесь всё словно пропитано воздухом поэзии, романтизма, щемящей, бесконечно милой, берущей за душу красотой нашей русской природы.

Сейчас в лермонтовских Тарханах витает яблочный дух. Наслаждаешься этим волнующим ароматом осени, земли, вобравшей в себя запахи трав и цветов, мёда, опавшей листвы. Бредёшь по тропинкам сада. Как тихо! Слышно только, как ветер нежно прикасается к кронам старых яблонь да шуршат листья под ногами. Неожиданно выходишь к конюшне, рядом в вольере роскошный серый в яблоках конь. Даю ему маленький дичок попробовать, он доверчиво берёт его с ладони и тут же съедает, аппетитно похрустывая.

Идёшь по алее Дальнего сада к ажурной белой беседке, в которой, по преданию, бабушка поэта варила варенье на меду. Встречаешь рабочих, которые везут яблоки на тачке, несут в вёдрах. Как много яблок, восхищаюсь я. Пожилой человек в спецовке протягивает мне два румяных плода и с какой-то даже гордостью произносит:

– Анис! Для вас!

Наконец понимаю смысл его интонации – ведь он дарит мне яблоки из самого лермонтовского сада. И с благодарностью принимаю плоды.

Затем рабочий добродушно рассказывает о своих планах: – Вот будем делать сок.

Урожай богатый! Недалеко от теплицы рассыпаны целые горы яблок, которые навезли сюда из сада. В музее продают их туристам всего по десять рублей за килограмм.

Здесь, в лермонтовской усадьбе, наконец-то узнала, что значит это довольно странное необычное название – Тарханы. Оказалось, у него интересная история и даже некоторым образом связанная с нашими краями, точнее, с соседней Костромской губернией. Тарханы – это возникшее в XVIII веке народное название села Никольское Яковлевское тож. Основанное князем Долгоруковым, оно было заселено выходцами из Костромского, Пензенского, Нижегородского и некоторых других уездов. Львиную долю населения составляли бывшие костромичи. В Костромской губернии крестьяне исстари занимались торговым промыслом, вероятно, оттуда он был завезён и в долгоруковское сельцо. Костромских офеней стали называть тарханами.

По словарю Владимира Даля, слово «тархан» означает прасол, маяк, скупщик... Даль приводит и поговорку: тархан на промысел идёт с мешком и облыжным безменом, а домой едет на возу.

Вусадьбе всё восстановлено с такой огромной любовью, с таким трепетом. Гуляешь по саду, парку, любуешься белыми изящными мостиками через пруд, таин­ственными ажурными беседками, старинными липами и соснами, которые, наверное, видели самого поэта. Здесь можно бродить часами, не замечая времени.

Думать, мечтать, читать стихи, вести тихие неспешные разговоры о вечном, о главном. Вот романтичная беседка на берегу пруда. Беседка тайная, как её здесь называют. В ней хочется задержаться надол­го. Любоваться гладью пруда, прекрасными розами и думать о поэте, вспоминать его гениальные строки.

На склоне гор, близ вод,

прохожий, зрел ли ты

Беседку тайную,

где грустные мечты

Сидят задумавшись?

Над ними свод акаций:

Там некогда стоял алтарь

и муз, и граций,

И куст прелестных роз,

взлелеянных весной...

Конечно же, при Лермонтове в Тарханах было всё не совсем так, и, может быть, в некоторых местах совсем не так. Но музейщикам удалось каким-то неведомым способом сохранить дух усадьбы, её главный смысл. Здесь действительно чувствуешь себя в гостях у поэта. А он прожил в Тарханах тринадцать лет. В атмосфере всепоглощающей любви бабушки Елизаветы Алексеевны к внуку Мишеньке. Наверное, именно таким и должно быть настоящее воспитание – в истинной любви. Удивительно, но до нашего времени сохранилось место детских забав поэта – так называемые траншеи. Земляные укрепления, которые специально соорудили для дет­ской игры в войну.

Здесь Михаил со сверстниками разворачивали военные баталии.

– Всё важно, в жизни нет мелочей. Вот, казалось бы, детские забавы, а потом через несколько лет рождаются такие гениальные строки: «Скажи-ка, дядя, ведь не даром...» – воскликнул один эмоциональный экскурсант.

Да, бессмертное «Бородино»! Какое проникновение в русскую душу, в душу русского солдата!

Бабушка старалась сделать всё, чтобы Мишенька не чувствовал себя сиротой. У него в Тарханах было несколько комнат в мезонине. В детской – изразцовая лежанка, обитые жёлтым шёлком диванчик и кресла, стены тоже жёлтые, так что в солнечный день она светилась, как фонарик. Пол покрыт сукном – мальчик рисовал на нём цветными мелками. «Все ходили кругом да около Миши. Все должны были угождать ему, забавлять его. Зимой устраивалась гора, на ней катали Мишеля. Святками каждый вечер приходили в барские покои ряженые из дворовых, плясали, пели, играли, кто во что горазд. Все, которые рядились и потешали Михаила Юрьевича, на время святок освобождались от урочной работы», – пишет Павел Висковатый, биограф Лермонтова. Если случалось Мишеньке заболеть, то в «деловой» девушки освобождались от работ, и им приказывалось молиться Богу об исцелении молодого барина. В доме постоянно жили мальчики – сверстники, дети родственников и соседей. Они вместе с деревенскими ребятами играли, строили и брали штурмом снежные крепости, скакали верхом. В летнее время рыли окопы и устраивали потешные бои на манер Петра I. Часами пропадали в лесу и на речке. «У бабушки было три сада, большой пруд перед домом, а за прудом роща; летом простору вдоволь. Зимой немного теснее, зато на пруду мы разбивались на два стана и перекидывались снежными комьями; на плотине с сердечным замиранием смотрели, как православный люд стена на стену, тогда ещё не было запрету, сходился на кулачки, и я помню, как раз расплакался Мишель, когда Василий-садовник выбрался из свалки с губой, рассечённой до крови», – вспоминает друг детства Аким Павлович Шан-Гирей.

