Похождения провинциала в столице, или Кое-что о сферической тригонометрии

В«Бешеных деньгах» маменька просит своего будущего зятя Василькова помочь дочери Лидии с образованием. «Всей душой рад служить вам, – отвечает Савва, – но чему же я могу учить Лидию Юрьевну? Сферической тригонометрии? Но для чего ей сферическая тригонометрия?..»

Сферическая тригонометрия действительно существует как наука, в наши дни с её помощью спутниковые антенны (!) получают верное направление, определяются точные координаты небесной сферы, происходит преобразование одной системы координат в другую... Островский – тонкий ироник с превосходным чувством юмора. Упоминание сей науки, конечно, не случайно. Режиссёр Александр Кузин, приглашённый на постановку спектакля в Саратовский театр драмы (гастроли которого только что завершились в Ярославле), блестяще преобразует систему координат пьесы, уводя спектакль от привычных постановочных штампов, наработанных за полтора века. Преобразует и саратовских актёров, открывая в разнообразной и пёстрой труппе истинные таланты, организуя действо в комедийный ансамблевый спектакль.

При внешней традиционности постановки драйв спектаклю сообщает изобретательный вектор игровой поэтики. Островский нарушил основной миф русской литературы о герое, который, явившись из столицы, покорял сердце деревенской красавицы. Но и похождения провинциала в столице – сюжет весьма распространённый. Лидия Чебоксарова не сельский дичок, не пушкинская Татьяна и не «бедная Лиза», а опытная околостоличная «штучка» в кругу поклонников. Рядом с ней Савва Васильков – грубый, неотёсанный варвар, чухломской мужик. Кузин намеренно акцентирует провинциализм Василькова. Сюжет о провинциале в столице он повернёт по-своему. Два светских жуира, Телятев и Глумов, видят в Василькове шута горохового, эфиопа, не наученного светскости. Настоящие шуты гороховые они, Глумов и Телятев (Александр Каспаров и Андрей Седов). Развлекаясь, они задумают «вставить Савву в комедию», выставить Савву водевильным неудачником, разыгрывая свой сценарий, выдав вахлака из захолустья за владельца золотых приисков. Чем не завидный кандидат в женихи для дочки и маменьки Чебоксаровых?

В начале спектакля нескладный, несуразный Васильков – Александр Кузьмин похож на булгаковского Коровьева, паяца в клетчатых брюках. Клетчатые брюки – к этому времени признак дурновкусия либо клоунады. А потому не всё так просто в истории влюблённого предпринимателя Саввы Василькова. «Эфиоп» с высшим образованием, знающий толк в сферической тригонометрии? Варвар, отлично владеющий французским, знающий по-гречески и по-татарски, бывающий в Лондоне по делам, едущий на Суэцкий канал, дабы постичь достижения инженерной мысли. Вряд ли деловой Васильков бродил по Лондону в клетчатых брюках. Так кто же попадёт в комедию? Он или арлекины-джокеры, её задумавшие? Савва в спектакле Кузина простодушен только с виду. Он честен, открыт, но играет куда профессиональнее, чем его шулеры-спутники. С каждой картиной внешний вид Василькова меняется, как меняется и он сам. Аляповатость исчезает, манеры становятся изящными, костюм отмечен стилем и вкусом, в отличие от помятых и пыльных арлекинов Телятева и Глумова.

В Савве бушуют эмоции и порывы. Он наделён обаянием и огромной внутренней стихийной силой, которой покоряет и захватывает зрителей герой Александра Кузьмина. Он может взгромоздить на плечи лакея, который понадобился будущей тёще, или устроить из ревности дуэль на пистолетах с Кучумовым или Телятевым... Он стреляет, сбивая с головы Кучумова котелок. Что это? Игра страстей? Порывы? Или комедия, которую разыгрывает Савва? Комедия, в которой исчезают остатки его пылкой натуры. Но он умеет взнуздывать свои страсти. «Будь что будет, но из бюджета я не выйду». Это его заклинание, охранительный талисман.

Телятев и Глумов – арлекины сцены, джокеры, игроки, конферансье... Их профанирующий смех сопровождает зрителей вплоть до финала. По замыслу режиссёра, бесы, создающие провокативное пространство. Шуты без бубенчиков. И Кузин – режиссёр-провокатор, который дер­жит зрителя в напряжении.

Глумов, герой «Мудреца» и «Денег», был шахматным игроком, «наперёд просчитывающим свои шаги». Но ведь такой шахматный игрок в постановке Кузина и Васильков. И он «шутит и играет с человеческими страстями и слабостями». Впрочем, в спектакле страсть к «розыгрышу, игре и комедии» живёт в каждом. И в маменьке, замечательно сыгранной Евгенией Торгашовой, и в камердинере и помощнике Саввы Василии (Василий Ерофеев). Васильков играет в свои ролевые игры успешно. Живые человеческие чувства – это предмет разве что романтических любовных историй. Но зрители уже давно полюбили Савву всей душой, им нравятся даже его «бюджет» и его благотворительность под маской сурового урока. Жену-мотовку надобно хорошенько проучить. И Савва – с ног до головы в белом, в чёрных очках, новоевропейский делец (зал охотно схватывает этот пародийный облик) – приходит как судия и спаситель к своей разорившейся жёнушке. Вот он, урок сферической тригонометрии, которую Савва преподаёт Лидии Чебоксаровой!

Однако режиссёр Кузин вопреки морализатору Островскому не верит в её перевоспитание. Вот Лидочка (Зоя Юдина) покорно и жертвенно повяжет крестьянский платок, склонит перед мужем поверженную голову, произнесёт заученные слова о «грубом идоле труда, которому имя бюджет». Кузин ставит эту финальную сцену как фарс. Игра не окончена. Жест, которым Лидия властно подхватит Василькова под руку, уводя его в «даль светлую», достаточно саркастичен.

Есть в спектакле и скрытый биографический отсвет. В какой-то мере Кузин ставит спектакль и о себе, ярославце, покорившем театральные столицы, ставшем известным в стране и мире, ставящем в Петербурге, за рубежом. И совсем немного – в Ярославле. Если бы его Васильков жил в нашем городе, он наверняка бы сказал, сославшись на известного героя: «Нас, ярославских, голыми руками не возьмёшь!..»