Сблагоговением входишь в старинный барский дом. Здесь ждёт столько открытий. Седовласый мужчина из Рязани признаётся:

– К своему стыду, не знал, что Лермонтов был ещё и великолепным художником. Достаточно посмотреть на его картины, и становится ясно – они написаны рукой мастера. Такая короткая жизнь – сгорел, как свеча. А сколько тепла, сколько света оставил на земле.

С удивлением, восхищением вглядываешься в лермонтовские картины. Вот его дет­ские рисунки «Мадонна с младенцем», «Ребёнок, тянущийся к матери». Какая светлая грусть и печаль в этих рисунках мальчика, рано потерявшего мать. Мария Михайловна умерла в 21 год, Мишеньке было два года и четыре месяца.

Гостиную украшает картина Лермонтова «Кавказский вид близ селения Сиони». Это самое большое живописное полотно Михаила Юрьевича, оно принадлежит к лучшим его работам, было подарено поэтом бабушке и находилось в Тарханах с 1838 года. Картина напоминает один из пейзажей из романа «Герой нашего времени»: «Кругом, теряясь в золотом тумане утра, теснились вершины гор, как бесчисленное стадо, и Эльборус на юге вставал белою громадой, замыкая цепь льдистых вершин, между которых уж бродили волокнистые облака, набежавшие с востока».

Сохранилось 13 работ Лермонтова маслом, 51 акварель, около 450 рисунков пером и карандашом. Исследователи живописного наследия Лермонтова утверждают, что если бы литература не стала главной страстью поэта, из него мог бы выйти выдающийся художник.

Иконы, лампады, Евангелие в образной тарханского дома. Здесь же один из раритетов музея – картина на религиозный сюжет, один из первых опытов Лермонтова-художника. Копия с работы Антона Павловича Лосенко «Андрей Первозванный», написана в 1828 году под руководством учителя рисования Александра Степановича Солоницкого. Да, копия, но какая глубокая работа и выполнена в четырнадцать лет!

Из барского дома направляешься в церковь Марии Египетской. Этот храм Елизавета Алексеевна Арсеньева построила на месте бывшего барского дома после смерти дочери и мужа. Экскурсовод рассказывает, что Михаил Юрьевич был крёстным отцом у одиннадцати местных жителей – крестьян, священников.

До нашего времени дошли легенды, которые рассказывали в Тарханах о Лермонтове. К примеру, крестьяне запомнили такой случай из детства поэта и пересказывали его на разные лады. Вышел однажды Мишенька на балкон, а в селе-то избы по-чёрному топились. Он и спрашивает: «Почему дым через крыши идёт? Я видал, как дым через трубы идёт, а тут через крыши». Рассказали ему. Тут он пристал к бабушке: «У тебя кирпишна (кирпичный завод) своя, дай мужикам кирпичей на печки». Ну, бабка его любила. Мужикам кирпичей дали, сложили печки с трубами. До крестьян-то Мишенька добрый был.

Рассказывают легенды и о кормилице Лермонтова Лукерье Шубениной. Кормилица Лермонтова хотя и заменена была бонной и удалена из барского дома в собственный дом в Тарханах, но, как отметил историк Висковатый, никто не препятствовал взаимному благому общению Лукерьи Алексеевны со своим питомцем. И даже когда 14-летний Лермонтов уехал на учёбу в пансион, а затем в университет, кормилица с попутным осенним обозом добиралась до Москвы и, свидевшись с ним, с теми же тарханскими обозниками возвращалась обратно. Свою кормилицу Лермонтов называл мамушкой и привозил ей гостинцы, когда приезжал в Тарханы после дальних странствий. Экс­курсовод рассказала мне, что скоро выйдет сборник рассказов и легенд о кормилице Лермонтова.

Прощаясь с Тарханами, идёшь по селу, сейчас оно называется Лермонтово, к часовне-усыпальнице Арсеньевых-Лермонтовых, к могиле поэта. И само это село кажется каким-то необыкновенным. Осенённое именем великого поэта, оно приобретает черты некоей исключительности. И даже обычная старушка, выкладывающая из корзинки грибы у крылечка своего дома, кажется доброй феей. А рабочие, которые косят траву у храма Михаила Архангела, – сказочными рыцарями. Поминаю в храме Михаила Юрьевича, родителей его, незабвенную бабушку Елизавету Алексеевну, ставлю свечи за упокой рабов Божиих, и на душе становится светло.